Петр Мультатули - Николай II. Дорога на Голгофу. Свидетельствуя о Христе до смерти...

• Название: Николай II. Дорога на Голгофу. Свидетельствуя о Христе до смерти...
• Автор: Петр Мультатули
• Жанр: Публицистика
• Год: 2009
• ISBN: 978-5-17-061688-6, 978-5-271-25087-3

Прошло 90 лет с тех пор, как в полуподвальном помещении Дома Ипатьева в Екатеринбурге были убиты свергнутый с престола Император Николай Александрович, его семья и четыре верноподданных. Сами организаторы преступления сделали все, чтобы скрыть истинные обстоятельства этого убийства. Убийство Царской Семьи является не просто умышленным убийством, но величайшим злодеянием, оказавшим огромное влияние на судьбы мира. В своей книге автор доказывает, что убийство Царской Семьи было давно и тщательно спланированным актом, что убийство не носило характера политического или уголовного акта, оно имело сакральные и духовные причины, подлинная суть которых остается в тайне. Книга адресована широкому кругу читателей, интересующихся историей России.

---

В этом отказе есть великий духовный подвиг Государя перед Богом и Россией.

Император Николай II был поставлен мятежниками в такое положение, когда ему приходилось думать прежде всего о спасении России и самодержавной монархии. Все события «отречения» — это поединок Царя и «февралистов» 1917 года. Царь до последнего момента надеялся отстоять свои священные права, а значит, отстоять законную власть. Он надеялся получить в этом поддержку от окружавших его людей, он ждал от них исполнения их долга верноподданных. Но тщетно. Кругом царили «измена, и трусость, и обман». «Подавить открыто революцию Николай II уже не мог, — пишет Г. З. Иоффе. — В Пскове он был „крепко“ зажат своими генерал-адъютантами. Прямое противодействие им в условиях Пскова, где положение контролировал один из главных изменников Рузский, было практически не возможно. В белоэмигрантской среде можно найти утверждение, что если бы Николай II, находясь в Пскове, обратился к войскам, среди них нашлись бы воинские части, верные царской власти. Однако практически он не имел такой возможности, хотя бы потому, что связь осуществлялась через штаб генерала Рузского. В соответствии с показаниями А. И. Гучкова Рузский прямо заявил Николаю II, что никаких воинских частей послать в Петроград не сможет».[123]

Так появляется тот самый документ, который нам выдают за царское отречение. На листке бумаги обыкновенной печатной машинкой пишется странный текст, который начинается словами: «Ставка. Начальнику Штаба». Игумен Серафим Кузнецов писал: «Невольно закрадывается в душу сомнение: „А действительно ли подписан Государем акт отречения?“ Это сомнение можно выгнать из тайников душевных только тогда, когда беспристрастная экспертиза докажет, что акт отречения действительно подписан Императором Николаем II. Такие первостепенной важности акты совершаются не при двух-трех свидетелях, а при составе представителей всех сословий и учреждений. Не было также подтверждено Государем кому-либо при жизни, что им подписан акт отречения и никто к нему допущен не был из лиц нейтральной стороны и даже из числа иностранных представителей, при которых бы Государь подтвердил акт своего отречения, и что он сделан не под угрозой насилия, а добровольно».[124]

М. Сафонов в своей интереснейшей статье «Гибель богов» хорошо показывает те вопиющие разногласия в тексте документа с иными источниками, которые выявились в ходе его исследования. Так, совершенно непонятно, почему так называемый «манифест об отречении» не имеет обязательной для такого документа шапки: «Божьей поспешествующей Милостию Мы, Николай Вторый, Император и Самодержец Всероссийский…» и так далее. То есть из документа «Начальнику Штаба» непонятно, к кому конкретно обращается Император. Более того, этот документ совершенно не характерен для телеграмм Николая II. «Николай II, — пишет Сафонов, — по-иному оформлял свои телеграммы. Это хорошо видно из собственноручно написанных им между 15 и 16 часами 2 марта телеграмм Родзянко и Алексееву. Вначале он указывал, кому адресована телеграмма, потом — куда она направляется. Например, как это отчетливо видно на факсимиле: „Председателю Гос. Думы. Птгр“, то есть „Петрограда“. Соответственно телеграмма Алексееву выглядела так: „Наштаверх. Ставка“. „Наштаверх“ — это означало „начальнику штаба верховного главнокомандующего“. Поэтому слова: „Ставка. Начальнику штаба“, который мы видим на фотокопиях, были написаны людьми недостаточно компетентными, ибо просто „начальнику штаба“ Царь никогда бы не написал. Далее безграмотно поставлена дата телеграммы. Действительно, телеграммы, которые отсылал Данилов из штаба Северного фронта, заканчивались так: „Псков. Число, месяц. Час. Минута“. Потом обязательно следовал номер телеграммы. Потом следовала подпись. Нетрудно заметить, что на фотокопиях нет номера телеграммы, который обязательно должен был здесь находиться, если бы она действительно была подготовлена к отправке. Да и сама дата выглядит несколько странно: „2-го марта 15 час. 5 мин. 1917 г.“. Как правило, год в телеграммах не обозначался, а если обозначался, то цифры должны были следовать после написания месяца, например, „2 марта 1917 г.“, а отнюдь не после указания точного времени».[125]

