Олег Смыслов - Защитники Русского неба. От Нестерова до Гагарина

• Название: Защитники Русского неба. От Нестерова до Гагарина
• Автор: Олег Смыслов
• Жанр: Военная история
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-9533-4492-0

Выдающийся русский летчик — П. Нестеров, знаменитый русский ас — А. Козаков, один из создателей русской истребительной авиации, покоритель «штопора» — К. Арцеулов, русский философ и летчик-штурмовик — А. Зиновьев, первый летчик-космонавт Ю. Гагарин… Известные и неизвестные защитники Русского неба… Как складывались их непростые судьбы? Какой вклад внесли они в развитие отечественной авиации и летного дела? Об этом и многом другом рассказывает новая книга военного историка О. Смыслова.

---

Однажды провинился один лётчик, и командующий фронтом генерал Конев приказал Громову:

 — В расход его!

Но прошло время и живой офицер, продолжающий вылетать на боевые задания, снова попался ему на глаза.

 — Как? — возмущённо вскипел Конев.

 — А я думал, в расход — это в столовую, — невозмутимо ответил Громов, — туда и определил временно.

При случае будущий маршал сказал ему:

 — Громов! А ведь ты же не военный.

Был и такой случай. Командир одного авиакорпуса жаловался на тыловика за то, что его подчинённые вовремя не расчистили полосы на аэродроме.

«Уста мои молчат в тоске немой и жгучей: я не могу, мне тяжко говорить», — написал на рапорте резолюцию Громов. Жалоб больше не поступало.

С мая 1943 г. Михаил Михайлович — командующий 1-й воздушной армией. Его соединения прикрывали и поддерживали войска Западного и 3-го Белорусского фронтов в Курской битве, Смоленской наступательной операции, при освобождении гг. Ельня, Смоленск, Мстиславль… Затем армия действовала на витебском и оршанском направлениях. В составе 3-го Белорусского фронта армия участвовала в Белорусской стратегической наступательной операции, обеспечивая прорыв заранее подготовленной, глубоко эшелонированной обороны противника, форсирование pp. Лучесы и Березины, окружение и уничтожение восточнее г. Минска 100-тыс. группировки войск противника.

Однажды Г.Ф. Байдуков ласково, но язвительно отозвался о своём командире и друге Громове в разговоре с военным корреспондентом «Правды» Л. Бронтманом: «…хороший лётчик, но никакой начальник».

 — А как Михаил Михайлович командует? — спросил журналист.

 — Ну какой он командующий. И тут остался спортсменом. А Конева он боялся, ходил просто бледный. Я его никогда таким не видел.

Не потому ли в июле 1944 г. Громова переводят в Москву начальником Главного управления боевой подготовки фронтовой авиации, в мае 1946 г. назначают заместителем командующего Дальней авиацией по боевой подготовке, а через три года — начальником Управления лётной службы Министерства авиационной промышленности с оставлением в кадрах.

В сентябре 1955 г. генерал-полковник авиации (1944 г.) Громов будет уволен в запас в возрасте 56 лет.

Павел Фёдорович Жигарев войну встретил в должности командующего ВВС Красной Армии. По свидетельствам очевидцев, он умел быстро оценивать ситуацию и принимать неординарные, но верные решения. Благодаря его усилиям было начато формирование первых шести резервных авиагрупп с целью использования их по решению Ставки ВГК.

Рискуя головой, он убеждал отказаться от многих отживших своё приёмов боевого применения авиации, чтобы использовать неизвестные ранее формы борьбы.

Перед ноябрьским парадом 1941 г. именно под его руководством были разработаны планы нанесения массированных ударов по аэродромам противника. Однако не всё у него было гладко в отношениях с вождём. За деятельностью Жигарева тот наблюдал весьма внимательно.

Склонность к интригам отличала его от многих других военачальников. Например, Павел Фёдорович очень быстро нашёл «язык» с сыном вождя — Василием. Да как! Он готов был присваивать тому воинские звания через ступень (после старшего лейтенанта сразу майора, а затем сразу полковника), но при этом через него решал и некоторые вопросы.

Так, для того чтобы заполучить новое здание для штаба ВВС на Пироговке, Жигарев подговорил мальчишку за звание полковника под проектом решения собрать подписи членов Политбюро, сказав им, что отец согласен. А уже отца поставить перед свершившимся фактом.

О Жигареве поговаривали, что он «не соответствует должности, неэнергичен, недостаточно решителен и быстр в мышлении».

Весной 1942 г. Сталин позвонил командующему Авиацией дальнего действия А.Е. Голованову и поинтересовался:

 — Все ли готовые самолёты вы вовремя забираете с заводов?

 — Самолёты, товарищ Сталин, мы забираем по мере готовности, — ответил удивлённый генерал.

 — А нет ли у вас данных, много ли стоит на аэродромах самолётов, предъявленных заводами, но не принятых военными представителями, — уточнил вождь.

 — Разрешите уточнить необходимые сведения для ответа?

 — Хорошо. Уточните и позвоните.

