Нина Бодэн - Знакомые страсти

• Название: Знакомые страсти
• Автор: Нина Бодэн
• Издательство: СЛОВО/SLOVO
• Жанр: Современные любовные романы
• Год: 2002
• ISBN: 5-85050-631-4

Романы современной английской писательницы Нины Боуден «Круговорот лжи» и «Знакомые страсти» объединяет тема обмана в жизни и в искусстве. Автора интересует современная семья, проблемы брака, взаимоотношения родителей и детей. Творчество Нины Боуден отличает глубокий психологизм и тонкий юмор.

---

Глава вторая

— Тринадцать лет, — сказала Хилари Мадд. — Взял тебя совсем девочкой, использовал как няньку и домоправительницу, а теперь выкидывает, словно высосанный апельсин! Или выношенную перчатку!

Малышка стояла в ногах родительской кровати, сбросив на пушистый ковер промокший плащ, и улыбалась. Вот бы Джеймс посмеялся, услыхав эти заезженные фразы, или «оригинальные высказывания», по его выражению. Как он смеет смеяться, подумала Малышка и со стыдом вспомнила, что сама смеялась вместе с ним. До чего же она подлаживалась под него! Надо же быть такой невежественной дурой и предавать даже собственных отца с матерью! А ведь наивная мама всегда говорит, что думает и чувствует, хоть и пользуется в горе и радости словами, которые много раз до нее произносили другие. Ну и что? Люди какие были, такие и есть…

— Да еще в годовщину свадьбы, — сказала мама. — Вот уж подгадал. Какая жестокость!

— Ох, мафочка, ерунда это! Правда. Вот все остальное… Думаю, он болен.

— Вздор! Этот человек — чудовище, — уверенно вмешался папа-психиатр, издав короткий, но громкий смешок, и у него, как всегда, вспыхнули щеки. — Признаюсь, я с самого начала так думал! С тех пор, как он позволил своей жуткой матери звать тебя Малышкой! Малышка Джеймса! Чертовы снобы! Наглецы, так я тогда подумал.

— Ну папуля! Ее ведь тоже звали Мэри. Мне было все равно.

Малышка беспомощно смотрела на своих родителей, на опиравшуюся на подушки мафочку, на сердито выпрямившегося, взвинченного папулю в старом, с жирными пятнами халате. Его лицо (напоминавшее маленького филина или ястреба) с годами как будто сморщилось, а мамино — помягчело и обвисло и теперь все в мягких напудренных складках. Каждый раз Малышке, которая всем сердцем любила обоих, было больно видеть новые признаки старения, и ей отчаянно хотелось защитить их, уберечь от печалей. А вместо этого сегодня утром она сама причинила им боль. Чтобы поправить дело и как-то развеселить их, она сказала:

— Знаешь, Джеймс считает, что осчастливил меня, избавив от необходимости зваться Мэри Мадд. Это было последнее, что он сказал мне.

Отец фыркнул, мама закрыла глаза и вздохнула.

— Мои дорогие, — заявила Малышка, — не случилось ничего страшного. Не расстраивайтесь из-за меня, потому что мне на самом деле все равно. Правда-правда, мне все равно. Сейчас, во всяком случае. Просто я чувствую себя дура дурой. Мне стыдно. Ну, я не могу объяснить.

— Вот уж нелепость! — отозвался отец.

— Ты не сделала ничего такого, чего тебе надо стыдиться, — вскричала мама. — Ну что за человек! Отхлестать бы его!

Она сжала маленькие прелестные ручки и в гневе затрясла обвисшим подбородком.

Малышка рассмеялась.

— Как бы там ни было, а я свободна. Он облегчил мне жизнь! Конечно, раньше я так не думала, но теперь мне кажется, я давно этого хотела. Как будто с меня сняли колдовское заклятье.

Так оно и есть, подумала Малышка. Слишком долго она не могла очнуться от волшебного сна, а теперь вернулась к жизни, как Рип Ван Винкль[2], и обнаружила, что ее родители постарели, а в остальном ничуть не изменились. Все такие же мафочка и папуля, как она сама назвала их в детстве и с удовольствием зовет до сих пор.

— Пожалуйста, мафочка, не грусти, — попросила она. — Это совсем не полезно с утра, да еще до завтрака.

— Как раз собирался этим заняться, — подхватил папуля. — Снимай-ка с себя мокрые тряпки и лезь к мафочке в постель, а я принесу поднос.

— Халат висит на двери в ванной, — сказала мама. — Новый, розовый, купила на днях в «Хэрродс». Из прелестной нежной шерсти альпаки. Я всегда считала, что нет ничего лучше настоящей шерсти. Прими горячий душ и не забудь высушить волосы.

Раздеваясь в ванной, послушно вытирая полотенцем мокрые волосы, вдыхая аромат материнских духов, исходивший от халата, Малышка чувствовала, будто вернулась в детство. Завтрак в постели вместе с мафочкой всегда был особым событием. Теперь мама редко вставала раньше одиннадцати (после легкого сердечного приступа в прошлом году ей рекомендовали побольше отдыхать), но она всегда завтракала в постели, потому что так нравилось папуле, который превратил эту привычку едва ли не в священный ритуал. Сам он говорил, что в нем сказывается рабочее происхождение. В его шахтерской семье так же, как в семьях соседей, мужчины разжигали по утрам очаг и приносили женам в постель чай, прежде чем отправиться в забой. Сам Мартин Мадд никогда не спускался в шахту, никогда не работал руками, но ему нравилось готовить яйца всмятку, поджаривать тоненькие тосты и заваривать китайский чай, как бы в подтверждение того, что он не забыл о своих социальных корнях.

