Мария Рыбакова - Братство проигравших

• Название: Братство проигравших
• Автор: Мария Рыбакова
• Жанр: Русская классическая проза

---

Три столба и парящая над ними крыша - сквозь треугольную беседку на мосту они вернулись на берег, полюбовавшись зарослями лотоса. Пройдя несколько шагов, Сяо Лон завел Клару за угол и показал заросли бамбука, маленькую рощу, что колыхалась у белой стены. Они поднялись на террасу и прислушались к звукам, которые издавал бамбук, когда налетал порыв ветра. Сяо Лон улыбнулся снова: "На самом деле эта веранда называется слушая шум дождя. Знаешь, мой любимый звук - стук дождевых капель о крышу или о стекло? Как будто ходит кто-то вокруг тебя частыми шажками. Но у нас в Чанчуне, ты заметила, почти никогда не бывает ни облаков, ни дождя. Зимой даже снег едва покрывает землю".

Когда-то на застекленной веранде или на чердаке Клара ловила шум дождя. Она лежала на старом диване, и рядом был кто-то, но кто? Она не могла вспомнить. Капли дождя стучали в окно, и она засыпала, потом просыпалась, видела сквозь стекло все то же серое небо и слышала тот же равномерный стук.

Шум тростника едва доносился. Где-то Клара просыпалась и видела сквозь стекло то же серое небо и слышала равномерный стук. Она засыпала, и капли дождя стучали в окно. Она не могла вспомнить: рядом был кто-то, но кто? Она лежала на старом диване. Она ловила шум дождя когда-то на застекленной веранде или на чердаке.

Сяо Лон вывел ее из задумчивости, сжав кисть ее руки: "Видишь две беседки вдалеке? Одна называется занесенная снегом, другая - в ожидании весны. Куда мы сначала пойдем?" - "В занесенную снегом".

Беседка имела лишь две стены; с южной и с северной стороны она была открыта. Сухая сосна примостилась у порога. "Когда я думаю о зиме, я вспоминаю историю Ли, электрика, - сказал Сяо Лон. - Он чинит проводку у нас в районе, вворачивает лампочки, вообще ремонтирует, где чего сломалось. Зимой у него больше работы, потому что люди чаще жгут свет. После работы он закладывает за воротник - здесь на севере больше пьющих, чем в других районах Китая. Влияние русских, должно быть. Как-то раз я сидел с ним в кабаке. Мне нравится слушать, что рассказывают люди. Часто, когда я в первый раз вижу человека, я сочиняю о нем историю: откуда он пришел, кем он мог быть. Когда я слышу о его подлинной жизни, я сравниваю придуманное мной с тем, что есть на самом деле. Жизнь электрика Ли я тоже вообразил во всех подробностях, когда видел его рябое лицо и большую голову на тщедушном теле. Один раз я увидел его в кабаке и пригласил пересесть к нам. Он выпил и рассказал нам, что неделю назад его вызвали на окраину города, где в одном доме не горел свет. Он сошел на последней остановке автобуса. Тогда поднялся такой буран, каких в нашем краю и не бывает. Ли поднял воротник худого пальтишка и все же шел вперед, хотя и медленно. Наконец он отыскал в полутьме одноэтажный деревянный дом, стоявший особняком. Он постучал в дверь, и ему открыл кто-то, державший горящую спичку. Пробки оказались очень старыми, тридцати- или сорокалетней давности. Для электрика это не составило проблемы, он знал об электричестве больше, чем кто бы то ни было на много миль вокруг. Через несколько минут свет вспыхнул, и первое, что Ли увидел, были книги на полках в старомодно обставленной комнате. Он спустился с табуретки, и семья бросилась благодарить его, отец, мать и сын; первым он узнал сына, хотя у него не осталось фотографий. Он сел, будто устав, и мать принесла ему чая. Он превозмогал желание остаться как можно дольше в этом доме. Память о том, что произошло когда-то, гнала его прочь. Ему надо было предупредить их, но как - он не знал. Ведь если он признается в том, что он их сын, они не поверят ему. Их сын будет профессором, как отец, или музыкантом, у него прекрасные способности. С чего он станет ходить по домам чинить электропроводку? Ли почувствовал, что его визит затянулся, что окружающие ждут уже, чтобы он ушел, но из вежливости не подают виду. Он поблагодарил за чай и, получив деньги, вышел, оставляя отца и мать и себя самого в деревянном доме, полном книг, в буране, в судьбе, из которой он не мог их вырвать. Это ли карма? - спросил он меня, и хотя я много знаю о буддизме, я только пожал плечами. Теперь я думаю, что должен был подтвердить, мол, это действительно карма, иначе он никогда не перестанет ощущать свою вину перед ними".

