Дмитрий Володихин - Царь Федор Алексеевич, или Бедный отрок

• Название: Царь Федор Алексеевич, или Бедный отрок
• Автор: Дмитрий Володихин
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2013
• ISBN: 978-5-235-03613-0

Личность третьего русского царя из династии Романовых нечасто привлекала к себе внимание историков. Царь Федор Алексеевич (1676—1682) взошел на трон в возрасте четырнадцати лет, а умер, не дожив до двадцати одного года. При этом большую часть своего недолгого правления он проболел (еще в отроческом возрасте царевич получил тяжелую травму позвоночника). Наследника по себе он не оставил, а смерть его была ознаменована страшным стрелецким восстанием, в результате которого власть в стране взяла его сестра царевна Софья. Но вот что удивительно: за шесть лет его царствования было сделано очень многое: уничтожено местничество, начались важнейшие реформы в области образования и культуры. Россия жизненно нуждалась в переменах, и царь отчетливо понимал это, начиная «мягкую», постепенную европеизацию страны. Как показывает автор книги, известный историк Дмитрий Володихин, это была реальная альтернатива оглушительной, страшной, «костоломной» европеизации России, проведенной впоследствии младшим братом Федора Петром Великим. Кто знает, проживи Федор Алексеевич подольше — и страна избежала бы одной из тяжелейших страниц в своей истории.

---

Вот тогда-то и начали распространяться слухи об отравлении царя Федора. Бешеная деятельность Софьи, «отрабатывающей» оплошность соперников, находит подтверждение и в других источниках.

Папскому нунцию в Польше полетело донесение: «Узнав о смерти Феодора, София, сестра его, женщина деятельная, не медля возмущает своих сродников, обвиняя Артемона Сергеевича в том, что своими происками и хитростию (так как и прежде, еще при жизни Алексия Михайловича, это было за ним замечено) он предоставил Петру венец царский, обошед старшего брата, Иоанна: она заклинала их всеми Святыми сжалиться над ее кровными, возводя на Артемона, что будто бы он отравил отца их, Алексия, а по выходе из ссылки убил своим злодейством и Феодора, еще дотоле жившего; что Петра, как своего родственника, возвел на престол, вовлек в заговор Бояр, всю Царскую Думу и, конечно де, этот человек пронырливый и злобный хочет совершенно властвовать нами, как это испытали мы при Алексеевиче. Не только простой народ, но и бояре почитали его тогда более, чем самого государя. — Она уверяла даже, что он подкупил врачей и влил яду в заздравную чашу»[261].

В борьбе за власть Софья и ее сторонники использовали мятежные действия стрельцов. На несколько месяцев препирательства придворных уступили место буйству стрелецкой стихии, захлестнувшей Москву и лишившей власти правительство.

Среди стрельцов опять закипало недовольство: они ждали ответ со стороны правительственных кругов, а эти круги оказались замаранными в день похорон Федора Алексеевича. Будь Нарышкины со своими сторонниками чуть посговорчивее, возможно, восстание утихло бы без особых жертв. Однако царевна Софья и ее союзники достигли гораздо больших успехов, манипулируя бунтовской массой, нежели Нарышкины — пытаясь договориться с нею.

На стороне царевны оказался могущественный клан князей Одоевских. Софье удалось также использовать решительного военачальника — князя Ивана Андреевича Хованского. Ему под управление достался Стрелецкий приказ. Князь добился у стрельцов большой популярности. Он имел среди них немало преданных людей и мог в какой-то степени направлять мятежную стихию. Голицыну он не симпатизировал. Характер же его отношений с царевной Софьей вызывает споры.

Позднее Софья погубит Ивана Андреевича, но на первом этапе стрелецкого движения она окажется в союзе с Хованским: «Эта принцесса, честолюбивая и жадная до власти, предвидела, что она… станет полной хозяйкой всего государства по причине слабоумия Ивана и юности Петра, у которых будет только царский титул, а у нее — вся власть, и что ей стоит бояться только высших должностных лиц и вельмож, которые могут противостоять ее замыслам, или притязаний кого-либо одного из них или общего их неудовольствия от того, что они управляются женщиной. Она тайно воспользовалась, как средством, Хованским, которому она в собственных интересах позволила возмутить стрельцов — милицию, вроде янычар в Порте. Под предлогом мести за царя Федора, о котором говорили, что он был отравлен, они совершили такую большую резню знатных господ, что если бы царевна Софья Алексевна не вышла из царского дворца наружу, чтобы утишить мятеж, и не явилась бы к ним, то продолжали бы нападать на невинных, словно на виновных, чтобы затем грабить убитых»[262].

Судя по другим источникам, Хованский очень рано, а может быть, и с самого начала, действовал самостоятельно. Но это, видимо, суждение людей, не слишком осведомленных относительно нравов и традиций московского общества. Вот, например, одно из подобных высказываний: «Хованский, смелый и очень влиятельный человек, к тому же открытый враг Голицына, вырезал всю знать, которую он счел способной противостоять своему намерению объявить себя царем, под предлогом мести за смерть своего государя, про которого он уверял, что его отравила царевна и ее фаворит. Но, считая, что он уже обеспечил себе трон… и ничего не замечая, он вскоре был наказан за свою дерзость и жестокость»[263].

