Морис Ренар - Доктор Лерн, полубог

• Название: Доктор Лерн, полубог
• Автор: Морис Ренар
• Издательство: Salamandra P.V.V.
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 2014

Роман классика французской фантастической и научно-фантастической литературы Мориса Ренара (1875–1939) «Доктор Лерн, полубог» — история обыкновенного буржуа, поневоле вовлеченного в чудовищные эксперименты безумного профессора… и в эротический омут. В этой книге, посвященной Г. Уэллсу, Ренар — по выражению одного из критиков — «начинает там, где «Остров доктора Моро» заканчивается».

Русский перевод романа М. Ренара «Доктор Лерн, полубог» (1908) был впервые издан М. Г. Корнфельдом в Петербурге в 1912 году в серии «Библиотека «Синего журнала»». Книга публикуется по этому изданию в новой орфографии, с исправлением опечаток, некоторых устаревших особенностей правописания и пунктуации и ряда устаревших оборотов. Известная переводческая небрежность также потребовала определенной редактуры текста, которую мы постарались свести к минимуму. Часть фразы «Несмотря на то, что эта операция…» (с. 101), выпущенная по оплошности наборщика в оригинальном издании, восстановлена по смыслу

Настоящая публикация преследует исключительно культурно-образовательные цели и не предназначена для какого-либо коммерческого воспроизведения и распространения, извлечения прибыли и т. п.

---

Моя спутница расхохоталась и сказала:

— Вот так смешная труба!

Мне было далеко не до смеха. Мои мысли неслись, как в водовороте, и мой рассудок отказывался верить выводам моих рассуждений.

Разве этот металлический автомобиль, при постройке которого не было употреблено ни кусочка дерева, резины и кожи, ни одна частица которого никогда не была частью живого существа, не был «организованным телом, которое до этого никогда не существовало»? Разве этот автоматический механизм не был снабжен рефлексами, но совершенно лишен разума? Разве, в конце концов, он не был единственным телом, согласно теории записной книжечки, которое может вместить душу целиком без остатка? То вместилище, которое профессор, не подумав как следует, объявил несуществующим?

В момент своей кажущейся смерти Клоц-Лерн, вероятно, производил над автомобилем опыт, аналогичный тому, который он произвел над тополем; но в своей развившейся за последние недели рассеянности он не предвидел, что (печально окончившаяся непоследовательность) его душа перейдет целиком в это пустое помещение, и что как только душевный отросток будет разрушен, его человеческая оболочка превратится в труп, возвратиться в который ему помешают законы его же открытия…

Или же, может быть, отчаявшись добиться тех богатств, к которым он тщетно стремился, Клоц-Лерн сделал это по доброй воле, совершив нечто вроде самоубийства, обменяв внешность моего дяди на оболочку машины?..

А почему бы ему не захотеть сделаться этим новым зверем, появление которого он предсказывал в такой эксцентрической форме: животным будущего, царем природы, которого постоянный обмен органов должен был сделать бессмертным — согласно его фантастическому предсказанию?

Повторяю еще раз, что как ни доказательны были мои рассуждения, я все же не хотел допустить их правдоподобность. Сходство между беспорядочным ходом автомобиля и походкой профессора, возможная галлюцинация слуха и вполне допустимая порча тормоза не могли служить достаточным доказательством такой грандиозной ненормальности. Мой ужас требовал более убедительного доказательства.

Я его и получил немедленно.

Мы подъезжали к опушке леса, к той границе, за пределы которой покойный маньяк неизменно отказывался выходить во время наших прогулок. Я понял, что тут мои сомнения или рассеются, или получат неопровержимое доказательство. На всякий случай я предупредил Эмму:

— Держись крепче: отклонись назад.

Несмотря на принятые меры предосторожности, резкая остановка автомобиля чуть не выбросила нас с наших мест.

— Что случилось? — спросила Эмма.

— Ничего! Сиди спокойно…

По правде сказать, я был в большом затруднении. Что делать? Сойти было бы опасно. На спине Клоца-автомо-биля мы были хоть гарантированы от его нападений, а я вовсе не собирался вступать в открытую борьбу с автомобилем… Я попытался заставить его двинуться вперед. Точно так же, как несколько минут тому назад, ни одна ручка, ни один винтик не повиновался мне. Сколько я ни старался, как я ни напирал со всех сил, сопротивление не ослабевало…

Мы довольно долго пробыли в этом неприятном положении, как вдруг совершенно неожиданно и помимо моей воли рулевое колесо стало поворачиваться; колеса задвигались, и автомобиль, описав полукруг, направился по дороге обратно в Фонваль. Мне удалось потихоньку повернуть его в обратную сторону; но как только он сообразил, что едет не в Фонваль, он снова остановился и отказывался сдвинуться с места.

Эмма заметила, наконец, что происходит что-то необычайное и стала настойчиво просить меня слезть, чтобы поправить «повреждение».

Но в течение последних минут мой страх сменился бешенством…

Сирена что-то закудахтала.

— Хорошо смеется тот, кто смеется последний, — пробурчал я.

— Да в чем же дело? Что такое происходит? — повторяла моя спутница.