Сяо Лон покачал головой и поднялся. Клара опередила его по пути к беседке в ожидании весны. Ветви очень высоких деревьев были еще голы, маленькие желтые цветы дотрагивались до ее ног. Резные оконные рамы и тонкие ветки переплетались в один узор, плотный камень сливался со своей бесплотной тенью на стене. Неровная почва то поднималась, то опускалась под ногами. В жизни Клары была всего одна весна, вернее, когда говорили про это время года, она всегда представляла себе весну своего восемнадцатилетия. Она ходила к друзьям в старый переулок курить сигареты и была влюблена в одного из мальчиков. Повсюду была капель, иногда они сбивали сосульки с карнизов. Она работала в больнице, где никого не лечили. Кто попадал туда, умирал или выздоравливал своими силами. И когда одна старуха умерла, то полоумная девушка с соседней койки была безутешна, они ходили зарывать в саду оставшиеся старухины вещи - зубную щетку и платок, потому что никто не пустил бы их на похороны. Поначалу девушка отказывалась есть и пить, но Клара уговорила ее выпить лимонаду, потому что "когда она пьет, тогда старуха на небесах тоже лимонад пьет". Горюющая подозрительно встряхнула пыльную бутылку и спросила: "Я ее не отравлю?" А вдали был салют по случаю праздника, и, оторвавшись от горлышка, она сказала: "Это хорошо, это в честь старухи". Потом к ним в больницу ходил поп и крестил всех увечных и никому не нужных, но через две недели Клара встретила девушку уже без креста, и та сказала: "Е....ся Бог не помогает", и Клара удивилась, что даже отсталый мозг способен к метафизическому отчаянию. Тогда еще все эти вещи ей казались далеки.

Она шла в задумчивости, и, когда обернулась, Сяо Лона не было рядом с ней. Он отстал, она слишком быстро бежала вперед. Клара вышла из галереи и побрела вдоль деревьев, потом спустилась к воде. Она не понимала, в какой части парка находится. Европеец, подумала она, радуется, когда понимает, как устроены вещи. Европейский парк - он весь как ладони: аллея посередине, газон справа, газон слева, впереди дворец, позади бассейн с фонтаном и рощица. А тут пойди разберись! Она искала Сяо Лона и с каждым шагом будто бы оказывалась в новом саду, не зная, где его конец, где начало. Она искала молча: ей казалось, что тишину сада нельзя нарушать криками. Уже темнело.

Я вышел из бамбуковой хижины у кромки воды и тихонько позвал Клару. Она остановилась. Я подошел к ней, не зная, что сказать, и мы пошли вместе по дорожке сада.

"Почему ты перестала тогда приходить в ресторан?" - спросил я ее.

"Мне надоело сидеть одной за столиком. Люди так странно смотрели. Может быть, я разговаривала сама с собой".

"А я?"

"Тебя не было. А я нуждалась в этих двух часах в гостиничном номере, в ничьей кровати, где я будто бы ожидала любовника. Синие шторы на окнах. Ковер, кажется, тоже синий. Я помню твои руки на моем теле. Один раз мы играли в го, и ты выиграл. Я в шутку хотела отыграться, но мне нравилось, что ты выиграл. Тогда, в гостинице, я была в раю".

"Как я выглядел?"

"Крючковатый нос, как у совы, огромные глаза, ты часто обводил верхнюю губу языком, ты невысок, но держишься прямо".

"Так выглядит Кассиан".

"Да, я люблю моего мужа. Я горела, когда он был со мной, и продолжала гореть, когда он уходил. Мне как будто не хватало времени, я спешила рассказать ему о себе все и не успевала - он отворачивался. Почему мне так хотелось, чтобы он все обо мне знал? Не лучше ли было бы, если бы мы умалчивали свою жизнь друг от друга? Через некоторое время я уже не решалась говорить. Но чем бы он ни занимался, я думала: время идет, время идет, отчего он не обернется ко мне? - и обрывала себя.

Я хотела все узнать о нем. Я не любопытствовала о деталях его биографии, и сама не понимала, что именно я хочу знать, но некий голос говорил мне, что мое назначение - узнать как можно больше об этом человеке. Что огорчало его в детстве и что радовало. Как в головоломке, где из отдельных частиц надо собрать картину. Я вот так же запоминала мелочи в его поведении, чтобы сложить их в образ, все еще неясный мне. Спрашивать я не решалась.

Мне кажется, будто муж охранял себя. Он давал мне понять, что мы два разных человека, не один. Спрашивал: "Из двух вещей я предпочитаю вот эту, а ты?" Хотя он знал, что я всегда хотела бы того же, что и он. А я догадывалась, что такой выбор расстроит его, и мне приходилось давать противоположный ответ.

Для меня этот человек был неисчерпаем, хотя я научилась скрывать порывы и казаться спокойной. А Кассиан составил обо мне представление и держался за него. Я была той, что любит прогулки и не любит подарки, любит зверей и не любит детей. Но ведь таковы миллионы людей: я знала, что в глазах Кассиана ничем не отличаюсь от них. Его никогда не влекло узнать меня, хотя он женился на мне по любви. Возможно, так было проще; может быть, страшно узнавать человека. Но я всегда сожалела потом, если не заглянула куда-то, не прочла книгу, не поднялась на гору, а люди живут меньше, чем книги или горы. Мне всегда хотелось дотронуться до Кассиана, и в конце концов он устало отводил мои руки. Когда он засыпал, я прислушивалась к его дыханию. Как-никак, у меня было его дыхание, чтобы слушать ночью. Но один раз я поняла: несмотря на близость, я никогда не дотянусь до него.