Коре Холт - Состязание. Странствие

• Название: Состязание. Странствие
• Автор: Коре Холт
• Издательство: Физкультура и спорт
• Жанр: Путешествия и география
• Год: 1987

В книгу включены две повести известного современного норвежского писателя. В «Состязании» рассказывается об экспедициях Скотта и Амундсена к Южному полюсу (1910–1912 гг.), в «Странствии» — о попытке Нансена и Юхансена достичь Северного полюса в 1893–1896 гг. Публикуется также очерк Тура Хейердала о Нансене.

Для широкого круга читателей.

---

Ты заметил, как он шатался вчера?

Чего не видел, того не видел. Но он как-то сразу отвернулся и выбежал на волю. Долго его не было. Сдается мне, мазал пальцы собачьим дерьмом.

Что?..

Не доходит? Один запах другой перебивает.

Девять человек спят в одном помещении. На верхних койках слишком жарко, на нижних слишком холодно. Чем дольше длится зима, тем хуже спится. Ночи долгие, лежи и прислушивайся, ведь, наверно, он по ночам прокрадывается на чердак, где хранятся бутылки. Не так-то это просто, да он ловкач, пользуется кромешной тьмой.

Ветер снаружи…

Проклятый ветер. При таком ветре разве услышишь, если кто-то крадется по дощатому полу.

Собака воет. Именно сейчас. Как назло. Когда нужна полная тишина.

Ага, что это?..

Забывшись от волнения, слушающий выпускает заряд кишечных газов. Точно пароход гудит в тумане. Ликующие возгласы трех других, которым тоже не спится. Они отзываются под одеялами и в спальных мешках своими ревунами. Но первый чертыхается:

— Ничего не слышно!..

Неужто не расслышал? Хе-хе.

Не расслышал того, что надо.

Теперь и другие прислушиваются. Кажется, кто-то не спит, а прикидывается спящим? Храпит понарошке? Или это не храп, а бульканье?..

Что начальник — спит? Не слышит бульканья?

Но ведь начальник смеялся вместе со всеми, верно? Значит, не спит. И ведь точно — булькало?..

Буран над Антарктидой, буран над домиком во льдах, над торчащей из снега черной трубой. Три пса принимаются выть. Им отзываются остальные.

В доме уже никто не спит.

Но ведь что-то было?..

За завтраком все сидят злые. Сегодня один из черных дней. Буран, наружу выйти невозможно.

Один из сидящих за столом покачивает свою чашку с остатками кофе:

— Слышите?.. Тот самый звук…

Озирается кругом. Не решается остановить взгляд на том, кого подозревает. Тишина, гробовая тишина.

— А ну его к черту… — говорит кто-то.

До конца зимы еще далеко.

* * *

Он идет прогуляться в царство великого безмолвия. Так он лечился, так утешался и в тот раз, когда пришел в Антарктиду на «Бельжике». Холодно. Мороз обжигает ноздри и горло, но он прикрывает нос рукавицей, держа обе лыжные палки в другой руке. Лыжи скользят неважно. Воткнув носки сапог в ремни креплений, он не спеша бредет мимо собачьих палаток. В палатках тихо. В небе вспыхивает полярное сияние, рождая красные блики на его кожаных рукавицах, и кажется — в воздухе перед ним плывут красные лодочки. Несколько секунд весь край озарен сиянием. Затем оно тускнеет, вновь оживает, уходит голубой рекой за горизонт на севере, перебрасывает через небо зеленую дугу. Он идет, ни о чем не думая.

Но постепенно являются мысли и, как всегда, выстраиваются в логическую цепочку. Первая мысль о Куке. Участнике борьбы за Северный полюс, которого объявили мошенником, — и наверно, по справедливости. Не ждет ли тебя такая же судьба? Если ты вернешься отсюда, не добившись успеха, тебя назовут обманщиком. Люди, что дали тебе деньги, парламент, пресса, весь мир, Нансен и Англия. Уж ты наслушаешься! А если возвратишься победителем?..

Впервые у него такое чувство, словно чья-то рука сжимает сердце и не хочет отпускать. Он пугается. Но в этом есть и маленькое утешение: если все кончится тем, что сердце откажет? Тогда пусть говорят обо мне, что хотят.

Нансен произнесет речь…

Король придет на похороны.

Газеты с траурными рамками.

Ему нравится эта мысль, и он смакует ее. Мороз уже не кажется таким жгучим. Ты должен победить либо умереть.

Победить либо умереть… Впечатляюще звучит. А и никуда не денешься, именно так стоит вопрос: «Ты должен победить или умереть…» Но у Скотта моторные сани?

И ты толком ничего о них не знаешь. Англичане на «Терра Нове» расхваливали их. Хотели меня напугать? Или правду говорили?

Медленно скользя на лыжах, он поднимается на возвышенность за «Фрамхеймом»; вспышки полярного сияния освещают кругозор. Не проходит дня, чтобы он не обдумывал подробности похода на юг.

