Владимир Бондаренко - Лермонтов: Мистический гений

• Название: Лермонтов: Мистический гений
• Автор: Владимир Бондаренко
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2013
• ISBN: 978-5-235-03638-3

Прошли столетия с того дня, когда у горы Машук был убит великий русский поэт, национальный гений Михаил Юрьевич Лермонтов. В новой книге о нем, пожалуй, впервые за 200 лет рассказано о мистических корнях поэта, идущих от его древних предков, и содержится столько интригующего, что она наверняка заинтересует и маститых литераторов, и самого широкого читателя.

Исследование известного критика и публициста Владимира Бондаренко, в отличие от многочисленных беллетризированных семейно-бытовых биографий, затрагивает важнейшие проблемы бытия и раскрывает основу жизненной позиции Лермонтова, сурово противостоящего и светской власти, и духовной, и нормативно-бытовой. Нужен ли был властям такой вольный поэт? Почему современники поэта считали дуэль убийством, а иные современные лермонтоведы оправдывают Мартынова? Почему молчание о причинах гибели Лермонтова затянулось на целых 30 лет? Василий Розанов писал о «вечно печальной дуэли», Владимир Бондаренко — о «вечно преступной»…

Автор резко выступает против всех мистификаций и сплетен о поэте, для него Лермонтов во всех своих противоречиях, при всей сложности характера — прежде всего, величайший национальный русский гений, очень рано осознавший свою трагическую миссию.

---

Граф Бенкендорф предлагал мне написать письмо к Баранту, в котором бы я просил извиненья в том, что несправедливо показал в суде, что выстрелил на воздух. Я не мог на то согласиться, ибо это было бы против моей совести; но теперь мысль, что Его Императорское Величество и Ваше Императорское Высочество, может быть, разделяете сомнение в истине слов моих, мысль эта столь невыносима, что я решился обратиться к Вашему Императорскому Высочеству, зная великодушие и справедливость Вашу и будучи уже не раз облагодетельствован Вами, и просить Вас защитить и оправдать меня во мнении Его Императорского Величества, ибо в противном случае теряю невинно и невозвратно имя благородного человека.

Ваше Императорское Высочество, позволите сказать мне со всею откровенностью: я искренно сожалею, что показание мое оскорбило Баранта; я не предполагал этого, не имел этого намерения, но теперь не могу исправить ошибку посредством лжи, до которой никогда не унижался. Ибо, сказав, что выстрелил на воздух, я сказал истину, готов подтвердить оную честным словом, и доказательством может служить то, что на месте дуэли, когда мой секундант, отставной поручик Столыпин подал мне пистолет, я сказал ему именно, что выстрелю на воздух, что и подтвердит он сам.

Чувствуя в полной мере дерзновение мое, я, однако, осмеливаюсь надеяться, что Ваше Императорское Высочество соблаговолите обратить внимание на горестное мое положение и заступлением Вашим восстановить мое доброе имя во мнении Его Императорского Величества и Вашем.

С благоговейною преданностью имею счастие пребыть Вашего Императорского Высочества всепреданнейший

Михаил Лермонтов, Тенгинского пехотного полка поручик".

К счастью, великий князь поддержал письмо Лермонтова и, как мог, смягчил приговор императора. Естественно, после этой как бы жалобы на графа Бенкендорфа от былого его благорасположения к поэту не осталось и следа, до самой смерти это уже был один из самых злейших врагов Михаила Лермонтова.

Император же Николай I написал собственноручно:

"Поручика Лермантова перевесть в Тенгинский пехотный полк тем же чином; отставного поручика Столыпина и Г. Браницкого освободить от подлежащей ответственности, объявив первому, что в его звании и летах полезно служить, а не быть праздным. В прочем быть по сему.

Николай С. Петербург 13 Апреля 1840".

Незадолго до отъезда, наконец, вышел роман "Герой нашего времени". Лермонтову это был как бы прощальный подарок от Петербурга.

Прощальный вечер перед отъездом через Москву на Кавказ состоялся в салоне Карамзиных. Весь вечер поэт был задумчив и грустен. Может, и предугадывал наш шотландский мистик и прорицатель, что едет на смерть? Стоя у окна, смотря на Неву и Летний сад, он написал ныне всем известное стихотворение:

Тучки небесные, вечные странники!
Степью лазурною, цепью жемчужною
Мчитесь вы, будто, как я же, изгнанники,
С милого севера в сторону южную…

Тройка лошадей увезла его в ссылку прямо от дома Карамзиных. Этим стихотворением не случайно Михаил Лермонтов заканчивает свою первую книгу стихотворений, изданных в конце 1840 года.

В Москве он наносит визиты княгине Щербатовой, всем своим московским друзьям, ругая на чем свет стоит и Петербург, и всех иностранцев. Видный чиновник Ф. Ф. Вигель негодует: "Я видел русомана Лермонтова в последний его проезд через Москву. "Ах, если б мне позволено было оставить службу, — сказал он мне, — с каким бы удовольствием поселился бы я здесь навсегда". — "Ненадолго, мой любезнейший", — отвечал я ему".

