Сергей Беляков - Другой России не будет

• Название: Другой России не будет
• Автор: Сергей Беляков
• Жанр: Публицистика

Сборник публицистических статей.

---

Причин множество.

1. Полтавское сражение изменило ход истории.

Для современного обывателя Швеция — нейтральная страна, мирная, благополучная родина Карлсона, группы ABBA и компании IKEA.

Швеция семнадцатого — начала восемнадцатого века была сильнейшей региональной державой Северной и Восточной Европы. Она владела большей частью Прибалтики, Финляндией и даже располагала владениями в Германии. Шведский флот господствовал на Балтике, которую считали тогда «шведским озером».

К востоку от Рейна не было армии, равной шведской по боеспособности, выучке, вооружению, дисциплине.

Почти половина этой армии погибла под Полтавой, оставшиеся были прижаты к Днепру и спустя несколько дней капитулировали.

Северная война после Полтавы продолжалась ещё двенадцать лет, но исход её был предрешён. Морские сражения, осады шведских крепостей, переговоры с европейскими державами — всё это было лишь затянувшимся послесловием к Полтаве. Швеция утратила статус региональной державы, который и перешёл к России.

Ещё трижды, два раза в восемнадцатом столетии, один раз в начале девятнадцатого, Швеция начинала войну с Россией, пытаясь вернуть не только утраченные по Ништадтскому миру земли, но и былое величие. Тщетно.

2. Полтавским сражением можно и нужно гордиться. Пётр Великий победил сильнейшую армию Северной и Восточной Европы малой кровью.

Карл XII в 1708 году пошёл на Москву кратчайшей (западной) дорогой. Непобедимой шведской армией командовал ещё ни разу не побеждённый полководец. Опасность была столь велика, что к обороне готовили даже Кремль, а храм Василия Блаженного собирались снести, чтобы не мешал артиллерии.

Но Карл не смог пробиться даже к Смоленску. Дороги были перегорожены засеками, население эвакуировано, хлеба сожжены или спрятаны. Шведы, оставшись без пищи и фуража для коней, начали терять боеспособность. Повсюду шведов подстерегали засады. На отставших от полка тут же нападали казаки. Шведам пришлось менять план кампании.

Пётр таким образом навязал Карлу игру по собственным правилам, заставил свернуть с московского направления и уйти на Украину, где Карла в следующем, 1709-м, году и ожидал разгром.

Полтавская битва — триумф русского оружия, оплаченный малой кровью. Русские потеряли убитыми 1345 человек. Безвозвратные потери шведов составили 12 311 человек. Соотношение потерь — 1:9. Всегда бы так воевать!

Такие потери объясняются военно-техническим превосходством русских, грамотным командованием, мастерством военных инженеров и артиллеристов.

Российское командование — Пётр I, Александр Меншиков, Борис Шереметев, Яков Брюс — хорошо подготовилось к битве. Русские ждали неприятеля за полевыми укреплениями — редутами и ретраншементом. Шведы атаковали их холодным оружием, пороха им хронически не хватало, остатки были израсходованы во время осады Полтавы.

Но палашами и пиками уже тогда нельзя было победить пушки и ружья. Против четырёх шведских орудий действовала сотня русских. Русские почти безнаказанно расстреливали атакующих шведов.

Огневой вал был так силён, что шведы, прежде несокрушимые в битвах, начали терять боевой дух ещё до решающего столкновения с основными силами русских. Целые группы солдат отказывались вставать в строй, ссылаясь на подлинные или мнимые раны.

3. Полтава сделала Россию европейской державой.

Спустя почти два века после Полтавы Александр III произнесёт историческую фразу: «У России только два союзника — русская армия и русский флот».

Верно, но следует добавить: когда армия и флот сильны, у страны появляются друзья.

Пётр I вступил в Северную войну в союзе с Данией и Саксонией, к которому присоединилась и Речь Посполитая, то есть Польша. Но эта коалиция очень скоро развалилась. Впрочем, вреда от «друзей» было больше, чем пользы. Пётр поддерживал своего главного союзника, саксонского курфюрста и по совместительству польского короля Августа Сильного, и русскими деньгами, и русскими войсками. Деньги Август тратил на многочисленных любовниц, а русские войска губили бездарные саксонские генералы. В конце концов Август капитулировал и согласился содержать на саксонские деньги уже шведскую армию.

К 1709 году у Петра I союзников не осталось. Они появятся у него сразу же после Полтавской виктории. После Полтавы Россию признают равноправным участником концерта европейских держав. Сама Российская империя — детище Полтавы.

