Владимир Рудный - Готовность № 1 (О Кузнецове Н Г)

• Название: Готовность № 1 (О Кузнецове Н Г)
• Автор: Владимир Рудный
• Жанр: Биографии и Мемуары

---

Длинных писем Николай Герасимович не писал. Мысли, развиваемые и в других письмах, возникали в пору глубоких раздумий о пережитом и беспокойства о будущем, естественное беспокойство человека его масштаба и опыта. На его работы теперь все чаще ссылаются как на свидетельства безусловно достоверные. Он до застенчивости сдержанно писал о себе, скрупулезно, иногда, мне кажется, чрезмерно был критичен к себе и в то же время был свободен от предвзятости, хотя имел личные симпатии и антипатии. Все, что им написано, начиная от его лучших книг "Накануне" и "На далеком меридиане", подчинено главной цели: "...чтобы были сделаны выводы". Потому так настойчиво повторяются в письмах разных лет его иронические замечания о злоключениях за письменным столом: "Прежде чем подготовить книгу, приходится обходить много рифов, чтобы добраться до конечного пункта: книги. Конечно, ошибок делать не следует, хотя и приходится много раз менять галсы: то идти в крутой бейдевинд, то спускаться "на фордачка". Все, конечно, в пределах допустимого"... Или другое: "Сейчас я делаю один вывод: третья часть более содержательна, и, стало быть, нужно "подтянуть" остальные на тот же уровень. Но беда, что автор тянет в одну сторону, а корректирующие - в другую. Вот и происходит такое "перетягивание каната". А так как я фигура "меченая", то против меня выставляются самые рослые "матросы"... И еще: "Относительно советчиков, как заметили, я стараюсь не быть на поводу и уступаю только там, где нет другого выхода. Но не лгу. А кое-что закладываю в "долгий ящик". Обязательно скажу о ГМШ, БФКП и тыле, если не в этой книге, то в следующей (возможно, уже с того света)". Тут он был слишком пессимистичен: о Главном морском штабе, о его роли в войну, а также о тыле флота Кузнецов успел опубликовать очерки в журналах. Все это реплики из писем последнего десятилетия его жизни. В те годы, критикуя при личной встрече одну мою работу, Николай Герасимович сформулировал свои замечания так - цитирую по записочке, которую он держал во время разговора перед собой: "В биографической книге, если она назначена не только для временной пропаганды, нужно уметь раскрыть качество военачальника. Не только говорить, где он был, а рассказать, какую работу проводил, что сделал и в чем заключается его талант. Нельзя вырывать из коллектива и ставить над коллективом. Это не поднимает, а обедняет. Он не парил над флотом, а трудился на флоте вместе с другими людьми. У большого начальника наряду с большими делами бывают и ошибки. Они случаются на фоне жизни и деятельности флота. Их нельзя замалчивать, чтобы описание полезной деятельности, хороших дел не превратилось в лакировку".

Николай Герасимович знал, что я собираюсь писать и о нем. Но таковы были его взгляды, возникшие не на склоне лет.

Были у него слабости, ошибки? Конечно, были. Он их подчеркивал, избегая упреков в необъективности. "...Я умышленно взял на себя всю положенную (но не больше) долю ответственности, чтобы более развернуто написать о виновниках, которые были на самом деле", - сказано в одном из ответов его корреспонденту на упрек в излишней самокритичности по поводу эвакуации Севастополя. В чем действительно была его беда, когда он начал работать в наркомате, поучительная и для других, - в робости перед непререкаемым авторитетом. Он об этом много размышлял, писал, не переоценивая своего стремительного взлета, а объясняя "бурной волной вынужденных перемещений". Поначалу была естественная неуверенность в себе, мысль многих его современников разного возраста, вечный вопрос честного человека: а может быть, я чего-то не знаю, не понимаю? Нарком не боялся защищать людей. А. Н. Петров, назначенный им командиром строящегося крейсера "Максим Горький", не мог отвечать за то, что в заводе положили на борт корабля негодную сходню, в обеденный перерыв она рухнула. Он сказал Петрову: "Никуда не ходи, никаких объяснений не давай", - и сам отстоял командира. Ему позвонил в годы войны некий чин, грозя покарать ни в чем не повинного командира Керченской базы контр-адмирала А. С. Фролова. "Вы не посмеете!" - ответил Кузнецов, обратился в Ставку и сумел защитить будущего начальника штаба Тихоокеанского флота.

