Джон Уэйн - Зима в горах

• Название: Зима в горах
• Автор: Джон Уэйн
• Издательство: Прогресс
• Жанр: Современная проза
• Год: 1980

Имя Джона Уэйна хорошо известно в нашей стране. Его роман «Спеши вниз» получил высокую оценку критики и пользовался успехом у нашего читателя.

В романе «Зима в горах» писатель показывает острую политическую обстановку, которая сложилась в Уэльсе в 60-е годы прошлого века в связи с обострением там национального вопроса. Герой романа Роджер Фэрнивалл, филолог по образованию, отправляется в Уэльс для изучения валлийского языка. Судьба сталкивает его с разными людьми — шахтерами, водителями автобусов, мелкими предпринимателями. Всех их объединяет одна цель — борьба за национальные права.

---

Тут щеголеватый хозяин спикировал на Брайанта.

— Встретили знакомого? — спросил он. Улыбчивый и внимательный, этот холеный боров непременно хотел знать все, что происходит вокруг, вплоть до мелочей.

— Да, это Роджер Фэрнивалл. Мы когда-то вместе работали. Он филолог. Роджер, это Джеральд Туайфорд.

Оба пробормотали что-то в знак приветствия, с явным неодобрением оглядев друг друга.

— Устроились здесь на работу? — спросил этот самый Туайфорд.

— Нет. Занимаюсь кое-какими исследованиями, — отрезал Роджер, желая закрыть тему.

— Он изучает валлийский, — вставил Брайант с еле уловимым ехидством в тоне.

— Валлийский? О господи! Но это, видимо, нужно филологу.

— Это язык, на котором говорит целый народ, — сказал Роджер.

— Только те, кто не знает другого, — с насмешкой произнес Туайфорд.

«Ага, — подумал Роджер. — Один из этих».

— Естественно, люди вольны выбирать, и иные выбирают бедность, — небрежным тоном продолжал Туайфорд. — Таким людям можно помочь только одним — дав им возможность выбрать процветание, если они захотят.

— По-вашему, они становятся беднее, если говорят по-валлийски? — спросил Роджер.

— Конечно. Тем самым они как бы удостоверяют, что они ограниченны, старомодны и никчемны.

— Более многочисленная языковая группа в известном отношении, конечно, более дееспособна, — осторожно заметил Роджер и попытался продвинуться ближе к стойке.

— Дело даже не в этом. Просто более многочисленная группа независимо от того, дееспособна она или нет, — единственная сегодня реальность. Существование же мелких групп в пределах одной местности просто нереально.

— Значит, люди, говорящие по-валлийски, по-бретонски, по-романски, по-латышски или на языке марати, вообще обречены?

— Почему же, у них есть своя функция, — сказал Туайфорд. Очки его презрительно сверкнули. — Они существуют для того, чтобы издавать забавные своеобразные звуки, а такие люди, как вы или Джек Брайант, изучают их и делают на этом карьеру…

— Извините, мне хочется чего-нибудь выпить, — сказал Роджер. Он повернулся к ним спиной и протиснулся к стойке. (Виски, и побольше, дружище).

— Да, все они сейчас за это взялись. Кен рассказывал мне как раз на прошлой неделе. — Говоривший, лысеющий мужчина в очках без оправы, стоял возле Роджера. Он обращался к кому-то, стоявшему по другую сторону Роджера, так что звуковые волны его голоса разбивались о голову Роджера, как прилив о стены маяка. — Самые большие надежды подает Дуг Бам (или что-то в этом роде). — Он пишет сейчас книгу о современной сатире. Он советовался со мной насчет названия, и я предложил: «Папочка бросает вызов». По-моему, подойдет, как вы считаете?

Чтобы не врезать лысеющему мужчине по физиономии, Роджер, стараясь не думать о смысле слов, подверг клиническому анализу его акцент. Это был акцент юго-восточной части Лондона, намеренно перегруженный подражанием протяжным интонациям, которые бытовали в языке высших слоев общества пятьдесят лет тому назад.

Роджер отчаянно замахал барменше. Нет, этому жуткому фарсу пора положить конец. Выпить неразбавленного виски, раз уж его занесло в бар, и прочь отсюда. Лучше проглотить бутерброд с засохшим сыром где-нибудь в пивной, чем есть деликатесы под этим словесным брандспойтом.

Ему удалось получить стакан с виски, и он отошел от стойки, чтобы спокойно выпить в стороне. Выбрав местечко у двери, откуда в любую минуту можно было нырнуть за порог, Роджер сделал глоток и подождал, чтобы виски добралось до желудка, оставляя после себя пылающий след; тут он вдруг обнаружил, что стоит возле молодой особы с густой челкой и большими разочарованными глазами. «Ах ты, неудавшаяся красавица! Дай мне обнять тебя — без тебя мне и жизнь не мила…»

— Ну и толкучка, — заметил он. Пусть смерит его презрительным взглядом, пусть даст пощечину. К чему соблюдать достоинство в мире, населенном такими людьми, как Туайфорд или этот лысеющий тип из юго-восточной части Лондона.

