Морис Ренар - Доктор Лерн, полубог

• Название: Доктор Лерн, полубог
• Автор: Морис Ренар
• Издательство: Salamandra P.V.V.
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 2014

Роман классика французской фантастической и научно-фантастической литературы Мориса Ренара (1875–1939) «Доктор Лерн, полубог» — история обыкновенного буржуа, поневоле вовлеченного в чудовищные эксперименты безумного профессора… и в эротический омут. В этой книге, посвященной Г. Уэллсу, Ренар — по выражению одного из критиков — «начинает там, где «Остров доктора Моро» заканчивается».

Русский перевод романа М. Ренара «Доктор Лерн, полубог» (1908) был впервые издан М. Г. Корнфельдом в Петербурге в 1912 году в серии «Библиотека «Синего журнала»». Книга публикуется по этому изданию в новой орфографии, с исправлением опечаток, некоторых устаревших особенностей правописания и пунктуации и ряда устаревших оборотов. Известная переводческая небрежность также потребовала определенной редактуры текста, которую мы постарались свести к минимуму. Часть фразы «Несмотря на то, что эта операция…» (с. 101), выпущенная по оплошности наборщика в оригинальном издании, восстановлена по смыслу

Настоящая публикация преследует исключительно культурно-образовательные цели и не предназначена для какого-либо коммерческого воспроизведения и распространения, извлечения прибыли и т. п.

---

И вся эта фантасмагория не уменьшалась и ненормальность моих восприятий не испарялась вместе с парами эфира.

Я попробовал стряхнуть с себя охватывавшее меня оцепенение, но ничего не вышло.

Я лежал на подстилке из соломы… несомненно, из соломы… но солома была розовато-фиолетового цвета…

Все стояли ко мне спиной, за исключением Иоанна. Лерн, от времени до времени, бросал в лоханку кусочки ваты, окрашенные кровью в зеленый цвет.

Иоанн первый заметил, что я проснулся, и сказал об этом профессору. Тогда по отношению ко мне проявилось движение общего любопытства, которое вынудило группу, стоявшую у стола, раздвинуться и, таким образом, я получил возможность увидеть, что на столе лежит совершенно голый человек, руки которого связаны под доской стола. Этот человек лежал совершенно неподвижно и был так бледен, что производил впечатление восковой фигуры или мертвеца; черные усики еще больше оттеняли бледность лица, на голове лежала повязка, запятнанная… ну, зелеными брызгами. Его грудь приподнималась равномерно; он глубоко вдыхал и выдыхал, причем при каждом вздохе крылья его носа вздрагивали.

Этот человек — прошло немало времени, пока я пришел к этому заключению — б ы л Я.

Когда я убедился, что вижу это явление не в каком-либо зеркале, — а проконтролировать это было нетрудно, — мне пришла в голову мысль, что Лерн раздвоил меня, и что теперь я — двое…

Но, может быть, я вижу это во сне?

Нет, наверное нет! Но пока приключение не представляло собой чего-нибудь исключительно ужасного; я не умер и не сошел с ума; очевидность этого вывода невероятно подбодрила меня. (Пусть протестуют, сколько хотят, против того, что я всецело владел в тот момент своим рассудком; будущее подтвердило это смелое предположение).

Оперированный пошевелил головой. Вильгельм развязал его, и я присутствовал при пробуждении моего ослабевшего двойника. Раскрыв ничего не видящие глаза, он замотал головой с идиотским видом, нащупал края стола и сел. Он очень скверно выглядел, я с трудом верил, чтобы похожий на меня человек мог выглядеть таким дурнем.

Больного положили на походную кровать. Он не сопротивлялся и позволил ухаживать за собой. Но скоро он стал задыхаться от болезненных позывов к рвоте, и я мог убедиться, что между нами не было никакой связи, так как я нисколько не страдал от мучивших его припадков, — разве только мысленно, и то из вполне понятного чувства сострадания к джентльмену, до такой степени похожему на меня самого.

Ну, однако!.. Похожего?.. Не было ли это просто повторением моего тела? Или, может быть, оно-то и было моим телом… Пустяки!.. Абсурд!.. Я чувствовал, видел, слышал — по правде сказать, очень плохо, но, во всяком случае, достаточно хорошо, чтобы быть уверенным, что у меня есть нос, глаза, уши. Я напряг свои силы и почувствовал, как веревки врезались мне в мускулы: следовательно, у меня есть и тело, волосатое и окоченелое, но все же тело… И мое тело находилось здесь, а не там…

Профессор возвестил, что меня сейчас развяжут.

Веревочная сеть разомкнулась. Нетерпение охватило меня. Я вскочил на ноги одним прыжком, и сложное ощущение наполнило мою душу ужасом и поколебало ее. Боже мой, до чего я был маленького роста и как тяжел!.. Я хотел взглянуть на себя: под моей головой ничего не оказалось. С трудом наклонив свою голову еще ниже, я увидел вместо своих ног два раздвоенных копыта на конце кривых, покрытых жесткою черною шерстью ног.

Я хотел крикнуть во весь голос… и из моих уст вырвался ужасный, преследовавший меня всю ночь рев, от которого задрожали стены дома, рев, повторенный дальним эхом скал, окружавших Фонваль.

— Замолчи же, Ю п и т е р, — сказал Лерн, — ты пугаешь бедного Николая, который нуждается в отдыхе.

