Анатолий Гуревич - Разведка - это не игра. Мемуары советского резидента Кента.

• Название: Разведка - это не игра. Мемуары советского резидента Кента.
• Автор: Анатолий Гуревич
• Издательство: Нестор
• Жанр: История
• Год: 2007
• ISBN: 978-5-303-00304-0

Мемуары выдающегося советского военного разведчика – резидента в Бельгии и во Франции накануне и в годы Второй мировой войны Кента (A.M. Гуревича) охватывают период почти всего XX в. Автор подробно описывает события в Ленинграде, в СССР в 1920–1930-е гг., войну в Испании, в которой он принимал участие в звании лейтенанта Республиканской армии, свою разведывательную деятельность в Бельгии и во Франции, а также последующий период жизни, в том числе и более чем двенадцатилетнее пребывание в советских лагерях.

Книга представляет интерес для широкого круга читателей, а также для историков, психологов, филологов и других специалистов.

---

В связи с усилившейся работой по шифровке и дешифровке направляемых Отто и мной радиограмм в «Центр» и получаемых от него в наш адрес указаний Гиринг принял решение запросить еще одного шифровальщика в свое распоряжение. Я уже не помню точно его фамилию, по-моему, Курфесс. Не знаю, по чьей инициативе он был введен в работу по радиолинии Отто, в то время как Ленц продолжал вести свою основную работу только со мной, сохраняя за собой право руководить Курфессом, то есть проникать в деятельность Леопольда Треппера, в его «Большую игру».

Именно от Вальдемара Ленца я начал узнавать некоторые детали «дружеского сотрудничества» Леопольда Треппера с гестапо. Мне показалось тогда, что Ленц начал со мной еще в большей степени откровенничать. Так, например, он мне поведал, что ценный разведчик Гарри (Робинсон) был выдан гестапо именно Отто. Сообщение Ленца опровергает то, что я потом слышал и читал. Правда, Паннвиц мне подтвердил высказывание Вальдемара Ленца. Отношение Отто к аресту Гарри, произведенному в конце декабря 1942 г. (в литературе указывается, что это произошло 21 декабря), сводилось к тому, что он якобы назвал адрес конспиративной квартиры Гарри, по которому от его имени был направлен «связной», назначивший встречу этих двух резидентов. Версия о том, что сотрудник зондеркоманды по непонятным причинам хотел, чтобы Отто издали, сидя вместе с ним в автомашине, мог проследить за арестом Гарри, с тем, чтобы установить его отношение к случившемуся в сопоставлении с услышанным от Ленца и подтвержденным материалами следственного дела на Леопольда Треппера, заведенным гестапо, не отвечает действительности. Сам Отто пытается в своей книге «Большая игра» именно так представить его участие в аресте Гарри.

Тогда мне стало известно, что именно Отто сумел с Робинсоном на обусловленном месте встретиться, и в этот момент Гарри был арестован. Возможно, сейчас уже более точно установлено, кто выдал важного советского разведчика и кто принимал непосредственное участие в его аресте. Однако я могу указать на то, что во время нашей встречи с Леопольдом Треппером в 1956 г. в Москве, о которой я уже говорил, я решил проверить полученные от Ленца и Паннвица сведения по этому вопросу. Отто в некотором замешательстве, не дав прямого ответа, указал на то, что он относился к аресту Гарри спокойно, так как знал, что он «двойник» и работал на второе бюро Франции. Меня этот ответ не успокоил, но я не считал нужным вступать в полемику с Большим шефом.

Кстати, во время всего моего пребывания в руках гестапо ни от Гиринга, ни от Паннвица, ни от кого-либо другого из сотрудников зондеркоманды я никогда не слышал применительно к Леопольду Трепперу присвоенного ему, по мнению Жиля Перро, из «большого уважения со стороны гестапо» столь почетного имени Большой шеф. Это имя я слышал только один раз, как я уже указывал, на моей очной ставке с Избутским именно от него, назвавшего меня Маленьким шефом.

Французский писатель Жиль Перро не останавливается только на этом ложном утверждении. В своем интервью политическому обозревателю АПН Александру Игнатову, тоже допускающему ряд искажений исторической правды, Жиль Перро утверждал, что оценка деятельности «Красной капеллы», выразившаяся в том, что она обошлась Германии в 200 000 солдатских жизней, относится исключительно к оценке деятельности Леопольда Треппера. В действительности эта оценка может относиться исключительно к деятельности группы немецкого Сопротивления, патриотов Шульце Бойзена – Харнака.

Я не имею права давать оценку деятельности Леопольда Треппера ни в период его пребывания резидентом в Париже, ни в период после его ареста гестапо и сотрудничества с немцами. Правду можно установить только при подробном анализе, возможно при моем участии, архивных материалов ГРУ и следственного дела гестапо, заведенного на Леопольда Треппера. Я говорю, что желательно мое участие только потому, что сейчас уже ни для кого не секрет, что Леопольд Треппер на протяжении всей своей деятельности в Бельгии и во Франции любил присваивать себе достижения других людей в разведывательной деятельности. Повторяю, об этом, в частности, писал и О. Царев в газете «Труд» от 26 апреля 1991 г.

