Сабир Рустамханлы - Книга жизни

• Название: Книга жизни
• Автор: Сабир Рустамханлы
• Жанр: Русская классическая проза

---

В продолжение последующих нескольких месяцев, можно сказать, любая общественная площадь в Азербайджане и Курдистане была заполнена рядами виселиц, на которых висели тела повстанцев. Это - слова американского консула, ставшего свидетелем событий тех дней. (См.: М.М.Д.Чешмазер, Создание и деятельность Азербайджанской Демократической партии. Издательство "Э л м", Баку, 1968, с.146). "По указке американо-английских империалистов шахские войска уничтожили двадцать тысяч азербайджанцев: стариков, молодежь, мужчин и женщин, которые требовали своих прав. Дома были сожжены, семьи обречены на скитания. Поколение честных и самоотверженных муджахедов конституционной революции, отряд за отрядом, отправили на эшафот, сослали в Бадрабад и другие лагеря". Тегеранская печать преуменьшала подлинные размеры репрессий. В действительности же жертв революции было во много раз больше. Только в конце декабря 1946 года в Азербайджане было убито более 30 тысяч человек. Еще большее количество было выслано.

Была предрешена и судьба лидера национально-освободительного движения в Азербайджане С. Дж. Пишевари. Эмигрировав из Южного Азербайджана в СССР, он погиб здесь в результате "несчастного случая" в подстроенной автокатастрофе, способом, присущим стилю сталинско-бериевской репрессивной машины...

Но разве жертвы революции измеряются только физически истребленными? Какими цифрами можно измерить растоптанные судьбы, обманутые мечты, подорванную веру и копившуюся многие годы духовную энергию народа? И наконец, сотни тысяч эмигрантов - сотни тысяч скитальцев, целое поколение, распыленное по миру, от Китая до США, вынужденное скитаться на чужбине... Истерзанные сердца, разбитые семьи... Чем измерить меру их страданий?

Судьба жены революционера. Невестка и свекровь, о судьбе которых мы поведали выше, некоторое время прятались в селе. Потом невестка была арестована и подобно тысячам других членов семей революционеров, сослана на юг Ирана, в пустынную глушь. Непрекращающийся поток высланных перекрыл весь Иран с севера на юг.

Потерявшая любимого мужа, всех своих близких, молодая вдова плелась среди таких же несчастных изгнанников, без хлеба и воды, испытывая немыслимые унижения. Но здесь с ней приключилась невероятная и романтическая история: по дороге ее увидел и влюбился некий отпрыск родовитой семьи, последовавший за ней в своем фаэтоне. Договорившись с офицерами, он приглашал ее в свой фаэтон, желая избавить от этих мучений. Столковаться с государственными чиновниками, падкими до денег, было немудрено, - но молодая женщина была непреклонна: "Я не могу предать память моего мужа. У жены революционера нет иной участи!"

Азербайджанская женщина! Склоняю голову перед твоим величием, перед твоей верностью и преданностью! Откуда ты черпала силы, откуда в тебе столько стойкости и выдержки? Что за судьба была у тебя, много или мало было у тебя счастливых дней, не знаю, но как бы то ни было, ты и после гибели мужа осталась верна его имени, его помыслам, его вере - каким непостижимым способом сочетаются в тебе, азербайджанская женщина, ранимость цветка и несокрушимость скалы?!

Бесконечные дороги с севера на юг - дороги унижений и страданий! И наряду с этой дорогой - миражи надежды, иллюзия спасения, вера в добрые дни, новую жизнь!..

Для человека чести, человека идеи есть только одна стезя... Молодая женщина ступила на эту стезю и шла навстречу смерти: она шла и шла по раскаленным пескам, и в ее воспаленном сознании переплетались, смешивались холеное лицо увещевателя из фаэтона и пугающий вид притаившихся у обочины, готовых в любую минуту ужалить змей...

Спустя много лет - может быть, спустя целую жизнь, - уже в Баку, эта женщина жила с таким же неистребимым чувством собственного достоинства, непреклонная и ни о чем не сожалеющая.

Ее рассказ невольно напоминал подвиг жен и сестер русских декабристов, последовавших за тысячи верст, в сибирскую глушь за сосланными, но даже в этих лишениях, страданиях считавших себя "самыми счастливыми в мире женщинами".

Есть ли пример красноречивее являющий духовное родство доблестных сынов и дочерей разных народов?

* * *

Еще одна трагедия. Один из моих друзей из Южного Азербайджана оказался свидетелем злосчастий, приключившихся с одной семьей, которая вынуждена была бежать на Север, и рассказывал об этом, с трудом сдерживая слезы. Муж и жена, вместе с детьми, отправляются в Ленкорань, чтобы найти там убежище у своих родственников. Голодные, они пробирались много дней по очень трудным, непролазным дорогам. Впереди женщина на лошади, с грудным ребенком на руках, за ней влачился муж, изнемогая от усталости, неся маленького больного сына. Он готов был проклясть все на свете, даже самого всевышнего,. А тут еще душераздирающий стон мальчика: "Есть хочу...". Терпеть мольбу несчастного сыне он больше не мог. Все потонуло в этом крике: прошлое, будущее, семья, дети. Казалось, существовал только этот голос, этот вопль, от которого холодело отцовское сердце. И он не выдержал, обезумев от отчаянья, бросился в пропасть, чтобы уйти от этого крика...

