Николай Алексеев - Брат на брата

• Название: Брат на брата
• Автор: Николай Алексеев
• Жанр: Историческая проза

Алексеев Николай Николаевич (18(30).09.1871-17(30). 06.1905), писатель. Из дворян Петербургской губ.; сын штабс-капитана. Окончил петербургскую Введенскую гимназию. В 1893-98 учился на юридическом факультете Петербургского университета (прослушал полный курс наук, но не получил диплома).

В 1896 опубликовал первую повесть «Среди бед и напастей» («Биржевые ведомости». № 141–215). В дальнейшем печатался в журналах «Живописное обозрение», «Беседа», «Исторический вестник», «Новый мир», «Литературные вечера „Нового мира“», «Русский паломник» (прил.), газете «Петербургский листок» и др. Автор многочисленных, гл. обр. исторических, рассказов, очерков, повестей, романов. В освещении событий разных периодов русской истории очевидны православно-монархическая, патриотическая позиции.

Написал романы: «Татарский отпрыск» (СПб., 1896), «Среди бед» (СПб., 1897), «Розы и тернии» (СПб., 1898), «Лжецаревич» (СПб., 1899), «Заморский выходец» (СПб., 1900), «В грозу народную» (СПб.; М., 1902), повести «Федосеевский владыка» (СПб., 1903), «Огневой еретик» (СПб., 1905) и др.

Исторические рассказы, очерки, повести, романы автора печатались во многих журналах («Беседа», «Новый мир», «Живописное обозрение» и др.), выходили отдельными изданиями и были очень популярны.

Освещение событий разных периодов русской истории сочетается в его произведениях с мелодраматическими сюжетными линиями, с любовной интригой, с бушующими страстями.

---

Тусклая луна по временам освещала угрюмые лица. Первым прервал молчание Некомат.

— Ты не сказывай о том, что у знахаря меня видел.

— А ты про меня.

— Вестимо ж.

Помолчали.

— Э-эх! Пропади пропадом буйна головушка, — сказал Вельяминов, — покину родную сторонку… Поеду в чужой край искать счастья…

Эта мысль совпала с думами Некомата.

Он даже вздрогнул.

— С чего так? — спросил он, стараясь принять равнодушный тон.

— От добра добра не ищут. Что мне здесь делать? То ль дело у князя тверского! У него и почет и казны добудешь… Такому князю и служить любо… У тебя тоже беда стряслась?

— Н-да, — процедил Суровчанин.

— Слышал я, как ты у знахаря говорил, что пасынок убег. Я его знаю — Андрей Лексеичем звать… Да и тебя тоже. Чай, и меня признал?

— Признал: сын тысяцкого.

— Да сын его, а не сам тысяцкий, как должно бы быть… Изобидел меня Димитрий Иоанныч… Прямо скажу — отъеду от него в Тверь.

На минуту он замолк, потом спросил решительно:

— Ты ведь тоже бежать задумал?

— Я? Да… Нет… — замялся застигнутый врасплох купец.

— Ты не виляй. Чего таиться? Не выдам. Сам слышал, как ты говорил, что «беда» и что «бежать надо». Хочешь — едем вместе. Говорю — у тверского князя нам будет не жизнь, а масленица. Он московских ласкает. Сразу первыми людьми станем.

— Об этом, брат, надобно подумать. Тебя в Москве дома ждут?

— Кому ждать? Бобыль.

— Так езжай ночевать ко мне. Ну, и потолкуем.

— Что ж, можно.

Результатом этой ночевки и «толкования» было то, что через несколько дней Некомат спешно продал свои московские лавки, а Вельяминов свой дом.

А еще некоторое время спустя оба они бесследно исчезли из Москвы, прихватив с собою нескольких людишек.

Усадьба и поместье Кореева были брошены на произвол судьбы.

Конечно, этим с большой пользой для себя воспользовались «добрые» соседи.

Не положил охулки на руку и Пахомыч, которого Некомат почему-то не счел удобным взять с собою.

VI Поп Митяй

После погребения последнего тысяцкого отец Михаил — он же Митяй — вернулся в село Коломенское.

Какою убогою показалась ему маленькая деревянная церковь, в которой он служил, после величественных храмов Чудова монастыря!

Каким тесным и жалким представлялось ему Коломенское после Москвы, — уже и тогда довольно обширной, — с ее палатами бояр, с ее церквами, блещущими золотыми маковками!

— Разве здесь мне место? — думал он однажды, стоя у окна в одной из горниц своего маленького дома и смотря на десятки в беспорядке разбросанных лачужек, с потемневшими соломенными крышами. — Другие в Москве священствуют, а меня вон куда кинуло. А нешто они ровня мне? Будь я в Москве, на глазах у великого князя, чего б я не добился… Протопопом-то, наверно, давно бы был… Эх-эх!..

И сердце его усиленно билось от себялюбивых помыслов и от зависти к другим, более его счастливым.

— Великий князь сказал, что не забудет меня, что охочь почаще слышать… Дал бы Бог. А только теперь уже которая седмица идет с той поры, а нового мало…

В это время он заметил молодого человека, в подряснике, подъезжавшего к его дому в маленьком волоке [7] и оглядывавшегося по сторонам, как будто он что-то искал глазами.

Митяй вгляделся и узнал в проезжавшем одного из митрополичьих келейников.

Затем он услышал, как келейник спросил какого-то прохожего:

— Где тут поп Михайло живет?

— А вот издеся, — донесся ответ.