И он указал на мое тело, поднявшееся в испуге на кровати.

Итак, значит, я стал черным быком. Лерн, этот ненавистный колдун, превратил меня в животное.

Он грубо издевался надо мной. Три мошенника — его помощники — хамски вторили его смеху, держась за бока. Мои бычачьи глаза научились плакать.

— Ну да, — сказал волшебник, точно отвечая на вихрь моих мыслей, — ну да, ты — Юпитер. Но ты вправе знать о себе больше. Вот твое происхождение. Ты родился в Испании, в знаменитой ганадерии, происходишь от известных родителей, мужское потомство которых уже столько лет умирает храброй смертью, со шпагой в затылке, на песке арен боя быков. Я избавил тебя от бандерилий тореадоров.

Я дорого заплатил за тебя и коров, потому что ваша порода пригодна для моих целей. Ты мне обошелся в две тысячи песет, не считая доставки сюда. Ты родился пять лет и два месяца тому назад; значит, ты можешь прожить еще столько же времени, не больше… если мы дадим тебе умереть от старости. В конце концов, я приобрел тебя, чтобы проделать над твоим организмом некоторые опыты… Пока я проделал только первый.

Тут мой остроумный родственничек должен был сделать передышку, чтобы успокоиться от душившего его смеха. Затем он продолжал:

— Ха, ха, Николай! Как ты себя чувствуешь, а? Я уверен, что не слишком плохо. Твое любопытство, порождение женщины, твое адское любопытство, наверное, поддерживает твое настроение? Держу пари, что ты больше заинтригован, чем сердит. Не правда ли, я прав, а?.. Ну, я человек великодушный, и раз теперь ты, мой милый ученик, сделался скромным, то узнай то, что ты так жадно хотел узнать. Разве я тебе не предсказывал: «Приближается момент, когда все узнаешь», и вот, Николай, теперь ты узнаешь все! Да и мне нет никакого удовольствия от того, что меня станут принимать за дьявола, чудотворца или колдуна. Я не Вельзевул, не Моисей и не Мерлин: просто-напросто Лерн. Мое могущество не зависит от внешнего мира, оно всецело исходит от меня, оно мое, и я горжусь этим. Это могущество — мое знание. Самое большее, что могли бы мне возразить, это — что знание — общечеловеческое достояние, что я его использовал самостоятельно, и в данный момент я наиболее подвинувшийся вперед пионер, главный владелец его… Но не будем вступать в препирательства. Повязка не закрывает тебе ушей? Ты слышишь меня?

Я утвердительно мотнул головой.

— Хорошо! Слушай же и не ворочай так изумленно глазами: все объяснится — черт побери; ведь мы живем настоящею жизнью, а не сочиняем роман.

Помощники чистили и клали на место инструменты. Мое заснувшее тело храпело. Притащив ко мне скамейку, Лерн сел рядом с моей головой и заговорил:

— Прежде всего, мой милый племянничек, я был неправ, назвав тебя Юпитером. В узком смысле этого слова я не превратил тебя в быка и ты по-прежнему остался Николаем Вермоном, потому что имя указывает всегда на определенную личность, а это дается душой, а не телом. Так как, с одной стороны, ты сохранил свою душу, а с другой стороны, ты знаешь, что душа помещается в мозгу, тебе легко будет, взглянув на этот хирургический набор, вывести заключение, что я самым спокойным образом заместил мозг Юпитера — твоим, а его мозг помещается теперь в твоих человеческих лохмотьях.

Ты скажешь мне, Николай, что это шутка довольно сомнительного характера… Ты не можешь разглядеть сквозь нее ни грандиозную цель моих стремлений, ни цепь исследований и событий, которая привела меня к этому. А между тем, эта маленькая буффонада в стиле Овидия — одно из звеньев этой цепи; но возможно, что она ничего тебе не разъясняет, потому что я занялся этим между прочим. Если хочешь, мы определим ее словами: эскиз художника.

Нет, цель моей жизни представляется мне не в этой форме, забавной и не совсем доброжелательной — ты с этим согласен, не правда ли, — не детской и не имеющей пред собой широкого поля для эксплуатаций социального или коммерческого характера.

Моя цель — это добиться п е р е м е щ е н и я ч е л о в е ч ес к и х л и ч н о с т е й — и мои первые шаги на этом пути и были перемещения мозгов.

Ты знаешь мою давнишнюю страсть к цветам. Я всегда предавался с неистовством уходу за ними. В былое время моя жизнь была заполнена исполнением моих хирургических обязанностей, от которых я отдыхал по праздникам, занимаясь целыми днями уходом за цветами и растениями. Ну так представь себе, что любимое занятие повлияло на профессиональное: прививка подействовала на хирургию, и в госпитале меня влекло заняться исключительно пересадками у животных. Я специализировался в этой области, страшно увлекся ею и в клинике стал испытывать такое же наслаждение, как и в оранжерее. Даже в самом начале своей работы я смутно чувствовал, что между прививками растительного мира и пересадками животного — есть точка соприкосновения, что-то общее, что я определил недавно путем строго логической и последовательной работы… Впрочем, мы к этому еще вернемся.

Когда я пристрастился к опытам с пересадками у животных, эта область хирургии была в полном загоне.

По правде говоря, со времени древних индусов — первых по времени, занимавшихся прививками — этот вопрос не сдвинулся с места.