Совсем по-другому пишет о нем сблизившийся с ним в Москве славянофил Юрий Самарин: "Я часто видел Лермонтова за все время его пребывания в Москве. Это чрезвычайно артистическая натура, неуловимая и не поддающаяся никакому внешнему влиянию, благодаря своей наблюдательности и значительной доли индифферентизма. Вы еще не успели с ним заговорить, а он вас уже насквозь раскусил; он все замечает; его взор тяжел, и чувствовать на себе этот взор утомительно… Этот человек никогда не слушает то, что вы ему говорите, он вас самих слушает и наблюдает, и после того, как он вполне понял вас, вы продолжаете оставаться для него чем-то совершенно внешним, не имеющим никакого права что-либо изменить в его жизни. В моем положении, мне очень жаль, что знакомство наше не продолжалось дольше. Я думаю, что между им и мною могли бы установиться отношения, которые помогли бы мне постичь многое".

По сути, начинается уже зрелый период жизни и творчества великого поэта. Он встречается со многими московскими писателями, размышляет о своей будущей литературной жизни. Сергей Аксаков вспоминает свою встречу с ним на именинах Николая Гоголя. Все-таки это была знаменательная встреча двух русских гениев:

"Приблизился день именин Гоголя, 9-е мая [1840], и он захотел угостить обедом всех своих приятелей и знакомых в саду у Погодина… На этом обеде, кроме круга близких приятелей и знакомых, были: И. С. Тургенев, князь П. А. Вяземский, Лермонтов, М. Ф. Орлов, М. А. Дмитриев, Загоскин, профессора Армфельд и Редкий и многие другие. Обед был веселый и шумный, но Гоголь, хотя был также весел, но как-то озабочен, что, впрочем, всегда с ним бывало в подобных случаях. После обеда все разбрелись по саду маленькими кружками. Лермонтов читал наизусть Гоголю и другим, кто тут случились, отрывок из новой своей поэмы "Мцыри" и читал, говорят, прекрасно. Потом все собрались в беседку, где Гоголь, собственноручно, с особенным старанием, приготовлял жженку. Он любил брать на себя приготовление этого напитка, причем говаривал много очень забавных шуток".

О той же встрече вспоминает и Юрий Самарин: "Я увидал его несколько лет спустя на обеде у Гоголя 9 мая 1840 года. Это было после его дуэли с Барантом. Он узнал меня, обрадовался; мы разговорились про Гагарина; тут он читал свои стихи — Бой мальчика с барсом ["Мцыри"]. Ему понравился Хомяков. Помню его суждение о Петербурге и петербургских женщинах. Лермонтов сделал на всех самое приятное впечатление. Ко мне он охотно обращался в своих разговорах и звал к себе. Два или три вечера мы провели у Павловых и у Свербеевых. Лермонтов угадал меня. Я не скрывался. Помню последний вечер у Павловых. К нему приставала К. К. П. [Каролина Карловна Павлова]. Он уехал грустный. Ночь была сырая. Мы простились на крыльце".

Литературный завоеватель и победитель Петербурга, ему чуждого, и родной Москвы в конце мая 1844 года отправился на Кавказ.

"Валерик"

Михаил Юрьевич Лермонтов в своей прозе предвидел дуэль с Мартыновым, лишь придал ей в книге иной, счастливый для себя финал. Предвидел он и ссылку на Кавказ. В повести "Бэла" он пишет: "Вскоре перевели меня на Кавказ; это самое счастливое время моей жизни. Я надеялся, что скука не живет под чеченскими пулями, — напрасно: через месяц я так привык к их жужжанию и к близости смерти, что, право, обращал больше внимания на комаров, — и мне стало скучнее прежнего, потому что я потерял последнюю надежду…"

Около месяца, в мае 1840 года, он пробыл в своей родной и любимой Москве. По пути на Кавказ на три дня он останавливается в Новочеркасске у своего бывшего командира генерала М. Г. Хомутова, который, как и другие его командиры, очень хорошо относился к поэту. Был бы он плохим офицером, то при всей его поэтической популярности и при всех связях рода Столыпиных в войсках его бы не уважали. Да и служил-то он на Кавказе в боевых условиях. Значит, было за что ценить офицера.

Выехав из Москвы в конце мая, лишь к 10 июня он добрался до Ставрополя, где находилась главная квартира командующего Кавказской линией. В свой Тенгинский пехотный полк, штаб которого был расположен в Анапе, поручик так и не поехал. Генерал-адъютант Павел Христофорович Граббе высоко ценил Михаила Лермонтова и как храброго офицера, и как поэта и позволял ему достаточно вольно служить на Кавказе. По просьбе поэта Лермонтов был прикомандирован к чеченскому отряду генерала Аполлона Васильевича Галафеева.

Он хвастливо заявлял в письме от 17 июня 1840 года своему другу Алексею Лопухину: "Завтра я еду в действующий отряд, на левый фланг, в Чечню брать пророка Шамиля, которого, надеюсь, не возьму, а если возьму, то постараюсь прислать к тебе по пересылке. Такая каналья этот пророк! Пожалуйста, спусти его с Аспелинда; они там в Чечне не знают индейских петухов, так, авось, это его испугает".

Жил Михаил Лермонтов, как правило, в Ставрополе. Но как только появлялась возможность, отправлялся в боевые операции, которые обычно начинались в крепости Грозной, участвовал в экспедициях в Малую и Большую Чечню, а также в походе в Темир-Хан-Шуру. В Ставрополе, как обычно, Лермонтов быстро оказался в центре проживающих в то время в городе ярких и незаурядных людей, собирающихся у капитана Генерального штаба барона И. А. Вревского, к тому же давних знакомых поэта. Это были Алексей Столыпин (Монго), Лев Сергеевич Пушкин, Сергей Трубецкой, Руфин Дорохов, доктор Майер, декабрист Михаил Назимов. Но Лермонтову светские развлечения порядком надоели.