— Мой отец, — как-то разоткровенничался он, — обычно будил меня, как только разжигал огонь. Он клал сверху жестяной лист, а когда снимал его, то хоть быка жарь. Я сидел рядом и учил уроки, пока остальные спали. В другое время мне бы не удалось сосредоточиться. Моему отцу во что бы то ни стало хотелось дать нам образование, и он работал не щадя себя, чтобы мы все учились в школе. Тогда, по утрам, я зубрил, чтобы заработать стипендию, а он заваривал мне чай, и мы были с ним вдвоем. Но мы не разговаривали. Теперь я часто жалею об этом. Он был хорошим человеком.

Единственный раз ее папуля признался в нежных чувствах к кому-то из членов своей семьи, весьма многочисленной, шумливой и воинственной, иногда объединявшейся в гневе на весь мир и выражавшей себя в скандалах, достойных таланта Гомера, говорил Мартин, ибо только Гомеру было бы под силу адекватно отобразить их. Хотя со временем поредели ряды родственников, все же пятеро детей, бесчисленные кузены и кузины, а также две старые-престарые тетушки все еще обретались на этом свете. Когда они встречались (на свадьбах и похоронах), не проходило и получаса, как начинались взаимные попреки, вспоминались старые обиды.

— Нельзя соединить масло и воду, — говорила Хилари Мадд, имея в виду семейство Мартина по отцовской линии, жителей Норфолка, сдержанных, но скрытных и упрямых, и семейство его матери — ведьминский котел кипучей валлийской крови.

В Норфолке предпочитают держать свои скелеты в шкафу, а в Уэльсе — тащить их наружу всем напоказ. Когда Малышка была ребенком, ее пугали и завораживали впадавшие в ярость тетушки и дядюшки, что уж там говорить об отце, обычно нежном с женой и дочерью, а тут оравшем не хуже остальных. Казалось, он терпеть не может ни брата, ни сестер, но стоило им съехаться вместе, и как будто у него не было никого ближе, с такой страстью он предавался воспоминаниям об их общем детстве. Правда, в этом была не столько любовь, сколько, возможно, чувство семьи, физического родства (у всех Маддов была небольшая голова, густые волосы и плохие зубы), ибо в жилах у них текла густая кровь, а не водичка, как могла бы сказать Хилари Мадд. Кстати, она никогда этого не говорила, подумала Малышка. Тем более своей приемной дочери…

Завернувшись в новый розовый шерстяной халат матери и думая о ней, Малышка почувствовала, что слезы подступили к глазам. Милая мафочка, самая любящая, самая родная, самая хорошая. Бывает такая форма добродетели, когда с виду человек вежливый, безобидный, но внутри железная дисциплина. Мафочка принадлежала к христианкам, которые считают свою веру не добродетелью, а даром Божьим, не угасшим благодаря ее отцу, священнику в Ист-Энде, который был очень похож (судя по словам Мартина) на того доброго Бога, в которого верит его дочь. Ей никогда не изменяют природные щедрость и доброта. Ее жизнь подчинена строгим и простым правилам, и ей редко приходит в голову судить людей, если только они не причиняют горе ее близким. Но и на разбавленное молочко она не похожа. Когда Мартин познакомился с Хилари в начале тридцатых годов, она исполняла обязанности сестры милосердия в приходе своего отца и как раз навещала беременную женщину, муж которой был известен вспыльчивым нравом. Он вернулся домой и напал на жену в присутствии мафочки, стал издеваться над ней и поносить ее, и тогда Хилари Мадд, схватив что попалось под руку, ударила его по голове, так что у него потекла кровь, а потом послала соседку в ближайшую больницу за помощью. Приехал Мартин, дежуривший в «скорой помощи».

— Вот уж было зрелище, — рассказывал он Малышке, которая любила эту историю. — В углу скорчился здоровенный пьяный мерзавец, весь в крови, а над ним Хилари со скалкой! Вот такая у нас мама!

В ту пору Мартин был врачом-стажером и жил при больнице. И мечтал специализироваться в психиатрии. Поженились они, как только он получил диплом, несколько лет прожили при старом сумасшедшем доме; там у них родилась дочь Грейс, которая умерла в 1943 году, за год до рождения и удочерения Малышки.

— Нет-нет, дорогая, не считай, что ты пришла ей на замену, — сказала мама, когда Малышка начала кое-что понимать. — Мы взяли тебя ради тебя самой. Но мне очень жаль, что ты не знала свою сестричку. Я уверена, ты бы любила ее, ведь она была очень ласковой девочкой. Большое счастье, что она была с нами, пусть и недолго. Хотела бы я, чтобы твой бедный папуля мог бы так же к этому относиться. Если бы он мог смириться с тем, что она была дана нам на время, а не навсегда! Я знаю, он был бы тогда счастливее. После ее смерти он места себе не находил. Ему и теперь тяжело о ней говорить.