Мария Чурсина - Проклятье

• Название: Проклятье
• Автор: Мария Чурсина
• Жанр: Ужасы и Мистика

В этом мире есть правила, которые нужно соблюдать, чтобы выжить. Не смотри в окна по ночам. Не наступай на седьмую ступеньку лестницы. Не слушай, как гудит вода в трубах. Сделай вид, что не различил тихих шагов в пустой кухне. Запасись кирпичной крошкой вперемешку с солью — в первое время это поможет. Здесь за тобой шаг в шаг ступают тонкий человек, шептун и стукач. Но не бойся — они безвредны, они истончатся и исчезнут. Гораздо опаснее Калека из чёрного дома, Пёс и Смертёныш. К ним не подходи близко — сожрут, и никто тебя не найдёт. Ты кормишь их своей кровью? Не носишь амулетов? Ты хочешь натравить их на своего врага? Считай, ты уже мёртв.

В этом мире, где они уже следуют за тобой шаг в шаг, присмотрись к человеку, который идёт рядом. Случается так, что люди куда страшнее не-человеческого. Бойся людей, которые пытаются стать тебе слишком близкими.

В этом мире есть хорошие и нужные правила, которые нельзя нарушать. Ах да. Не оборачивайся.

---

Стемнело ещё сильнее, и они нашли лестницу на второй этаж. Не вспомнить уже, кто первый сказал, что привидение живёт на втором этаже, но идти туда никто не решался. В конце концов, один пошёл.

Лестница была старая, скрипела на сотню голосов, вся ходила ходуном. Но он шёл, потому что в спину смотрели товарищи, в глазах которых ему очень не хотелось выглядеть трусом.

Когда он поставил ногу на седьмую ступеньку, старая доска проломилась. Он упал, цепляясь за перила, но и перила не выдержали. Рухнула вся лестница — целая гора гнилых досок. Он кричал, но его друзья уже разбегались. Он упал — и лестница завалила его сверху.

Потом ему трудно было ходить, потому что болела нога — она стала ненормально огромной, безобразной. Ему приходилось волочить её за собой. Ещё у него не было лица, потому что падал он лицом вниз и расшиб его в кровавое месиво — потому он не видел.

Ещё он был очень голоден, потому что никто и никогда не забирался в старый дом на улице Восстания. Все знали, что там живёт призрак. Теперь уже — это было правдой».

Маша выскочила из автобуса за остановку до больницы. Она шла по притихшему тротуару, пушистому от снега. Следом за ней шли они: калека из чёрного дома, женщина-кладбище, пёс на тонких длинных лапах и мальчишка в грязной куртке. Снег под светом фонарей делался похожим на плесень.

«В одной семье дети очень просили завести собаку, и вот однажды они принесли в дом красивого ласкового щенка. Щенок всем нравится, он был такой смышлёный, запросто носил всем тапки, и даже родители, которые были против животных в доме, согласились его оставить.

Но однажды случилось несчастье — щенка выпустили побегать, он упал в выгребную яму, долго барахтался там, а когда его нашли и вытащили — он был уже совсем уставшим и мокрым. Он заболел — ничего не ел, тельце пошло язвами.

Дети плакали. Однажды они проснулись и не нашли щенка. Отец сказал им, что он, должно быть, гуляет где-то, а может даже заблудился. Дети искали его везде, где могли, но так и не нашли.

Щенок вернулся через день — грязный, дрожащий, ничего не стал есть, только попил воды и лежал на своём коврике. Дети обрадовались, гладили его, пытались накормить, но отец с матерью смотрели хмуро. Одёргивали их, мол, он же больной, ещё заразитесь.

На следующий день щенок снова пропал, и повторилась та же история. Но в этот раз он не пришёл ни на следующий день, ни через. Он пришёл через неделю, совсем уже слабый. Он не мог даже пить. Ночью он умер.

Отец отнёс его подальше и закопал, и тогда же дети узнали, что оба раза он заводил их щенка подальше, чтобы тот не смог вернуться. Во второй раз он даже завёз его на другой берег озера. Больной, — так объяснился отец, — вдруг вы бы заразились.

Но щенок вернулся снова. Теперь он изменился, он больше никогда не смог ни есть, ни спать. Он просто очень хотел вернуться туда, где его ждали.

В том доме больше никогда и никто не жил, и когда его снесли, на его месте даже не смогли построить новый».

Иллюминация проспектов осталась позади, Маша свернула во дворы, чтобы вокруг было меньше фонарей и людей. Их и так было немного — в предпраздничном городе, в хрупком морозном вечере живые жители города разбегались по домам. Она замерзала и тут же забывала об этом, потому что четверо обступали её.

«У одного мальчика умер папа, и мама вышла замуж второй раз. Но отчим невзлюбил мальчика, и как только мама уходила из дома — бил, издевался, как мог, выгонял его на улицу. Мама не верила в рассказы мальчика, она думала, что это обычная детская ревность.

Но однажды отчим ударил мальчика так, что тот умер. Тогда отчим закопал его тело рядом с домом, а матери сказал, что мальчишка, наверное, сбежал куда-то и скоро вернётся. Мама заплакала и стала искать мальчика, но найти не могла.