Ему известен нрав каждой из ста десяти собак, он помнит их клички. Скрытно присматривался к каждому из своих людей. Поднимал каждые сани, проверял каждый узел, изучал каждый ящик. Составил график дневных переходов с возможными отклонениями, все заучил наизусть — и сжег записи, чтобы не попали в посторонние руки. Помнит и знает все. Чувствует, что организм выдержит любую нагрузку.

Возвращается к собачьим палаткам. Сбрасывает лыжи и решает заглянуть в палатку, отведенную для сук. Две суки ощенились.

Собаки узнают его по запаху и радостно поскуливают. Он чиркает спичкой и зажигает подвешенную посередине лампу.

Палатка большая. Собаки привычны к морозу, им здесь хорошо. Вдоль стен насыпаны снежные валики, чтобы собаки не порвали брезент, затеяв потасовку. У одной суки целых пять щенят.

Внезапно на глазах у него мамаша пожирает одного щенка. Все происходит так быстро, что он не успевает вмешаться. Секунда — и щенок в пасти, только хвостик торчит, виляя на прощание то ли весело, то ли трагически. Затем и он пропадает.

Он с трудом удерживается от рвоты. Коричневые глаза собаки становятся желтыми. Глядят на него с ненавистью — или с издевкой. Что это — сознательный поступок матери, решившей избавить своего потомка от выпавшего на ее долю тяжкого труда, от избиения ослепленными жаждой славы, беснующимися людьми? Или же гротескное проявление юмора, собачьего презрения, с тонким намеком на то, что все мы смертны — и ты, человек, тоже? Глядя в эти глаза, он впервые ловит себя на том, что боится, как бы собака не бросилась на него и не перегрызла ему глотку.

Он делает шаг назад. Спотыкается о другую собаку, поспешно выпрямляется. Знает: если выдашь свой страх, они набросятся на тебя, словно стая голодных волков. В руке у него лыжная палка. Он замахивается…

Стоит так. Виляющий хвостик пропал.

Он выходит.

Непредсказуемое — вот что его страшит. Вроде того, что произошло сейчас. Пропасть, которой не видно за вьюгой. Воля, восстающая против твоей из глубин, которые тебе не дано измерить.

Утром он зашел к Вистингу и спросил:

— Что ты знаешь о моторных санях?..

— Я — о моторных санях? Ничего.

— Но что-то ты должен знать, не мог же ты отправляться сюда, не составив себе мнения о моторных санях? Тебе известно, что у англичан есть моторные сани?

— Я об этом как-то не задумывался.

— Все вы так! — кричит он. — Не задумывался! Один я должен думать. Можешь ты сказать хоть что-то о моторных санях?

Он схватил Вистинга за куртку, пытаясь его встряхнуть, но у того солидный вес, в своих огромных сапогах он твердо стоит на ледяном полу, дыша в лицо начальнику.

Наконец Вистинг медленно произносит:

— По-моему, они тут просчитаются…

— Ты так думаешь?

— Ага.

— А почему?

— Так мне кажется. Они отправились в путь без необходимого опыта. Говорят, взяли с собой лыжного инструктора? Надо было прежде научиться ходить на лыжах, а потом уже плыть сюда. Есть у нас причины считать, что в моторных санях они понимают больше?

— Нет!

— Вот именно, что нет. От этих штук во льдах толку мало. Люди, лыжи и собаки — вот мой ответ.

— Правильно — люди, лыжи и собаки!

Начальник вышел от Вистинга. Успокоился — на час-другой. А затем снова в голову лезет: что нам известно о моторных санях?..

От собачьих палаток до «Фрамхейма» натянута веревка. Когда идешь кормить собак, а снаружи беснуется вьюга, надо за что-то держаться, чтобы не заплутать. Застегнув дверь палатки, он становится на лыжи, чтобы идти обратно. И тут разражается буран.

Здесь всегда так, ему ли не знать: будто вдруг прорвался громадный мешок. Где-то во мраке, затаив дыхание, чтобы не выдать себя раньше времени, хоронилось ненастье. А затем ка-ак ахнет!..

Одна лыжа срывается с ноги. Веревка вроде бы тут была? Теперь ее нет.

Он говорит себе: спокойно. Сидит на снегу. Повернувшись к ветру спиной, сжимается в комок и рассуждает: сейчас ты ровным счетом ничего не видишь, и если ошибешься направлением, ковыляя на одной лыже, тебе каюк. Кажется, ветер налетел слева? Повернись так, чтобы принимать его под углом справа. И ты найдешь веревку.

А если ветер изменил направление?.. Это часто бывает, а то и вовсе начнет кружить. Может, лучше сидеть на месте, пусть тебя занесет снегом? Восемь-десять часов как-нибудь выдержишь? А то и сутки?

Потом выберешься из снега.

Сколько сейчас — градусов пятьдесят будет?

Или товарищи тебя откопают?

Если тебя обнаружат живым в трех метрах от веревки, считай, что ты ударил в грязь обмороженным лицом.

Надо найти веревку сейчас.

Только не ходи по кругу.

Ни зги не видно, но ты знаешь, что ветер может стихнуть на минуту и тогда ты спасен.