Евгений Сухов - Мятежное хотение (Времена царствования Ивана Грозного)

• Название: Мятежное хотение (Времена царствования Ивана Грозного)
• Автор: Евгений Сухов
• Издательство: Армада
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1995
• ISBN: 5-7632-0065-9

Исторический роман Евгения Сухова охватывает первые годы правления Ивана Грозного. Печатается впервые

---

— Как же ты увидел это? — прошептал Иван Васильевич, раздавленный пророчеством.

— Позволь свою руку, государь, — посмел потребовать царскую длань Шуберт. — О! Самодержавная ладонь много чего стоит. Это самый верный способ заглянуть в прошлое и узнать будущее. Линии на ладони не что иное, как Божьи знаки, они говорят о человеке все. Создатель показал свою Божественную мудрость, когда начертал на ладони эти линии. Искусству гадания я обучился от своей бабки, которая, в свою очередь, научилась от своей, и так до двенадцатого колена. Я не так искусен, как мои именитые предки. Три мои прабабки были сожжены на костре за то, что обладали невероятным даром пророчества. И говорят, сам папа римский протягивал им свою священную ладонь, чтобы узнать свое будущее. О, государь, эти пальцы говорят о том, что ты стремишься к славе… вот этот бугор подтверждает, что ты честолюбив, а вот этот островок на линии рассказывает о том, что ты склонен к убийству и к пролитию крови. Такие люди, как ты, часто бывают изгнаны и очень плохо кончают.

— Видно, не зря твоих бабок жгли на костре! — отдернул руку самодержец.

И вот сейчас пророчества немца начинали сбываться — государь неприкаянно плутал по чаще, и, того и гляди, несусветная судьба выведет его к топкому болоту, где ему и сгинуть вместе со всей челядью.

— Стоять! — крикнул вдруг самодержец.

И колонна, послушная грозному окрику, замерла, а далекий ее хвост едва перевалил сопку и затерялся на крутом изгибе дороги.

— Что случилось, государь? Не озяб ли? — хлопотал вокруг царя Басманов.

— Не озяб!.. Вели разворачивать сани, на Коломенское едем! Хочу праздник Николы Чудотворца в тепле встретить.

— Поворачивай! Государь велит!

— Поворачивай!

— Поворачивай сани!

От саней к саням передавалась воля Ивана Васильевича, и только эхо глухо терзало лес:

— Ай! Ай! Ай!

Факелы растрепали темноту, и темное поле казалось небом, а мерцающие огни звездами.

И колонна искрящейся мерцающей лентой, презрев неведомое, поползла через лес в село Коломенское. Впереди, освобождая дорогу для государя, ехало три десятка рынд, срывая глотки, они орали во весь лес:

— Поберегись! Государь Иван Васильевич едет! Расступись! Иван Васильевич едет!

Село Коломенское встречало государя молчаливо: ни радости, ни веселья, не было здесь хлебосольного приветствия, а колокола и вовсе на морозе застыли. Село угрюмо — ни огонька! Только церковный купол, собрав в себя сияние звезд, казался отражением Луны.

— Все! Не хочу далее ехать! — заявил решительно царь. — Хочу здесь Никольские морозы переждать.

Отринул от себя теплую шубу Иван Васильевич и, не дожидаясь рынд, ступил на снег.

— Едрит твою! — чертыхнулся государь, опрокинувшись.

Гололед, как опытный ратоборство, сбил самодержца с ног, и он, поверженный, упал к ногам челяди.

— Как же ты так, Иван Васильевич! Как же это ты, родимый! Вот угораздило тебя! — подхватили Ивана крепкие руки слуг.

— Аааа! — заорал государь, пронзенный острой болью. — Да куда ты тянешь! Колено все выворотило!

Даже через порты было видно, как кость вышла из суставов и выперла острым краем.

— Сейчас, государь! Сейчас, батюшка! — бережно положили Ивана Васильевича на снег рынды. — Да как же это тебя угораздило, Иисусе Христе!

Царь идти не мог. Рынды взвалили Ивана на плечи и понесли в село. Самодержец люто ругался, когда кто-то из слуг оступался на мерзлой земле и тем самым причинял несносную боль.

— В этом селе знатный костоправ есть, — говорил Афанасий Вяземский, — со всей округи к нему ходят. Вот он тебя, государь, и осмотрит. Выправит тебе ноженьку так, что лучше прежней станет.

— Господи, за что ты посылаешь на меня такие страдания, — молился Иван Васильевич, — мало того, что с царствия меня прогнал, так Ты хочешь и без ноги меня оставить! Или недостаточно Тебе моего покаяния?! — безутешно горевал Иван Васильевич, понося ослушавшихся бояр, скверную дорогу, а заодно и все царствие. И уже в раскаянии: — Спасибо, Господи, что несут меня не вперед ногами!

Государя определили в поповский дом, который стоял на самой вершине сопки.