Сколько-нибудь серьезное знакомство с традициями передачи царской власти делает невозможным увидеть в таких высказываниях даже малую толику правдоподобия. У Хованского не имелось ни единого шанса «объявить себя царем». Для успеха подобного, совершенно фантастического предприятия ему потребовалось бы вырезать всю царскую семью, а в придачу к ней — немало Рюриковичей, Гедиминовичей и представителей старинных боярских родов Москвы, превосходивших его знатностью. Иван Андреевич являлся родовитым аристократом, но далеко не первым из знатных людей царства. И любой из тех, кому он уступал в «отечестве», мог сделаться его соперником. Затеяв украсть монарший венец, Хованский оказался бы в изоляции. А война против всех, даже при мощном влиянии на стрельцов, неизбежно привела бы князя к поражению. Неглупый политик, он прекрасно понимал это.

Роль Хованского не вполне ясна: источники противоречат друг другу и не позволяют добиться кристальной ясности. Скорее всего, события развивались по более прозаичному сценарию — без всякого посягательства на царский трон со стороны Ивана Андреевича.

Хованский, ставший вождем стрельцов, с первых шагов использовался царевной Софьей в рискованной политической игре. Он всего лишь превысил норму дозволенного, почувствовав себя самостоятельным игроком. Когда всю Москву объяло всевластие стрельцов, а Софье пришлось собирать карательный корпус в Троице-Сергиевой обители, Хованский оказался в сложном положении: он возглавлял… раскаленную лаву. Уже не столько он управлял стрелецким буйством, сколько сами стрельцы распоряжались своей судьбой. Князю, чтобы не погибнуть от их бердышей, волей-неволей пришлось принять на себя роль формального лидера восставших. Тут уже не он интриговал, а им распоряжались истинные вожаки бунта…

Но все это случится потом. А пока злоба стрелецкая лишь подогревается.

Итак, Федора Алексеевича похоронили 28 апреля — на следующий день после смерти. В течение суток стрелецкая масса вела себя тихо. Как видно, внутри ее шла борьба между агитаторами двух сторон. Победили те, кто внушал ей выступить за венчание на царство Ивана Алексеевича: дескать, при малолетнем Петре править будут те, кто обирал их прежде, кто убил справедливого царя Федора, бесчестно обошелся со старшим царевичем… Уже 29 апреля стрельцы пришли в движение. Они явились «в великом множестве в замок с требованием к новому царю, чтобы указанным полковникам предъявили счет, так как они желали бы получить отнятые у них деньги, а также заработок, положенный за работу на полковников, о чем составили аккуратный перечень, и поскольку их самих выгнали, они хотели приговорить на своем совете полковников к смерти, и путем грабежа их домов и собственности удовлетворить свои претензии»[264].

Правящий круг оказался перед лицом угрожающей мощи шестнадцати стрелецких полков и одного солдатского. Начались переговоры.

Правительство попыталось помириться со стрельцами путем малых уступок. И будь это сделано раньше, будь хотя бы исполнен приказ Федора Алексеевича о полковнике Грибоедове, возможно, больших жертв удалось бы избежать. 5 мая вышел указ: тех стрелецких полковников, которые обирали своих подчиненных, бить батогами, а «взятки» с них «доправить» в пользу обобранного воинства. Языковым и Лихачевым объявили государеву опалу: в них стрельцы также видели, говоря современным языком, коррупционеров. Патриарх выслал архиереев, дабы те своими речами усмиряли бушующие страсти, упрашивали не рубить полковников[265].

Напрасно!

Патриарху и священноначалию восставшие в повиновении отказали. Их интересовали уже не столько деньги, сколько головы командиров. Буйство не прекращалось. Стрельцы уничтожали своих офицеров и подьячих.

В их среде бродили устрашающие слухи — один фантастичнее другого. Так, например, 15 мая пронесся слух о заговоре: «Умысля царьские изменники и всему Московскому государству разорители, сьехалися они, изменники, в Верх к великому государю [Петру Алексеевичу], князь Юрий Алексеевич Долгорукой с сыном… боярин Артамон Сергеевич Нарышкин, боярин Иван Максимович Языков с сыном с Афонасьем, да князь Григорей Ромодановской, боярин и оружейничей Иван Кирилович Нарышкин з братом, думной дьяк Ларион Иванович с сыном и государевы лекари, Данила Жидовинов с сыном и с товарищем. И удумали они, изменники, вражыим научением, чтоб царьский род извести, а стрельцов и солдатов опоить лютым зельем и змеями, а иных… побивать, а им бы царством владеть и всею Святорускою землею.

И тот вор, изменник, Иван Нарышкин, царьскую порфиру на себя надевал и царем себя он, изменник Иван, называл и на государьское место садился и всякие неистовственные слова говорил»[266].

Откуда бы знать простым стрельцам и их вожакам о замыслах вельмож? Очевидно, «партия» Милославских постаралась снабдить их самыми «достоверными» сведениями.