Мальчик всегда был рядом, но она его не видела. Он оказался привязан к дому и не мог даже уйти к тем родным, которые были похоронены на местном кладбище. Он так и остался не в мире живых и не в мире мёртвых — посередине. И к человеку, который умирал, он приходил воплощением смерти, чтобы проводить его душу туда, куда ему самому дороги не было».

Она дышала на коченеющие пальцы — перчатки остались в комнате. Снежинки падали на лицо и каплями воды текли по щекам, по шее.

«Эта женщина была известна всему посёлку. Местная легенда и развлечение — сумасшедшая. Её покосившийся убогий домик ютился на окраине. Чаще всего женщина никого не трогала — просто сидела на обочине и плакала. Если какой-нибудь сердобольный незнакомец спрашивал, чем ей помочь, она трясла головой, выкрикивала только:

— Сын! Сын мой ушёл. На войну, без разрешения. Я запретила ему, а он ушёл. Я всё жду, а он всё не возвращается.

Она не хотела слушать, что война закончилась много лет назад. Она всё плакала и плакала, пока не исчезла. Жители посёлка забеспокоились, пошли к ней домой и нашли там её труп. Женщина была одета в старомодное платье, на руках — перчатки, испачканные в земле. Было похоже, что перед смертью она копала земляной пол своей хибары. Удивились, но не слишком — всё-таки сумасшедшая, что с неё взять.

Вскоре её похоронили, а на месте её дома решили построить новый — нашлись хозяева и желающие. А когда принялись копать яму для фундамента, нашли человеческие кости в полуистлевшей военной форме. Череп был проломлен, а шее нашёлся именной жетон.

Это был сын умершей женщины, которого она убила сама, лишь бы не выпустить из дома. Сумасшедшая. Сумасшедшая».

Маша сидела на каменной тумбе, у лап оскалившегося демона. Ей не было холодно — она давно стала частью города, а город не может мёрзнуть. Четверо стояли полукругом. Каждый — неподвижная восковая кукла.

— Знаете, мы с вами больше не увидимся, — сказала Маша. — Я не смогу к вам приходить. Но я буду вас помнить. Обещаю.

Где-то далеко взорвался фейерверк, рассыпав по желтому мрамору неба цветные осколки. Квадраты окон зажигались и гасли, поднимался и утихал ветер.

Они ушли по очереди, и каждый на прощание прикасался к Машиной руке, даря каплю собственной силы, как когда-то она дарила им свою кровь. Последним ушёл Смертёныш, и когда его фигурка растворилась в сыпучем снеге, Маша ещё сидела на каменной тумбе. Слушала холодный город, смотрела в небо. Прощалась.

Когда холод пророс в ней изнутри, Маша поднялась и побежала через широкий двор. Здание больницы было уже близко — через дорогу, где впустую мигал светофор.

Она вошла: никого не было в просторном холле. На вымытых ступенях оставались её следы — потёки тающего снега. Мимо прошла санитарка, охая и вздыхая, что приходится работать в такой праздник, на непрошеную гостью она не обратила и капли внимания.

Маша бежала по лестницам, старательно перепрыгивая седьмые ступени на каждой. Она не смотрела в тёмные окна, не оборачивалась, слыша шорохи за спиной. В тёмной ванной жутко выли трубы — Маша пробежала мимо.

У кого-то из пациентов она спросила про Мифа, ей указали в конец коридора. Под высокими потолками притаились тени — свет горел не везде, а в том отростке коридора, куда она попала, было совсем мрачно. Маша стукнулась в одинокую дверь — никто не ответил, и она вошла.

Здесь пахло сигаретным дымом, но совсем не так, как пахло им в кабинете под лестницей. Здесь витал только призрак того запаха, и Миф — нет, его призрак — стоял у окна, под открытой форточкой. Просторное помещение, гулкое и холодное, освещалось только городскими фонарями.

— Спасибо, что пришла, — сказал он как обычно. Колечко дыма вместе с окурком улетело в прозрачную темноту.

Маша сняла мокрую куртку и бросила её на железный стол. Она ощутила на себе взгляд Мифа: коленки под тонкими колготками, завиток волос, прилипший к щеке. Вряд ли она ему нравилась, хоть когда-то, но он смотрел, не отрываясь.

На Мифе были футболка с драконом, потёртые джинсы. Он снял очки, повертел их за дужку, снова надел.

— Знаешь, — сказал он, наконец. — Всё, это пат. Я не знаю, что теперь делать. Но когда ты пришла, мне вдруг стало легче. Знаешь, давай попробуем так. Ты же хочешь этого.

Маша подалась к нему, пальцы скользнули по нарисованной драконьей пасти. Однажды так уже было — она помнила, как хорошо было прикасаться к нему, как замирал внутри приступ отчаянного восторга. Маша протянула руку и, сняв с него очки, на ощупь опустила их на подоконник. Холодный ветер из приоткрытого окна полоснул её по руке.

Маша поцеловала Мифа. Ощутила тонкий запах табачного дыма, горький привкус во рту, его волосы у себя под пальцами, его губы — пересохшие — под своими губами. Руки Мифа по-хозяйски легли ей на талию.

Ничто внутри не дрогнуло.

Она отстранилась и через его плечо посмотрела в разукрашенную ночь за окном.

— Я никогда не испытывала к вам ненависти. Но может быть, этого и не нужно. Для кого-то проклятье — ненависть. Для кого-то — любовь. — Она помолчала и поправила: — Для вас — моя любовь.