Голованов немедленно связался с главным инженером АДД И.В. Марковым и выяснил следующее: «Предъявленных заводами и непринятых самолётов на аэродромах нет».

Эту информацию он доложил по телефону Сталину.

 — Вы можете приехать?

 — Могу, товарищ Сталин.

 — Пожалуйста, приезжайте.

А.Е. Голованов вспоминал: «Войдя в кабинет, я увидел там командующего ВВС генерала П.Ф. Жигарева, что-то горячо доказывающего Сталину. Вслушавшись в разговор, я понял, что речь идёт о большом количестве самолётов, стоящих на заводских аэродромах. Эти самолёты якобы были предъявлены военной приёмке, но не приняты, как тогда говорили, "по бою", то есть были небоеспособны, имели различные технические дефекты. Генерал закончил свою речь словами:

 — А Шахурин вам врёт, товарищ Сталин.

 — Ну что же, вызовем Шахурина, — сказал Сталин. Через несколько минут явился А.И. Шахурин, поздоровался и остановился, вопросительно глядя на Сталина.

 — Вот тут нас уверяют, — сказал Сталин, — что те семьсот самолётов, о которых вы мне говорили, стоят на аэродромах заводов не потому, что нет лётчиков, а потому, что они не готовы по бою, поэтому не принимаются военными представителями, и что лётчики в ожидании матчасти живут там месяцами.

 — Это неправда, товарищ Сталин, — ответил Шахурин.

 — Вот видите, как получается: Шахурин говорит, что есть самолёты, но нет лётчиков, а Жигарев говорит, что есть лётчики, но нет самолётов. Понимаете ли вы оба, что семьсот самолётов — это не семь самолётов? Вы же знаете, что фронт нуждается в них, а тут целая армия. Что же мы будем делать, кому из вас верить? — спросил Сталин.

Воцарилось молчание. Я с любопытством и изумлением следил за происходящим разговором…

Я смотрел то на Шахурина, то на Жигарева. Кто же из них прав? И тут раздался уверенный голос Жигарева:

 — Я ответственно, товарищ Сталин, докладываю, что находящиеся на заводах самолёты по бою не готовы.

 — А вы что скажете? — обратился Сталин к Шахурину.

 — Ведь это же, товарищ Сталин, легко проверить, — ответил тот. — У вас здесь прямые провода. Дайте задание, чтобы лично вам каждый директор завода доложил о количестве готовых по бою самолётов. Мы эти цифры сложим и получим общее число.

 — Пожалуй, правильно. Так и сделаем, — согласился Сталин. Он вызвал Поскрёбышева и дал ему соответствующие указания.

Жигарев попросил Сталина вызвать генерала Н.П. Селезнёва, который ведал заказами на заводах. Вскоре Селезнёв прибыл, и ему было дано задание подсчитать, какое количество самолётов находится на аэродромах заводов. Николай Павлович сел за стол и занялся подсчётами. Прошло совсем немного времени, и на стол были положены телеграммы с заводов за подписью директоров и военпредов. Закончил подсчёт и генерал Селезнёв, не знавший о разговорах, которые велись до него.

 — Сколько самолётов на заводах? — обратился Сталин к Поскрёбышеву.

 — Семьсот один, — ответил он.

 — А у вас? — спросил Сталин, обращаясь к Селезнёву.

 — У меня получилось семьсот два, — ответил Селезнёв.

 — Почему их не перегоняют? — опять, обращаясь к Селезнёву, спросил Сталин.

 — Потому что нет экипажей, — ответил Селезнёв. Ответ, а главное, его интонация не вызвали никакого сомнения в том, что отсутствие экипажей на заводах — вопрос давно известный. <…>

Все присутствующие, в том числе и Сталин, замерли и стояли неподвижно, и лишь один Селезнёв спокойно смотрел на всех нас, не понимая в чём дело…

Длилось это довольно долго. Никто, даже Шахурин, оказавшийся правым, не посмел продолжить разговор. Он был, как говорится, готов к бою, но и сам, видимо, был удивлён простотой и справедливостью ответа. Случай явно был беспрецедентным… Я взглянул на Сталина. Он был бледен и смотрел широко открытыми глазами на Жигарева, видимо, с трудом осмысливая происшедшее.

Чувствовалось, его ошеломило не то, почему такое огромное число самолётов находится до сих пор ещё не на фронте, что ему было известно, неустановлены были лишь причины, а та убеждённость и уверенность, с которой генерал говорил неправду.

Наконец, лицо Сталина порозовело, было видно, что он взял себя в руки. Обратившись к А.И. Шахурину и Н.П. Селезнёву, он поблагодарил их и распрощался. Я хотел последовать их примеру, но Сталин остановил меня. Он медленно подошёл к генералу. Рука его стала подниматься. «Неужели ударит?» — мелькнула у меня мысль.

 — Подлец! — с выражением глубочайшего презрения сказал Сталин и опустил руку. — Вон!

Быстрота, с которой удалился Павел Фёдорович, видимо соответствовала его состоянию».