Но свои взгляды на предмет, в котором разбирался лучше других, он на первых порах отстаивал робко. Ничто так не возвышает человека, как преодоление, победа над собой. В том и заключается качественная ступень подлинно государственного мышления, она дается не сразу и не легко. Страх? Известно, что главное - его преодолеть. Это относится к страху в любом его проявлении. Не только в смертельном бою, но и на служебном поприще. Гражданское мужество связано с умением говорить, что думаешь, доказывать, отстаивать свое мнение, свое убеждение, не боясь ответственности и потери расположения или должности, - вот высшая доблесть настоящего коммуниста. Сумел же он вскоре после войны, возражая против разделения Балтийского флота, в чем оказался в конечном счете прав, сказать: "Если не годен, снимите меня!" - и не сник, услышав: "Когда надо будет - уберем". Сумел год спустя решительно выступить против клеветы на адмиралов Алафузова, Галлера и Степанова, обвиненных в рассекречивании давно не секретной парашютной торпеды, о чем писал в "Накануне". Сумел стойко, не изменяя выдержке, перенести назначение в Хабаровск, а потом на ТОФ - вторично командующим. Он вернулся в Москву в 1951 году министром ВМФ СССР и приступил, как прежде, решительно к работе, не дожидаясь восстановления полного звания Адмирала флота.

На Севере в то время случилась беда. Ночью в шторм и туман эсминец при входе в Кольский залив пропорол правый борт крейсера. Утром на причале у борта крейсера ждали министра.

В 1979 году мне об этом рассказывал на Тихом океане мичман Владимир Михайлович Горловой, плавающий на крейсерах 31 год. В то время он был еще старший матрос-сверхсрочник. Несмотря на пережитое, команда утром с волнением ожидала Кузнецова, любому первогодку о нем известно было все. Министр в звании контр-адмирала увидел с причала, что ему собираются на корабле отдавать, как положено, почести. Он дал знак все отставить, считая торжественность не соответствующей происшедшему. Принял короткий рапорт командира, быстро прошел не в салон, а в кают-компанию, куда вызвали на разбирательство всех очевидцев из ночной вахты, включая Горлового. Запомнилось, Кузнецов строго спросил вахтенного офицера, чем тот помог командиру в сложной обстановке и знает ли он, чему обязывает вахтенного офицера в таком случае устав? Кузнецов по памяти произнес статью устава, забытую вахтенным офицером. Четко ответил на его вопросы и Горловой. Собрав на юте экипаж, Кузнецов сказал: вахта проглядела столкновение, - командир эсминца успел дать задний ход и ослабил удар. "Ваш корабль хороший. Но виноваты вы. Забыли заповедь - береги правый борт. Корабль введем в док. Если вы как следует поработаете и в назначенный срок корабль войдет в строй, доложу правительству, что экипаж хороший. Судьба ваших командиров зависит от вас". И экипаж ввел крейсер в строй до срока, за что министр поощрил многих именными часами и портсигарами. Мичман помнит: в комиссии самый младший по званию был министр. А когда Кузнецову вернули звание Адмирала флота и выдвинули кандидатом в депутаты Верховного Совета, он на предвыборном собрании в главной базе КБФ, сдержанно слушая горячие речи, хмурился, улавливал оттенки сочувствия и счел необходимым в конце сказать то, что было деликатно опущено даже в предвыборном плакате. Он сообщил, что партия и государство сочли нужным его наказать, наказание он принял, как положено коммунисту, и потому не допускает никакой двусмысленной жалости и умолчания.

Но это позже. А о "медовых" и последующих месяцах ремарки: "Настаивать не решился", "Убедить не удалось", "Ответа не получил". Нелепо за это корить, надо понять время. Он набирался опыта: отстоял в споре с авиаторами необходимость иметь в составе флотов свои ВВС; не смог сразу убедить, что близкая к границе и тесная Либава (Лиепая) годна лишь как операционная база, но доказал, что линкор "Октябрьская революция" в ней держать нельзя, а потом, за месяц до нападения фашистов на эту базу, получив разрешение, перевел, к счастью, в Рижский залив весь отряд легких сил (ОЛС, как его называли) - новейшие эсминцы и крейсер "Киров", а с ними и бригаду подводных лодок.

Командуя ТОФ, Кузнецов все же не представлял размаха кораблестроения, не думал, что всюду, где только есть верфи, уже стучат молотки. В последней работе, написанной для журнала "Морской сборник" и опубликованной посмертно в двух номерах 1975 года, Кузнецов писал: "Главный морской штаб... считал тогда, что война начнется не так скоро, и поэтому свои планы и документы готовил с расчетом на "большой флот", понимая под этим готовность многих военно-морских баз, окончание строительства береговой обороны и наличие на театрах сбалансированных флотов (то есть на рациональное соотношение разных кораблей - вплоть до авианосцев, подводных лодок, тральщиков)". Как моряка размах радовал. Как наркома - заставлял задуматься: зачем тесной Балтике новые линкоры? Почему первый авианосец намечено строить лишь с 1941 года? Галлер участвовал в составлении программы, был против линкоров, хотя и плавал на них с юности, но возражать не посмел. Нарком с запозданием, но высказал свои сомнения, "не был понят", запомнил так и неразгаданное "по копеечке соберем, построим" и "ждал подходящего случая возобновить разговор". Сама жизнь вскоре вынудила форсировать сдачу кораблей других классов, пришлось поспешить. Но он сам писал о своей робости, винился не ради покаяния, а в поучение другим. А тогда, начав разбираться, старался робость побороть.