Не слушая ее, я достал из ящика для инструментов стальную тросточку, служившую мне для защиты от нападений, и, к глубочайшему изумлению Эммы, стал наносить ею удары упрямому автомобилю.

Тогда произошло что-то сказочное. Под градом ударов автомобиль стал метаться во все стороны: он прыгал, подскакивал, пробовал становиться на дыбы, словом, употреблял все усилия, чтобы выбросить нас с наших мест.

— Держись крепче! — кричал я Эмме.

И бил его все сильнее. Мотор ворчал, сирена жалобно стонала или рычала от злобы; а я продолжал бить со всей силы по крышке мотора; в лесу раздавалось громкое эхо от сильных ударов стали о железо…

Вдруг, испустив трубный крик слона, автомобиль сделал несколько судорожных движений и бросился вперед с невероятной быстротой — он понес…

Я не имел больше возможности распоряжаться направлением. Вся наша судьба находилась в зависимости от доброй воли взбесившегося чудовища. Мы почти летели; восьмидесятисильная машина неслась с небывалой скоростью; становилось трудно дышать… По временам раздавался резкий рев сирены… Мы пронеслись через Грей-л'Аббей с быстротою молнии. Под колеса попадали курицы, собаки — мои очки были забрызганы кровью. Мы неслись с такою быстротою, что вывески нотариуса Паллю показались мне золотой чертой… Выехав из деревни, мы попали на национальное шоссе, окаймленное по обеим сторонам чинарами; потом длинный подъем умерил быстроту нашего бега. А потом появились наконец признаки утомления, которые я впервые заметил у своего автомобиля, и ход его замедлился еще больше, и мне удалось направить его, куда я хотел.

Мне пришлось часто хлестать его для того, чтобы он довез нас до Нантеля, куда мы приехали довольно поздно, но без дальнейших приключений. При переезде через рельсы я услышал, как сирена издала жалобный стон, и я увидел, что от толчка повредилась рессора правого переднего колеса. Приехав в гостиницу, я хотел заменить испорченную рессору новой, но мне это не удалось: мои попытки вызывали такой рев сирены, что я вынужден был отказаться от исправления. Впрочем, в ней не было спешной необходимости, так как я решился окончить путешествие по железной дороге, а строптивую машину отправить багажом. Я предоставлял будущему решить ее судьбу. А пока я поставил ее в гараж, где она заняла место между фаэтонами, лимузинами и другими автомобилями. Я поторопился уйти, чувствуя, как за моей спиной горят фальшивым и враждебным огнем круглые глаза прожекторов моей машины.

Продолжая безостановочно размышлять над пережитым мной невероятным приключением, я, возвращаясь домой, вспомнил фразу из научной статьи, которую когда-то читал. И я немало был изумлен тем, что нашел в этих словах смутный намек на объяснение того, что со мной произошло, и как бы предсказание возможности таких чудес:

«Можно представить себе, что существует такой же передаточный пункт между живыми существами и неодушевленными предметами, какой нами найден между животным и растительным мирами».

Гостиница обладала всеми современными приспособлениями комфорта. Я поднялся в подъемной машине и прошел в отведенную нам комнату.

Моя спутница была уже там. Проведя столько времени взаперти, она с какой-то жадностью смотрела на улицу, на двигаюшуюся толпу и на магазины, блиставшие огнями своих роскошных выставок. Эмма не могла оторваться от зрелища кипучей жизни; продолжая одеваться, она каждую минуту подходила к окнам и раздвигала закрытые портьеры, чтобы снова взглянуть на оживление, царившее на улице. Мне показалось, что она стала менее любезной со мной и что внешний мир интересовал ее больше моей персоны. Мое странное поведение по время нашей поездки на автомобиле, наверное, изумило ее и, так как я твердо решил не давать ей никаких объяснений, я не сомневался, что она сочла меня оригиналом, не совсем вылечившимся от своего временного сумасшествия.

За обедом, сервированным за отдельными столиками, при уютном свете электрических лампочек, делавшим столовую похожей на будуар, в обществе одетых в фраки мужчин и декольтированных женщин, Эмма проявила совершенно неуместную в этой обстановке развязность. Она пристально смотрела на одних, мерила с ног до головы ироническим взглядом других, то восторгаясь, то издеваясь, выражая вслух одобрение или смеясь во всеуслышание, и служила источником насмешек или восторгов, то смешная до неприличия, то восхитительная донельзя…

Я увел ее, как только смог. Но ее желание войти в соприкосновение с людьми было так жгуче, что пришлось немедленно же отправиться куда-нибудь в людное место.

Театр был закрыт, открыто было только казино, в котором как раз в этот вечер происходил финал чемпионата борьбы, устроенной там в подражание Парижу.

Маленький зал был битком набит студентами, хулиганами и прочей похожей на них публикой. В воздухе носились клубы дыма от папирос и дешевых сигар.

Эмма важно восседала в своей ложе. Какой-то грустный мотив, раздавшийся из несчастного оркестрика, привел ее в восхищение. А так как она не привыкла сдерживать свои экстазы, то на нее направилось триста пар глаз, привлеченных помахиваньем веером и покачиваньем перьев на ее шляпе, которыми она мужественно махала в такт музыке. Эмма улыбнулась и произвела смотр всем тремстам парам глаз.