* * *

Поезд мчится вдоль Аракса, и я думаю о своих братьях и сестрах, которых мы зовем "пенаханда" (ищущий убежище), "демократ", "южанин"; о них, свидетелях событий, бушевавших в Иране в нашем веке, и каждый раз массами изгонявшихся торжествующей реакцией. Кому-то из них удавалось убежать и избежать казней, и они рассеивались по всему миру, составляли эмиграцию, которая насчитывала сотни тысяч людей, отступали от своих, идеалов, стремились объединиться, сплотиться, подготовиться к новым решительным битвам. Со многими из них мне довелось повидаться: в республиках Средней Азии, в городах России, в Москве и Ленинграде, на Украине и Белоруссии, в зарубежных странах, наконец, в моем родном Советском Азербайджане.

Сколько раз они покидали свою родину, Южный Азербайджан, чтобы избежать пули, шашки, виселицы, чтобы не быть изрезанным и сожженным, чтобы не быть ослепленным, заживо погребенным, подвешенным за волосы или за ноги - нет конца фантазии изуверов. Эта трагедия, которая началась на заре века и продолжается сегодня; жестокость каждый раз заставляет народ покинуть свои дома или жить в повиновении и страхе.

Каждые двадцать-тридцать лет, как только вырастает новое поколение, как только складывается когорта людей, осознающих участь народа и необходимость борьбы, начинается и борьба с народом, попытка оставить его без мыслящих голов и сопротивляющихся рук.

Я восхищаюсь духом моих соотечественников! Как лев бросается навстречу пуле, так зная, что их порыв будет потоплен в море крови, они идут навстречу смерти с воодушевлением, с решительностью, так, наверно, будет до тех пор, пока народ не получит элементарных свобод, пока не достигнет независимости и единения!.. Ведь это очень естественное чаянье! Если человек родится, он должен жить, если появился росток дерева, он должен вырасти, дать побеги, зазеленеть, зацвести, дать плоды; если существует на планете народ, нация, она должна жить сообща, вместе, на своей земле, жить спокойно, в уверенности за свое будущее, должна говорить на своем родном языке, развивать свою культуру, свою историю, свою духовность - жить, никого не унижая и ни перед кем не унижаясь! Законы природы распространяются и на общество! Равновесие мира нарушается в том случае, когда не считаются с этими законами, когда мы зависим не от объективных законов, не от естественного развития, а от насилия!

Судьбы тысяч южан, которые здесь, в Советском Азербайджане, внесли свой вклад в развитие науки и культуры, а там, по ту сторону границы, не могли реализовать свой огромный творческий потенциал - это ли не трагедия народа!

... Я думаю о нашем старейшем журналисте Гуламе Мамедли, о сделанном им за свою долгую жизнь, - дни и ночи он проводил в архивах, рылся в старых книгах, газетах, различных документах, собирал неизвестные ранее факты, крупица за крупицей восстанавливал историю нашей культуры, я представляю себе его огромные, тяжелые руки труженика, сейчас они не могут унять мелкую дрожь, руки эти напоминают мне молотильные доски на сельском току, - я думаю о Гуламе Мамедли, и мне как-то трудно поверить, что этот еще бодрый старик жил а начале нашего века и тогда выступал в печати в качестве журналиста, жизнь кидала его из Ирана в Среднюю Азию, в Туркменистан, а оттуда в Баку... Я смотрю на его крупное, будто вытесанное из скалы лицо, и думаю о том, что если понадобилось бы выбрать человека, выражающего характер и облик народа, то Гулам Мамедли мог бы достойно представить народ Южного Азербайджана.

* * *

Не помню, сколько мне тогда было лет и в каком классе я учился. Я сижу в доме у моего не вернувшегося с войны Назар-ами, дяди Назара, с одиноким развесистым айвовым деревом во дворе, создающем густую, как в лесу, тень, вспоминаю деньки, когда мы сиживали с соседскими мальчишками на широченной тахте, занимавшей чуть ли не полкомнаты. Я говорю "мы", но, точнее, я удостоился права войти в компанию старших по возрасту парнишек. В летние дни во дворе прохладный ветерок наводил дрему, в холодные же дни мы топили печку и вслушивались в треск горящих поленьев; мы строили планы на будущее и вслух читали где-то раздобытые книги. Все это была молодая поросль фамилии Рустамханлы. Как же сложилась их судьба? Сбылись ли их мечты?