Итак, лучшего дня для праздника российской армии не найти. Шведы не станут предъявлять претензии к России, ведь даже поляки не обиделись на праздник 4 ноября.

А как быть с украинцами? Они и теперь припоминают разгром Меншиковым города Батурина, столицы гетмана Мазепы.

В самом деле на стороне Карла XII в 1709 году сражались и войска Мазепы, и запорожские казаки. Но большой роли в той войне не сыграли. Разве что помогли самому Карлу спастись — переправили шведского короля через Днепр.

Мазепа расколол малороссийское общество. Многие украинцы воевали на стороне Петра I. Не только казаки Скоропадского, избранного гетманом после предательства Мазепы, но и жители украинских крепостей, Полтавы и Веприка. Именно героическая оборона этих крепостей задержала шведскую армию на Восточной Украине. Под стенами Веприка (зимой 1708–1709) и Полтавы (весной 1709) шведы истратили запасы пороха, которого так будет не хватать в день генерального сражения с русскими. Под Веприком был контужен фельдмаршал Реншильд, а принц Вюртембергский — ранен.

За несколько дней до битвы в перестрелке с украинскими казаками был ранен Карл XII. Ранен в свой день рождения! Худшего предзнаменования не могло и быть. Дело, конечно, не в мистике. «Выбыл из игры» лучший шведский полководец. Так что украинцы внесли свой вклад в победу над шведами.

Впервые опубликовано на сайте Частный корреспондент (www.chaskor.ru)

Другой России не будет

Прошлое России чудовищно, настоящее невыносимо, о будущем же страшно и помыслить. Так, перефразируя Бенкендорфа, можно было бы рассказать о взглядах историка Юрия Афанасьева, культуролога Алексея Давыдова и философа Андрея Пелипенко на Россию и российскую историю. Они, по всей видимости, любят свою страну, пусть и «странною любовью», а какого же нормального человека, патриота России, не беспокоят всепроникающая коррупция, воровство, ставшее нормой жизни, и еще многие-многие беды нашей страны? Беспокоят они и авторов «антимедведевской» статьи, опубликованной в 141-м номере журнала «Континент». Авторы, однако, не ограничились полумерами, а сразу попытались найти лекарство от «нашей национальной болезни».

Лечение начинается с постановки «диагноза». К сожалению, «доктора» не сумели найти эффективной и научно обоснованной методологии для своего исследования. Диагностику они доверили русским классикам: «Говоря о ней (о «болезни». — С. Б.), выдающиеся деятели нашей культуры использовали такие нелестные определения, как “пародия человека”, “мертвые души”, “свиные рыла”» и т. д. Как будто заговорил старый школьный учебник. В наши дни такая интерпретация Гоголя в высшей степени моветон. Не зря же Владимир Владимирович Набоков предупреждал американских студентов: «Если вы хотите что-нибудь узнать о России <…> не трогайте Гоголя <…> Ему нечего вам сказать».

Но архаические (запомним это слово!) взгляды на историю русской литературы, в сущности, мелочь. Гораздо интереснее попытка авторов статьи соединить теорию модернизации с религиозной философией Петра Яковлевича Чаадаева.

Теория модернизации появилась в Европе и США в 1960-е. Ее авторы преимущественно социологи и политологи — Д. Эптер, Ш. Эйзенштадт, М. Леви, С. Блэк и другие. Во главу угла они ставили развитие экономическое, реже — общественное, но никак не духовное, не религиозное. Авторы нашей статьи много пишут именно о неудачных попытках модернизации в России, об отсталости «архаического» российского общества, но глубинную причину ищут там, куда ни Эйзенштадт, ни Эптер ни за что бы не заглянули, — в христианской догматике. Переход от «традиционного» общества к «индустриальному» («современному»), то есть собственно модернизация, связан с неизбежным упадком религиозности. Религия теряет роль духовной основы общества, религиозные ценности уступают идеалам Просвещения. Химеры нежизнеспособны даже в философии истории. Теория модернизации несовместима с религиозной философией, но авторов это не смущает. Они идут ab ovo, начиная с проблемы filioque: «…церковь признает, что Святой Дух исходит не только от божественного, но и от человеческого в лице Иисуса-богочеловека. Это частичное низведение божественного с церковных небес в творческое человеческое получило подтверждение и развитие в гуманистических движениях Ренессанса, Реформации и Просвещения. В России иное».