Сергей Заяицкий - Земля без солнца

• Название: Земля без солнца
• Автор: Сергей Заяицкий
• Жанр: Русская классическая проза

ЗАЯИЦКИЙ Сергей Сергеевич [1893–1930] — поэт, беллетрист и переводчик. Первый сборник стихов вышел в 1914.

Заяицкий написал ряд книг для юношества и детей в реалистических тонах. Главные из них: «Робин Гуд» (Гиз, 1925); «Стрелок Телль», комедия (Гиз, 1925); «Вместо матери» («Молодая гвардия», 1928); «Внук золотого короля» («Молодая гвардия», 1928). Из них пользовались успехом в Московском театре для детей и в некоторых провинциальных театрах: «Робин Гуд», «Пионерия», «Мистер Бьюбл и червяк», «Стрелок Телль».

Рассказы и повести Заяицкий начал печатать в 1922 (альманах «Трилистник», рассказ «Деревянные домики»). Из беллетристических произведений З. выделяются: повесть «Баклажаны» («Круг», 1927), «Земля без солнца» [1924], «Жизнеописание Степана Александровича Лососинова» (Гиз, 1926), «Красавица с острова Люлю» («Круг», 1926). Последняя повесть (издана под псевдонимом Пьера Дюмьеля) является остроумной пародией на французский авантюрно-экзотический роман

---

— О-э! Что плохого на свете, господин Гарпуа?

Тот остановился, печально поглядел на море, на цветы, на солнце.

— Все плохо, — сказал он.

— Вам не повезло с уловом?

— Не повезло.

— Заходите выпить стакан вина с бисквитом.

— Между прочим, — сказал Гарпуа, — в Париже от бисквита умерло шестьдесят человек, среди них есть старики, женщины и дети.

— Заходите. Вы расскажите нам все подробно, — и господин Дюко, сказав так, улыбаясь, хитро поглядел на своего приятеля.

— А вот мы сидим и говорим на тему о браке, — сказал он, пожимая руку печальному рыболову.

— И что же вы говорите?

— Мы находим, что это превосходное состояние.

— Да, конечно. Однако, бракоразводные конторы завалены делами.

— Много дураков, которые женятся не по любви.

— Дураков, вообще, много.

Прелестная Сюзо снова выпорхнула из комнаты.

— Ты женился на мне по любви, одуванчик? — спросила она, заняв свою любимую позицию на мягких, как подушки, коленях своего возлюбленного.

— А ты, моя ласточка?

Уста любящих слились в столь страстном поцелуе, что рыжеусый господин покраснел и в волнении заерзал в кресле. Гарпуа между тем преспокойно вынимал из кармана газету.

— Так что же плохого на свете? — спросил Дюко, не спуская глав с груди своей прелестницы.

— Есть скверные сообщения:

— Не началась ли мировая революция? — воскликнул Дюко против воли испуганно.

— Гораздо хуже, — ответил печально Гарпуа.

— В чем же дело?

— Вы заметили, что в последнее время стало холоднее, чем было обычно?

— Мне сейчас тепло! — воскликнул Дюко, за что получил от нежнейшей супруги сладкую, как поцелуй, затрещину…

— Но, вообще, вы заметили, что стало холоднее, чем было всегда в это время года.

— Говоря по правде, — сказал Дюко, делая серьезное лицо, — я это замечал; мой отец рассказывал, что он будучи юношей, купался в декабре и не простужался. Я сам помню, как я однажды в одном белье выскочил из окна.

— Что? — спросила Сюзо.

— То есть, не я, а один мой приятель.

— Ты сказал, что ты. Откуда ты выскочил в одном белье? Не от первой ли своей, жены?

— Зачем же от жены выскакивать в окно?

— Я почем знаю, что вы с нею делали?

— Сюзо!

— Ты постоянно вспоминаешь эту свою жену, можно подумать, что я плохо за тобой хожу….

Неизвестно, куда бы завел этот спор, если бы господин Дюко не обнял со страшной силой пухленький стан своей супруги и не поцеловал ее так, что у рыжего красавца глаза слегка помутились. После такого объятия Сюзо забыла все претензии. Она стала нежно размазывать на лысине капельки выступившей на ней испарины, а господин Гарпуа, развернув газету, сказал грустно и торжественно:

— По сообщению новой обсерватории на Атласских горах солнечная энергия все уменьшается и уменьшается. За последние недели это уменьшение приняло катастрофический характер… Мы не замечаем этого только благодаря накопленному землей теплу, но если будет так продолжаться, а пока это так продолжается, через пятнадцать лет солнце совсем погаснет… Но уже лет через пять земля покроется толстым слоем льда. У. нас будет температура междупланетного пространства.

— Какая же это температура? — спросил Дюко неуверенным тоном.

— Двести двенадцать градусов ниже нуля.

Все умолкли. Хорошенькие кошачьи глазки Сюзо, а за нею и глаза всех с ужасом уставились на заходящее солнце. Красное и в самом деле какое-то холодное, заходило оно за такое же холодное стальное море и никого не грело косыми щупальцами. На мгновенье ясно представилось, как весь этот прекрасный, цветущий мир, оледеневший и молчаливый, кружится в темном пространстве, среди ослепительных, но никого не радующих звезд. Сюзо как-то невольно сползла. с колен своего житейского спутника, который, побледнев, как смерть, перевел глаза с солнца на страшную газету.

— Значит, всему миру?.. — спросил он.

— Предстоит смерть, — ответил Гарпуа.