М. Сафонов считает, что текст «отречения» был вписан на бланк царской телеграммы, с уже имевшейся подписью Царя и министра Двора графа Фредерикса. О каком же «историческом документе» может тогда идти речь? И что было сказано в подлинном тексте манифеста, который Император Николай II передал в двух экземплярах Гучкову и Шульгину, о чем имеется запись в дневнике Царя, если только, конечно, и дневник не подвергся фальсификации? «Если „составители“ Акта отречения так свободно манипулировали его формой, — вопрошает Сафонов, — не отнеслись ли они с той же свободой к самому тексту, который Николай II передал им? Другими словами, не внесли ли Шульгин и Гучков в текст Николая II принципиальных изменений?»

Самым интересным исследованием так называемого «манифеста об отречении» Николая II стало исследование А. Разумова. Он пишет: «Поглядим внимательно на эту бумагу. Неспешный ее анализ поведает пытливому человеку многое. К примеру, всем исследователям бросается в глаза то, что подпись Государя сделана карандашом. Удивленные историки пишут, что за 23 года правления то был единственный раз, когда Государь поставил на официальном документе карандашную подпись».

Кроме того, на бумаге отсутствует личная печать Николая II, а сама бумага не завизирована Правительствующим Сенатом, без чего никакой Царский манифест не имел юридической силы.

Немало путаницы возникает при выяснении вопроса о том, как выглядела та самая бумага, которую подписал Государь. Так, В. В. Шульгин пишет о том, что текст отречения был написан на телеграфных «четвертушках». «Это были две или три четвертушки, — пишет он, — такие, какие, очевидно, употреблялись в Ставке для телеграфных бланков».

А. Разумов справедливо задается вопросом: «Сообщение Шульгина весьма любопытно, но вызывает ряд вопросов. К примеру, сразу возникает вопрос: как же подписывал Государь этот удивительный подлинник из нескольких телеграфных четвертушек — каждый листок в отдельности или поставил одну общую подпись в конце? Каким образом разместилась информация на этих четвертушках?».

Но самое поразительное, что бумага «начальнику штаба» не представляет собой никаких «четвертушек»! Это цельный лист бумаги с напечатанным текстом. К слову сказать, такие судьбоносные документы, тем более составленные в таких условиях, обычно писались лично, чтобы не было сомнений в их подлинности. К слову сказать, текст так называемого «отречения» великого князя Михаила Александровича был написан именно от руки. Что помешало Николаю II сделать то же самое?

А. Разумов сравнил подписи Царя на экземплярах «манифеста» и установил, что они идентичны и скопированы с подписи Николая II под приказом о принятии им верховного командования в 1915 году.

Любопытно и следующее. В своем дневнике Николай II пишет, что передал два экземпляра какого-то манифеста. Но сегодня существует по меньшей мере 4 экземпляра «манифеста»! И все, как нас утверждают, подлинники!

Наконец, еще один потрясающий факт. Как известно, по утвердившейся версии Государь отрекся 2 марта 1917 года. Но уже 1 марта в ряде газет был опубликован текст «отречения», оформленный именно как манифест!

А. Разумов убедительно доказывает, что текст «отречения» является фальшивкой. Он составлен генералами Алексеевым и Лукомским при помощи заведующего канцелярии Ставки Н. А. Базили.

Таким образом, совершенно понятно, что ни с юридической, ни с моральной, ни с религиозной точек зрения никакого отречения от престола со стороны Царя не было. События в феврале — марте 1917 года были не чем иным, как свержением Императора Николая II с прародительского престола; незаконное, совершенное преступным путем, против воли и желания Самодержца, лишение его власти. «Мир не слыхал ничего подобного этому правонарушению. Ничего иного после этого, кроме большевизма, не могло и не должно было быть».[126]

Поставленный перед лицом измены генералитета, который почти в полном составе перешел на сторону заговора, Николай II оказался перед двумя путями. Первый путь был следующим: обратиться к армии защитить его от собственных генералов. Но что это означало на деле? Это означало, что Царь должен был приказать расстрелять практически весь свой штаб. Но, во-первых, это было немыслимо по соображениям государственной безопасности: перед судьбоносным наступлением разгромить собственную Ставку было равносильно военному крушению русской армии. Не говоря уже о том, что подобные действия оказали бы сильное деморализующее действие на войска[127]. Во-вторых, не надо забывать, что Царь был фактически пленен собственными генералами. Царский поезд охранялся часовыми генерала Рузского, который один решал, кого допускать к Царю, а кого — нет. Вся корреспонденция, направляемая Императору, контролировалась генералом Алексеевым. «Хотя реально, — пишет О. А. Платонов, — связь между Государем и Ставкой армии потеряна не была, генерал Алексеев, по сути, отстранил Царя от контроля над армией и захватил власть в свои руки».[128]