Поп неистово хлопотал вокруг поверженного царя и весело приговаривал:

— Вот радость-то какая нам! Вот радость! Кто бы мог подумать, что Господь нам самого Ивана Васильевича пошлет.

— Костоправа зовите! — орал государь. — Да уберите с моих глаз эту масляную рожу!

Попа прогнали от очей государя прочь, а слуги разбежались по домам искать костоправа. Скоро они привели старика с длинными седыми волосьями и такой бородой, что ее пришлось заправить за длинный шнур, перетягивающий в поясе сорочку. Старик подошел к государю, который сидел на большом сундуке и, задрав ногу на табурет, тихо постанывал. Слов старик не ронял: вытянул вперед руки и стал поводить ими, видно, выкуривая из поповского дома нечисть, проникшую в дом вместе с многочисленной свитой государя, а потом осторожно притронулся мягкими, словно цыплячий пух, пальцами к опухоли на ноге у царя.

— Тепло, Иван Васильевич? — спокойным низким голосом поинтересовался старик. — Ты уж потерпи, сейчас совсем жарко станет.

Иван Васильевич почувствовал, как от пятки к колену поднялась теплота, которая прошлась таким жаром, что распалила голень, поползла в пах, грозя сжечь дотла.

— И долго так будет… старик?

Старец отвечал не сразу, опалил государя взглядом в упор, а потом изрек:

— Терпение, государь.

Только Василий блаженный мог так смотреть — тот тоже ничего не боялся, для него что сатана, что царь, все едино было.

Прикосновение у старика робкое, притрагивался младенцем, а потом пальцы уверенно пробежали по колену, тиснули где надо, и кость встала на свое место.

— Уф! — выдохнул царь.

— Все, государь, теперь можешь топать к себе в Москву. Износу твоей ноге не будет.

— Не государь я более, — буркнул Иван Васильевич, — вместо меня в столице бояре остались.

— Гордыня тебя обуяла, Иван Васильевич, поклона все ждешь да челобития, только ведь все мы от Адама и Евы созданы. И во грехе! Ежели ждешь поклона, то не дождешься, сам должен первый челом ударить. Вот тогда бояре к тебе лицом повернутся, а так и скитаться тебе до скончания века по лесам, словно бродяге бездомному.

И говорил старик так, словно подслушал давний разговор государя с Шубертом. Может, и этот костоправ колдун?

Никольские морозы постучались в ворота колючим ветром. Закружилась пурга, шибанула охапку снега в тесаные ставни и побежала дальше по кривой улочке пугать холодной зимой мужиков и баб. Ребятишкам потеха — снега на Никольские морозы привалит столько, что не разгрести его до глубокой весны, а значит, баловства хватит на целую зиму; а это снежные горки и крепости, а еще баб можно лепить, да таких высоченных, чтоб под самую крышу были; можно еще в снегу купаться, да так, чтобы с головой и чтобы холод щипал шею и спину.

Далеко были друг от друга лекарь Шуберт и старый костоправ, однако говорили об одном. Но и они должны знать, что гордыня гордыне рознь! Одно дело — смерд возомнит о своем величии, и другое дело, когда всю жизнь ощущал на шее тяжесть самодержавных барм.

Но слова старика глубоко проникли в Ивана, потрясли его своей чистотой.

Никола зимний удался ясным. Праздничным.

С утра было и солнце, которое выглянуло рыжим боком из-за бесовского облака, опалило светом закопченные трубы изб, а потом, подобно девке-скромнице, спряталось опять.

День святого Николы государь решил провести в покаянии. Помолился Иван, посетовал на тяжкую судьбинушку, а потом, приняв чарку портвейна, повелел позвать писаря.

Из окон поповского дома открывался вид на реку, за которой простирался хвойный лес. Бор был одет в снег, и сосны стояли в белых плащах торжественно, как рать перед поединком. Река была скована льдом. Никола Святой накануне поработал крепко: замостил все дороги, укрепил зимний путь через реку, да так ладно, что уже не отобрать эти гвозди до самой весны. Никола Святой напоминал ухая-кузнеца, который, забавы ради, мог залатать крепким льдом прорубь и потом со стороны наблюдать за тем, как, вооружившись ломами и пешнями, мужики усердно кромсали аршинную наледь; а то наметет снег под дверь, потом еще и приморозит, останется тогда выползать через окно во двор, чтобы лопатами разгрести шутку веселого затейника.

В этот день Иван Васильевич любил устраивать на Москве-реке гулянье: повелевал, чтобы бабы были в пестрых сарафанах и нарядных платках; мужики в новых телогреях и высоких шапках. Стрельцы привозили бочку сладкого вина из царских припасов, а отроки за полный ковш мерились силами.

Самому ловкому Иван Васильевич дарил медный стакан, по бокам которого выбивалась надпись: «От государя всея Руси Ивана Васильевича за расторопность и ловкость». Наполнит мужик подарок сладким вином, выпьет и топает к дому.