Глава 7 Затрудненное уличное движение

Пред огромным, оклеенным плакатами и. рекламами зданием газеты «Matin» стояла такая огромная толпа народа, которая не собиралась в Париже, с самого того великого дня, когда черные орлы, покружившись над берегами Сены, повернули вдруг к широкому Рейну и с крыльями, опаленными алым пожаром, разлетелись по миру. Толпа была пестра и шумна, какою всегда, была парижская толпа, автомобили с трудом, разделяли живую стену, а трамвай, с охрипшим звонком, тщетно обращал на себя чье-либо внимание. Все смотрели на синее небо, на то самбе его место, где сиял ослепительный огромный шар — солнце, время от времени закрываемое легкими июльскими облаками.

— Оно светит на всю сотню процентов, — говорит какой-то человек с хризантемой в петличке. — Уф! Даже жарко.

— Это обманчивая жара, сударь, — возразил ему синеблузый слесарь, — эта жара идет из. земли, входит к нам в пятки и оттуда бьет в голову.

— Говорят, что после зимы не будет уже ни весны, ни лета, — пробормотал торговец штопорами, — правда, зимою лучше пьется…

— Лучше пьется, — возмутилась торговка веерами, — куда денусь я с моим товаром, если не будет настоящей жары? Ведь иная дура, да простит мне святая дева эту брань, до тех пор не купит веера, пока не захлебнется в собственном поту.

— Если не будет весны, — грустно заметила сероглазая девушка, — не будет и любви.

— Будут влюбляться зимою, только и всего.

— Усач, угости шоколадом!

— Вы понимаете, — объяснил некий степенный человек в котелке и в очках, — когда речь шла о гибели отдельной страны, например Германии или России, то для жителей этих стран оставалось утешение, что другие государства, например Франция или Англия, еще существуют.

— Слабое утешение, — заметил кто-то, видимо, из эмигрантов.

— Нет, не слабое, ибо человек этот мог все-таки жить в других странах среди так называемых себеподобных. Но представьте себе всю землю, покрывающуюся слоем льда… Сегодня замерзла Скандинавия, завтра Англия и Дания, там мы и т. д. Бежать некуда…

— На Марс! — воскликнула поспешная в мыслях дама.

— Марс согревается тем же солнцем, сударыня, — возразил благородного вида оратор, — нет, выхода не будет никакого.

— Только успевай писать завещания, — пошутил кто-то.

— Кому завещать?

— Да, в самом деле. Я и не подумал.

Двери пестрого здания открылись, и вереница мальчишек с серыми листками в руках ринулась в людское море.

— Солнце за два дня потеряло еще три процента, — кричали они. — Конференция астрономов всего мира в Нью-Йорке. Польша угрожает войной России.

Словно услыхав о себе такие громкие выкрики, солнце выступило из-за тучи и горячими лучами облило стены домов, деревья, лица и плечи людей.

— Еще три процента, — кричали в толпе, — этак мы замерзнем через два месяца.

В большой утренней газете появилась статья, где доказывалось, что падение температуры солнца должно скоро прекратиться и что состоятельные люди должны немедленно направляться на юг, где охлаждение будет менее чувствительно и наступит не так скоро. Тут же прилагались списки гостиниц в Алжире, Тунисе и Каире, а также расписание поездов и пароходов. Говорили, что семьсот богатых семейств уже покинули среднюю полосу и устремились на тропики. Рекомендовалось также селиться поблизости от вулканов. Замечалось, вообще говоря, странное явление. Никто не додумывал до конца гигантскую, грозящую миру катастрофу. Одним она представлялась в виде длительной и суровой зимы, вследствие чего в моду сразу вошли меха и лучшие портные стали соперничать друг с другом, изобретая фасоны дамских шуб, другие больше беспокоились относительно темноты и закупали свечи, третьи, наконец, полагали, что бедствие коснется только низших слоев населения. Солнце стало единственной темой разговоров. О нем говорили дети, старики, журналисты, художники, любовники, апаши. В Америке, приступили к постройке колоссальной электрической печки, долженствующей отоплять несколько штатов и приводимой в действие энергией Ниагарского водопада. Один издатель нажил целое состояние, выпустив дешевым изданием поэму Байрона «Тьма».

Однако солнце продолжало греть с такой силой, что один толстый зеленщик, идя из пивной, умер от солнечного удара, и ему были устроены торжественные похороны.

Все же, по сообщению обсерватории на Атласских горах, солнце потеряло еще два процента своей энергии.

Глава 8 Блестящее общество

Хотя французский премьер и считался весьма левым, тем не менее он не был чужд некоторых совсем не республиканских предрассудков. Он любил титулы, гербы и высшее духовенство. Не будучи сам дворянином, изобрел он себе сложный вензель, производивший издали впечатление герба и украсил им свою посуду, белье, чемоданы и огромный камин в своем огромном кабинете. В этом кабинете двадцать второго июля тысяча девятьсот тридцатого года в три часа дня собралось небольшое, но блестящее общество, состоявшее из лорда Уорстона — представителя Великой Британии, монсиньора Антонио — кардинала пизанского, посланного в Париж самим святейшим римским престолом для улаживания некоторых конфликтов между викариями города Парижа, и, наконец, господина Сюпрэ — самого богатого французского фабриканта, мнение которого иногда было почти обязательно для министра финансов. Сам премьер, разумеется, был тут же: он стоял, опершись на кресло, и курил сигару, аромат которой наполнял комнату чрезвычайной культурностью. Блестящее общество некоторое время молчало. Лорд Уорстон, по английской привычке, стоял спиной к камину, и монокль придавал его бритому кирпичному лицу выражение необычайного спокойствия.