— Всем хочется повеселиться, — сказала она, с легкой насмешкой окидывая взглядом зал. — А хорошо провести время не так уж часто удается. Сегодня день рождения моего мужа, и он любит его отмечать.

— Кто же здесь ваш муж?

— Джеральд Туайфорд.

Это по-настоящему удивило Роджера. Он никогда бы не подумал, что Туайфорд мог выбрать себе такую жену. Она говорила с легким северным акцентом; на ней было шерстяное платье сливового цвета с широкой золотой цепью на талии, она была одета с подчеркнутой, казалось, намеренной простотой, тогда как большинство дам по традиции разоделись в пух и прах. Интересно, из какого она круга — литературного или артистического? И если так, то, черт побери, что она могла найти в Туайфорде?

— Раз вы живете здесь, — произнес Роджер, как бы размышляя вслух, — значит, все это ваши друзья.

— Не мои. Моего мужа.

Где-то глубоко в мозгу Роджера прозвучал сигнал: вся прислуга к орудиям и по местам!

— У вас пусто в рюмке. Разрешите что-нибудь вам принести.

— Спасибо. — Она протянула ему рюмку. — Я пью херес не потому, что это мне нравится, а потому, что я с него начала и теперь лучше не менять, не то я буду ужасно себя чувствовать.

— Но почему же вы начали с хереса, если вы его не любите?

— А меня не спрашивали.

Роджер помедлил.

— Сухого или сладкого?

— По-моему, это называется, «полусухой».

Роджер проложил себе путь назад к стойке. У него уже не было желания уходить. Тут кое-что могло наклюнуться, а если и нет, все равно ему было искренне жаль эту молодую женщину, которую Джеральду Туайфорду удалось заманить к себе в стойло. Кстати, где он встречал это имя? В экономике, как подпись под статьями в еженедельных журналах? Или оно связано с биржей?

Получив полусухого хереса и еще стакан виски, он вернулся к своей собеседнице.

— Мне почему-то знакомо имя вашего мужа.

— Оно многим знакомо. Он человек преуспевающий.

— Извините за нескромность, но в чем он все-таки преуспевает?

— В экономике. Он тут преподает, но большую часть времени проводит в Лондоне, где консультирует или занимается чем-то в этом роде. А кроме того, он выступает по телевидению и рассказывает, что происходит с фунтом. Он все об этом знает.

— А вы? Вы тоже часто ездите в Лондон?

— О, я, — сказала она, беспомощно взмахнув рукой, — у меня двое детей, за которыми надо присматривать. А кроме того, я ничего не понимаю в экономике.

Это была одна из тех фраз, которые говорят куда больше, чем кажется на первый взгляд; в то же время эта фраза исключала дальнейшее обсуждение вопроса, во всяком случае сейчас. Развивая тему, можно было бы спросить; «А зачем вы, собственно, вышли за него замуж?» Роджер с удовольствием задал бы ей этот вопрос — как и многие другие, — но в подходящем месте и в подходящий момент, сейчас же, когда прошло всего пять минут со времени их знакомства, это было едва ли возможно. Поэтому он спросил, нравится ли ей жить в Уэльсе. Она ответила, и завеса грусти как бы приподнялась с ее лица:

— Да я почти и не была нигде больше, разве что в детстве. Я здесь училась в университете, когда Джеральд был там начинающим преподавателем, так мы и встретились. С той поры я живу в Северном Уэльсе. Эти места очень напоминают ту часть Англии, откуда я родом, — Ланкашир, только здесь лучше.

— Почему лучше?

— Ну, мне здесь больше нравится. Правда, многое для меня тут еще чужое. Я почти никуда не ездила, и все меня интересует. И не потому, что здешние жители не похожи на тех, что живут в северной Англии; наоборот, в известном смысле они так же замкнуты и скупы на слова, хотя способны на бурные страсти. Я, наверное, сама такая, только у валлийцев, понимаете… у них это еще резче выражено. Они более перекрученные!

— Перекрученные?

— Ну, характеры у них более сложные. Да и есть отчего: тут и чувства побежденной нации, и национализм, и влияние методистской церкви, и клановость. Да, да, они до сих пор высоко ставят семью — почти как евреи — и очень серьезно относятся даже к дальнему родству. Они острее ненавидят и, пожалуй, сильнее любят.

— Понятно. — Роджер допил свое виски. — Что касается любви, я допускаю слово «пожалуй», а что касается ненависти — нет.

— В общем-то, — протянула она, глядя прямо перед собой, — так оно и бывает, верно? Люди всегда находят объект для ненависти легче, чем для любви.

Роджер только хотел что-то сказать, как рядом раздался взрыв фальшивого смеха. Лысеющий мужчина в очках без оправы, говоривший почти не разжимая губ, как это принято в юго-восточной части Лондона, покачнулся, и вино выплеснулось у него из бокала.

— Нет, этому цены нет, — произнес он между взрывами хохота. — Непременно скажу Карлу, как только увижу его.