Сергей Заяицкий - Женитьба Мечтателева

• Название: Женитьба Мечтателева
• Автор: Сергей Заяицкий
• Жанр: Русская классическая проза

ЗАЯИЦКИЙ Сергей Сергеевич (1893–1930) — поэт, беллетрист и переводчик. Первый сборник стихов вышел в 1914.

Заяицкий написал ряд книг для юношества и детей в реалистических тонах. Главные из них: «Робин Гуд» (Гиз, 1925); «Стрелок Телль», комедия (Гиз, 1925); «Вместо матери» («Молодая гвардия», 1928); «Внук золотого короля» («Молодая гвардия», 1928). Из них пользовались успехом в Московском театре для детей и в некоторых провинциальных театрах: «Робин Гуд», «Пионерия», «Мистер Бьюбл и червяк», «Стрелок Телль».

Рассказы и повести Заяицкий начал печатать в 1922 (альманах «Трилистник», рассказ «Деревянные домики»). Из беллетристических произведений З. выделяются: повесть «Баклажаны» («Круг», 1927), «Земля без солнца» (1924), «Жизнеописание Степана Александровича Лососинова» (Гиз, 1926), «Красавица с острова Люлю» («Круг», 1926). Последняя повесть (издана под псевдонимом Пьера Дюмьеля) является остроумной пародией на французский авантюрно-экзотический роман

---

Любопытная девица была болтлива, и слухи о дневнике дошли, говорят, до самой madame Vie, которая в это время в платье, усыпанном блестками, исчезавшем совсем, когда она сидела, пила шампанское и наблюдала аргентинское танго. А докладывавший ей об этом остробородый черт во фраке с орхидеей прибавил, лизнув ее в напудренное плечо:

— Чемодан уложил! В кругосветное путешествие едет! Всем европейским «кукам» телеграммы посланы!

— А, так?! — И тут же на ресторанном меню резолюцию наложила.

Черт прочитал и такое от радости антраша выкинул, что туфля лакированная с ноги сорвалась, румыну-скрипачу смычок пополам!

Хохоту! Хохоту!

А на другой день! О-ге-ге! Экстренная телеграмма! Германия объявила…

И по всем улицам все гимны, гимны, гимны!

Что, уложил чемоданчик? То-то, голубчик!

* * *

Был такой день, когда Петр Алексеевич робко вошел в свой кабинет, покинув ванную комнату, в которой просидел он целую неделю. Из огромного окна видна была «златоглавая», а в стекле чернела дыра и вокруг нее паутина трещин, как на карте узловая станция. Издали казалось — не стекло, а сама Москва растрескалась. Кинулся к зеркалу: деревянная гладь и на полу осколки, а за стеной тетушка с горничной что-то разбирает.

— Барыня, дворник приходил — он теперь важный — самоварчик один не продадите ли?

— Нет, нет, самоварчик нельзя продавать! Он еще Пете пригодиться может!

И вот тут-то лопнул от хохоту остробородый черт, и запахло серой по всему миру.>

* * *

Что-то тускло синело в дверных окнах, Это был морозный рассвет, нудный и длительный. Гражданин Мечтателев, открыв глаза, сразу посмотрел в угол. Там на фоне синевы вырисовывалась женщина, вся спрятавшаяся в шубу, так что нельзя было определить, спит она или не спит, молода или стара, красива или безобразна. Но он был твердо уверен: не спит, молода и красива.

Мысль поразить ее и обрадовать тою культурою, которой не ждет она, верно, встретить на грязном «Максиме», приятно взволновала его. Бородач на полу по-прежнему спал, спал и говоривший вчера человек, съежившись на чемодане.

Это был небольшого роста худой человек с бледным, бритым лицом, на котором жутко, будто впадины черепа, синели огромные круглые очки. Что-то жеманное и наглое, было во всей его фигуре, а гражданину Мечтателеву вдруг вспомнилась глупая картинка, выставленная некогда у Дациаро: девушка, вся обнаженная, лежит со связанными руками на ковре, а над нею склоняется некий с гладким, как зеркало, пробором и с непонятной улыбкой на бритом лице. А сзади скелет держит светильник. Гражданин Мечтателев почувствовал вдруг холодную жуть и, не в силах переносить долее молчание, тихо, чтоб никого не разбудить, спросил:

— Вы, вероятно, направляетесь в Москву?

— Да, — ответила она к его радости тоже тихо, — а вы?

— О, конечно! Я москвич! Я просто сделал маленькую вылазку за так называемыми предметами первой необходимости, но

J'entrevois mon destin: ces recherches cruelles
Ne me decouvriront que des horreurs nouvelles! [3]

— А вы тоже москвичка?

— Нет, я из Керчи.

Он слегка смутился. Керчь? Могла ли элегантная женщина родиться в Керчи?

— Но у меня, — продолжала та, — тетушка живет в Москве, на Плющихе (она назвала переулок), в доме номер 5. Не знаете?

Гражданину Мечтателеву показалось, что при этих словах пошевелил головою человек в синих очках, словно быстро взглянул на девушку. Но, должно быть, он просто поправил во сне усталую голову.

— Если что-нибудь понадобится вам в Москве, — сказал гражданин Мечтателев (после Керчи уже с меньшим волнением), — я живу (он назвал адрес).

— Как же я к вам приду, — возразила девушка, — мне будет довольно неудобно прийти к мужчине.

— Отчего же неудобно? У меня лестница сравнительно удобная.

— Я вовсе не про то… Мне к вам прийти будет неприлично.