Вскоре после того, как я поселился на улице Соссэ рядом с Леопольдом Треппером, он исчез. Конечно, я не мог предположить, куда он делся и что с ним происходит. Я думаю, что не ошибусь, если скажу, что мое соседство пришлось очень не по душе Леопольду Трепперу. Видимо, он не исключал возможности, что при допросах в гестапо я мог убедиться в том, что, во всяком случае меня он пытается в меру своих сил разоблачить и заставить давать отвечающие действительности показания в угоду гестапо. Видимо, это даже его, с его характером смущало. В самом начале я предполагал, что ему отвели другую комнату в этом же самом доме. Однако вскоре узнал, что он переведен в совершенно другое здание.

Начальник гестапо в Париже, принимавший в свое время участие в моем аресте в Марселе, Вернер Бемельбург, пользуясь своими неограниченными правами, реквизировал довольно большую виллу в Париже в районе Нейи. Руководством гестапо было принято решение на этой вилле на углу улицы Виктора Гюго и улицы де Рувре не только разместить квартиру самого криминального советника, но и использовать ее для содержания особо видных заключенных. Именно на эту виллу и был переведен Леопольд Треппер.

Судя по разговорам с Гирингом, Бергом и другими сотрудниками зондеркоманды, аресты в Бельгии и во Франции закончены и сейчас это подразделение гестапо в основном направляет свои усилия на различного рода дезинформацию «Центра» и на поиск возможности розыска еще не разоблаченных советских разведчиков и информационных источников.

Однажды во время моего разговора с Гирингом в его кабинете, что называется с глазу на глаз, он как-то спросил: «Вы работали продолжительное время с Леопольдом Треппером, какое впечатление у вас сложилось о его характере? Не кажется ли вам, что он слишком большого мнения о себе?»

Постановка этого вопроса меня удивила, но в то же время создала впечатление, что Гиринг чем-то недоволен в общении с Большим шефом. Однако я не считал возможным раскрывать криминальному советнику мое подлинное мнение об Отто.

В проведенное на улице Соссэ время у меня появились полезные знакомства. В первую очередь хотелось бы упомянуть радиста Стлука. В дальнейшем он мне очень пригодился. Наше знакомство при первой встрече было минутным. Он вошел в комнату, чтобы передать Вальдемару Ленцу принятые им по рации шифровки из «Центра» и вернуть те, которые Ленц ему давал для передачи в Москву.

Я тогда, конечно, не знал, что Стлука был ранее австрийским гражданином, служил в жандармерии Австрии. После того как Австрия была силой присоединена к Германии, он оказался зачисленным в ряды радистов, в том числе и тех, которые перехватывали имевшиеся в эфире шифровки, конечно не зная, кому они принадлежат. Через некоторое время он оказался прикомандированным к гестапо для непосредственного участия в проводимых его подразделениями радиоиграх. Это привело к тому, что он стал сотрудником зондеркоманды в Бельгии, а затем во Франции. Какую роль Стлука сыграл в моей деятельности, я более подробно изложу в следующей главе.

Мое «сотрудничество» продолжалось. У меня сложилось впечатление, что гестапо очень хотело убедить меня в целесообразности моего искреннего «сотрудничества». В этих целях в Париже были организованы с прибывшим из Берлина криминальным советником Хорстом Копковым встречи. Он интересовался многими вопросами, которые мне казались уже не имевшими для гестапо значения. В их числе были и такие, которые должны были интересовать Берлин. Остановлюсь на некоторых.

Копкова интересовало, каким образом я, молодой человек, приехавший из Советского Союза (уже для гестапо не являлось секретом, что я офицер Красной армии, это было подтверждено, как я уже указывал, телеграммой «Центра» с поздравлением к 23 февраля 1943 г.), мог организовать столь крупное акционерное общество «Симекско» с филиалом в Париже, установить тесные деловые связи не только с частными немецкими фирмами, но и с представителями различных ведомств оккупационных войск в Брюсселе и Париже. Он подчеркнуто указал и на то, что, по его мнению, я не из трусов и имел достаточно храбрости, чтобы предпринимать поездки в Швейцарию, в протекторат (в Прагу) и даже в Берлин для выполнения задания Москвы по установлению связи с теми резидентурами, с которыми была прервана связь.

Весь этот разговор меня несколько удивил. Гиринг спокойно сидел за своим письменным столом, не проронив ни слова. Вскоре я понял.

Копков подчеркнул, что мое поведение в гестапо, даже мое согласие участвовать в радиоигре не дают еще возможности окончательно понять, на что я решился. Берлину, при этом он назвал имена Мюллера и Панцингера, хотелось бы верить мне, а именно верить в то, что я готов служить Германии. В этом случае со стороны руководства будут приняты все необходимые меры, дабы «создать личные условия жизни не только в военное время, но и в послевоенное время, – добавил Копков и продолжил: – Мы хотим быть уверенными, что вы решились на честное сотрудничество с нами». Больше того, добавил, все сказанное относится не только ко мне, но и к Маргарет Барча и ее сыну.