— Ко мне от владыки! — мелькнуло в голове Митяя, и он поспешил в сени навстречу приезжему.

Вскоре келейник вошел в дом.

При виде Митяя он сказал:

— Ты отец Михайло будешь? Собирайся сейчас и едем: владыка тебя требует.

— Зачем? — не без робости спросил поп.

— А уж это мне неведомо.

Через несколько минут Митяй уже мчался в волоке с келейником к митрополичьим палатам.

Когда он приехал, его тотчас же ввели к владыке.

Святой Алексей был не один: с ним находился Димитрий Иоаннович и несколько княжеских приближенных.

Почтительно поклонившись великому князю и приняв благословение от митрополита, Митяй остановился в нескольких шагах от них, склонив голову.

Он чувствовал на себе пытливые взгляды нескольких десятков глаз и слегка смущался.

— Подойди поближе, отец Михайл, — ласково промолвил великий князь.

И когда тот приблизился, продолжал:

— Не забыл я, как сладостно говоришь ты… Хочу почаще слушать…

— По воле княжеской, — промолвил митрополит, — перевожу я тебя из села Коломенского в Князеву церковь… И будешь ты духовником великокняжеским.

— Рад? — спросил, улыбаясь, Димитрий Иоаннович.

— Рад ли, рад ли? — проговорил дрожащим голосом Митяй.

И не мог продолжать — дух захватило.

Он только земно поклонился владыке и великому князю.

Святой Алексий зорко взглянул на нового княжеского духовника, и по лицу владыки словно пробежала тень.

Быть может, его чистое сердце подсказало, что только мирскими помыслами полна душа Митяя.

Великий князь вскоре его отпустил, приказав «собирать свой скарб не мешкая, чтобы дня через два и перебраться».

Возвращаясь домой, Митяй, что называется, не чувствовал под собой ног от радости.

«Наконец-то!» — думал он.

Он понимал, что в его жизни наступает перелом, что он находится на пути к богатству и почестям.

Приближаясь к своему домику, он самодовольно подумал: «Скорб мы в палатах заживем!».

Снимая дома свою рясу из грубой, дешевой ткани, он презрительно посмотрел на свою скромную одежду и думал: «Чай, таких-то не станем носить. Нет, нам шелки теперь надобны».

Дьякон, уже слышавший, что за отцом Михаилом приезжали от владыки, подивился перемене, которая произошла в Митяе в продолжении немногих часов: глаза сияли, голова была гордо закинута. Он смотрел спесиво и ходил «гоголем».

— Уезжаю, дьякон, из вашего болота, — сказал он, — пора. И то зажился. Здесь ли мне место? Ну, да теперь все пойдет по-новому. Слыхал? — духовником я сделан великокняжеским.

Дьякон сделал удивленное лицо.

— Да, — продолжал Митяй, — в княжих палатах буду жить… Есть-пить с княжего стола… Сильным я, дьякон, стану человеком.

— Нас, сирых, отец Михаил, своей милостью не оставь, — униженно кланяясь, сказал собеседник.

На это Митяй покровительственно заметил:

— Не оставлю.

Уйдя от отца Михаила, дьякон поспешил разнести весть по всему Коломенскому о счастье, выпавшем на долю Митяя.

В этот и в следующий день часто скрипели, отворяясь, ворота двора Митяева, впуская разнообразных гостей, приходивших поздравить «с князевой и владычной милостью».

Перед Митяем заискивали, унижались.

Прежние враги его теперь пришли на поклон.

Митяй держал себя с посетителями свысока, слова ронял с таким видом, как будто делает великую честь слушающим.

Его сердце было переполнено радостным чувством удовлетворенного тщеславия.

Мечты его все возрастали.

Уж ему теперь казалось мало быть только великокняжеским духовником. Он мечтал о большем.

Он надеялся приобрести влияние на Димитрия Иоанно- вича, стать его «правой рукой».

Впоследствии оказалось, что мечты не были не осуществимы.

Счастье благоприятствовало Митяю.

Духовник, умный, начитанный, речистый, с каждым днем все больше нравился великому князю. Димитрий Иоаннович заслушивался его проповедями, любил подолгу вести с ним душеспасительные беседы.

Часто Митяй — намеренно или нет — во время бесед брал примеры из ближайших внешних или внутренних государственных событий, высказывая вскользь свое мнение о них.

И великий князь каждый раз убеждался, что мнение Митяево здраво и разумно.

Раза два случайно Димитрий Иоаннович заговорил с ним о государственных делах, и Митяй дал хороший совет.

Великий князь оценил это и мало-помалу стал советоваться со своим духовником о делах, ничего общего с церковью и религией не имеющих.

Митяй, действительно, становился «правой рукой» князя.

Вскоре это стало ясным для всех, когда великий князь назначил его «печатником», т. е. хранителем своей печати.

Это звание было очець почетным и высоким.

Тут-то Митяй и дал себе волю. Он зажил сам с княжескою роскошью. Он, прежде носивший рясы из крашенины, теперь не довольствовался и алтабасной; он, не имевший прежде во всем своем домишке двух хороших оловянных тарелок, теперь и «ел и пил на серебре».

Его, — недавно скромного сельского пастыря, одиноко проживавшего в маленьком домике под соломенной крышей, — теперь окружала целая толпа слуг, богато одетых и послушных малейшему его знаку. На его конюшне стояли десятки великолепных аргамаков; его сани были обделаны серебром, а заморскому ковру, покрывавшему их, как говорили, «нет цены».