— Это другое дело! Я не знаю керченских правил приличия!

Он сердито спрятал лицо в воротник. Кончился лес- сразу посветлело, и при свете дня он увидал большие голубые глаза, смотревшие на него с кротким недоумением. На ее голове был мягкий шерстяной платок, а огромный лисий воротник обрамлял розовое личико.

Внезапно заговорил человек в синих очках:

— А вы знаете, почему этот товарищ вчера на сукина сына не откликнулся? Мертвый! Это вы покойнику вчера «pardon» сказать изволили!

Гражданин Мечтателев испуганно отдернул ногу и слышал, как девушка сказала, перекрестившись:

— Царица небесная! Какая жалость!

Бородач лежал навзничь, и абсолютная неподвижность его — неподвижность вещи — выдавала тайну.

«Максим» подполз к полустанку. Человек в синих очках лениво встал с чемодана и приотворил тяжелую дверь.

— Тут человек умер, взять надо!

— В Москве пост, — отвечал сонный голос, — там и жалуйтесь!

— Да я не жалуюсь, я заявляю!

— Ну, там и заявляйте!

Но другой голос спросил:

— А он, покойник-то, в сапогах?

— В новешеньких!

Подошли два сторожа и, зевая, вытащили труп.

— Не шевелитесь, — крикнул человек в синих очках. — Какая гадость!

Он несколько раз с силою топнул ногой по тому месту, где лежал труп. Петр Алексеевич в ужасе зажмурил глаза. «Максим» снова тряхнул цепями, вдали в сером небе уже висел огромный золотой купол. Как по воде круги, расползлись блестящие рельсы. У Петра Алексеевича был странный миг, словно потерял он на минуту сознание, а когда огляделся кругом, то увидал уже вокзальную сутолоку.

Девушка аккуратно поднимала какие-то мешочки, очевидно, гостинцы тетушке, а человек в синих очках схватил свой чемодан, обклеенный квитанциями всего мира.

— Arividerci! — крикнул он и помахал рукою с фамильярной театральностью.

Какой-то лохмач загородил вдруг вселенную своим пятипудовым мешком, а за ним другой, а за ним третий. А когда, с волнением толкаясь и крича «виноват», пробился гражданин Мечтателев сквозь толпу, то никаких голубых глаз, разумеется, уже не было…

«И черт с ними», — подумал он.

Исчез и человек в синих очках.

Глава 2

Zwei Seelen wohnen, ach! In meiner Brust.

Faust[4]

Каждый день проходил по судьбою составленному расписанию, и было оно — смешно и сравнивать — не в пример точнее железнодорожного. Только иногда почему-то шумело в ушах, и тогда казалось, что все еще сидишь на мешке в холодном вагоне, по спине тогда пробегал озноб, как от внезапно залетевших за воротник снежинок, и огромные синие очки расплывались тогда круглыми мраками. Но это продолжалось секунду. Иногда еще ночью казалось, что кто-то стоит в темноте и дышит над самым ухом; но и это на одну секунду. А в общем расписание не нарушалось. Было восемь часов вечера, и Петр Алексеевич знал, что сейчас войдет сосед Иван Данилович и скажет: «А Павелецкая-то дорога стала». А если не Павелецкая, то Курская. Он даже загадал: если Павелецкая стала — хорошо ему будет, если Курская — плохо.

Иван Данилович вошел. Сначала вошел, а потом постучал по двери.

— Извиняюсь, — сказал, — не постучал! Ну — да ведь вы не дама! Да и дама-то теперь при столь низкой температуре вряд ли будет голышом сидеть.

Вид он имел необычайно таинственный.

— Помните, — проговорил, он садясь в кресло, — я вам вчера про шайку бандитов рассказывал? Они еще бриллианты похитили (Иван Данилович огляделся), которые за границу отправить хотели? Ну, так вот: всю шайку нашли, кроме самых главарей, и все бриллианты тоже, кроме самого главного! Не то спрятали больно ловко, не то потеряли… Вся Москва теперь ищет! Ничего не слыхали?

— Не слыхал!

— Обыски, говорят, идут повальные! Зубы даже осматривают; у Анны Григорьевны знакомого дантиста мобилизовали… Не слыхали?

— Ничего не слыхал! Вероятно, вранье!

— Ну, как же так вранье! Вся Москва не соврет… А недурно этакий бриллиантище найти! Тогда можно, пожалуй, и колотым побаловаться! А?

— А не слыхали, какая дорога стала. Курская или Павелецкая?

— Вернее, что обе! Мне инженер один объяснил! Ну, еще, говорит, с горы паровоз без дров как-нибудь съедет! А в гору? Да-с! То-то и оно-то! Так если искать пойдете, на Ильинке не ищите! Там на три аршина под землею все обыскано… И на Арбате не ищите! На Арбате я ищу…

Я, собственно, за этим и зашел. Утаить бы мог, да не в моем характере! Ну, как ближнего не выручить? Найдете, ну, тогда с вас могарыч!

Оставшись один, Петр Алексеевич задумался.

«Ведь вот, — подумал, — наверное, есть такой счастливец, который найдет бриллиант!.. Уедет черт знает куда, будет в лунные ночи кататься по венецианской лагуне с какой-нибудь… А, черт!..»

Он от злости ударил кулаком по столу. Тут случайно взглянул он на бумагу — отрывок книги — в которую было завернуто выданное на службе мыло, и слово «алмаз» удивило его. Это были стихи неизвестного поэта. Средняя часть стихотворения была залита чернилами, но начало и конец можно было прочесть: