Леонид Богачук - Крез и Клеопатра

• Название: Крез и Клеопатра
• Автор: Леонид Богачук
• Издательство: Журнал "Смена"
• Жанр: О войне
• Год: 1986

Еще три дня назад его звали Амуром, а его хозяин — Володя Цыганков, заходя по утрам в вольер, брал его за уши и говорил: «Все, Амур, нам с тобой осталось всего восемьдесят три дня! Понял, собачина! Скоро едем домой!»… В Афганистане он научился ездить на машинах, бронетранспортерах, боевых машинах пехоты, летать на вертолетах, терпеть жару и холод. Рядом с хозяином он любое испытание переносил спокойно. Так было до недавнего времени, пока он не потерял друга…

---

— Как обычно.

БМП развернулась на месте и, качнувшись всем корпусом назад, взяла с места.

— На скорости! Вверх по течению! Пятьсот метров! — сказал прапорщик. — Потом — стоп!

Вода весело журчала. Машина летела, взметывая по сторонам воду. Пятьсот метров… Речушка плавно поворачивала вправо. Комиссаров с креном принял левее, как на трековых гонках, резко тормознул и встал почти поперек реки.

— Корма на берегу, товарищ прапорщик, — доложил Комиссаров. — Зачем ребятам зря ноги мочить?

— Артист!.. Мы сейчас вдоль бережка подтянемся, а ты минут через десять по складочкам-морщиночкам поднимись наверх и так же — по складочкам-морщиночкам выдвигайся к афганскому посту… Помнишь? Там одиночный танк и пулемет в капонирчике… Эту сторону — от реки до дороги — не трогайте. Весь огонь дайте на ту сторону — по склонам гор. Пусть оператор в башне накроет все, что шевелится! Сам только, сынок, встань в складочке-морщиночке! У них, похоже, гранатометчик неплохой… Танка-то не слышно! Оператор пусть в башне орудует, а ты на горочку-макушечку заберись и секи! Ихнего гранатометчика секи! Сожжет же машину, гад! Тихонечко-внимательно лежи! Зазря не стреляй, не обнаруживайся. Ну, давай, Коля!

Нияжмаков рассчитал правильно: если душманы и ждали их, то со стороны дороги, там и прикрытие наверняка оставили… Удар с фланга, да еще в том месте, где их не ждут, может дать желанные двадцать минут… Пока банда сообразит, какими силами им навязывают бой, пока перегруппируется — вот и набегут желанные минуты!

Но одного не мог учесть прапорщик…

Танк душманы действительно сожгли почти сразу — гранатометчик в крестьянской одежде подъехал к посту на ослике один. Он бы все сделал, как планировали его хозяева, забросал бы капонир гранатами, отбежав в сторону, вскинул бы к плечу гранатомет и почти в упор прошил бы борт танка, но один солдат афганского поста, ушедший к реке за водой, заметил людей с оружием, открыл огонь… С поста закричали «крестьянину» на унылом ишаке, чтобы он бежал к дороге или залег. И он побежал, выдирая из-под хвороста, навьюченного на ослика, трубу гранатомета, и достал ее только отбежав метров на двести, когда башня танка уже развернулась и успела два раза выстрелить осколочными по берегу…

У реки в стороне вел огонь солдат, ходивший за водой. Его еще не задело. Он бил скупо и расчетливо, понимая, что шансов у него почти нет, но дрался хладнокровно и отчаянно — менял позиции, переползал, опять бил и снова полз…

В капонире раненный осколками в спину пулеметчик захлебывался собственной кровью, скрежетал зубами от немыслимой боли, которую доставляли ему толчки приклада пулемета, и яростно поливал долину длинными очередями. Душманы залегли.

Когда группа Нияжмакова вышла во фланг, пулеметчик уже затих… Тотчас в капонирчик воровато скользнули два бородача и принялись орудовать ножами, отрубая убитым кисти рук, уши, полосуя их лица, вырезая половые органы. Так было приказано поступать с врагами, чтобы вселить ужас в остальных, продавшихся неверным!

Банда еще лежала, не веря в то, что пост уничтожен. Один из бородачей влез на башню танка и стал кричать, размахивая чем-то окровавленным в левой руке. Он орал нараспев то ли песню, то ли молитву, когда Степанов аккуратно снял его выстрелом в переносицу. Вставшие было бандиты вновь попадали на землю. И шестеро свалились не по своей воле…

Душманы быстро поняли, что их неуклонно, с неумолимостью дорожного катка, отжимают к дороге. А там не видимая им пушка густо накрывала склон, не оставляя никаких надежд на прорыв. Они попробовали оторваться, применив не раз отработанный в учебных лагерях вариант: прикрытие принимает бой, остальные, отходят… Но откуда-то в спину открыл огонь афганский автоматчик, еще раз сменивший позицию, а от реки авторитетно забасил пулемет…

Отчаяние подстегнуло их фантазию. А может быть, они решили, что советские солдаты оголили пост, всеми силами зайдя им во фланг. И банда пошла в прорыв вдоль дороги, маскируясь дымом горевшего топлива из пробитого трубопровода.

Комиссаров быстро понял, что его мужики связаны боем с основной массой бандитов, а человек двадцать идут на него. Они бежали без огня, ничем себя не обнаруживая, стараясь проскочить между дорогой и беэмпешкой, спрятанной в лощине…

Он лежал на горочке-макушке, открытой всем ветрам, и мог бы пропустить их, надеясь, что там, на посту, оставшиеся ребята и трубопроводчики примут гостей, как надо. Его не видели. Он лежал, уютно устроившись между камней, а у правого сапога тихонько фыркал Крез. Он мог пропустить душманов, но ефрейтор даже не подумал об этом. Он только обернулся, с кривой, несколько растерянной улыбкой тихо попросил: «Шел бы ты домой, Крез?» Пес тявкнул. «Понял вас, — прошептал Комиссаров и передернул затвор, хотя уже давно загнал патрон в патронник. — Ну и манеры у вас, сенатор! Зажмите уши!..»

Ефрейтор понимал, что поступает нерасчетливо, но сразу же врезал длинную очередь — ошеломить противника! И тут же вдогон три коротких, чтобы опорожнить магазин и вставить новый — на перебежке. Но, подумав, перебежку делать не стал — откатился в сторону метра на три.

Противник был опытный. Прежнюю позицию Комиссарова плотно обстреляли.

Броском Комиссаров преодолел еще метров пятнадцать и залег. «Дальше нельзя, сенатор, — минное поле». Амур глухо зарычал. Ефрейтор напряженно вглядывался вниз. Сейчас они должны показаться… Сейчас… Краем глаза он уловил совсем рядом легкое движение «Слишком близко! — с сожалением подумал он. — Ни слова, друг мой, ни вздоха. Автомат здесь не помощник. Не успею… Он выстрелит раньше… Штык у меня в сапоге… Крез?.. Молодец! Отвлеки его на секунду!..»

Внезапно оттуда раздался высокий истерический визг. Из-под камня выскочила борзая и бросилась вверх по склону. «Видно, пуля душманская ее задела! Куда, дурища, — успел подумать Комиссаров. — Мины!» Но тут же на макушечке, на его прежней позиции, показался ползущий человек. Сзади за ним — еще один… И вправо от горы на открытое пространство потекли серые тени.

«Все! — подумал ефрейтор. — Ничего уже не успеваю! Только принять бой».

Он бил из автомата, уже понимая, что сменить позицию не сможет, что зажат между теми, кто внизу, и теми, кто влез на горку! Первого на горке он срезал…

Амур знал, что такое минное поле, знал и то, что ступить на него может только сапер. Он рванулся, чтобы отогнать борзую в сторону, и уже почти догнал ее, но какая-то сила подняла его в воздух: «Это тебе, сын, ко дню рождения!» И ему почудилось: он опять, как когда-то очень давно, оказался в теплых ладонях своего хозяина и друга — Володи…

Ефрейтор вырвал из подсумка новый рожок, но тут увидел почти над самой головой афганские вертолеты в коротком пике и острое пламя стартующих ракет из их бортовых кассет. Грохот разрывов слился с легким хлопком позади. Комиссаров его не различил.

Отвалив метров на восемьсот, вертолеты зависли над самой землей — из них горохом посыпался десант. К полю боя бежали афганские солдаты. Серые тени внизу распрямлялись, принимая очертания людей с поднятыми вверх руками.

Комиссаров сидел на камушке и курил, когда различил шаги и услышал голос прапорщика Нияжмакова:

— Живой! Значит, потерь нет!

— Как это нет? — возразил Степанов. — А Крез? Вон он там подорвался! Я в прицел видел! Погнался зачем-то за этой… Эх, Крез!

Комиссарову очень хотелось заплакать, но он почему-то не смог сделать даже этого. Он глухо спросил:

— Забрать его нельзя, конечно?

— Как его заберешь? Мины…

— А эта… Клепа?

— Там сидит… Недалеко от него… Воет. Ты что, не слышишь?

Ефрейтор встал, тщательно растер подошвой ботинка окурок и сказал:

— Надо бы хоть ее забрать. Крез к ней… Слышь, Степаныч, она тебя слушается, позови ее. Крез же хотел, чтобы мы ее… чтобы она с нами…

— Попробую. Иди уж… А ты лучше беэмпешку заведи — вот она и прибежит как миленькая!

Но борзая не ушла с минного поля. Две ночи она выла, а потом замолчала. Солдаты клялись, что разрыва не слышали. И все решили, что Клеопатра подалась в родные места.