Геннадий Гор - Факультет чудаков

• Название: Факультет чудаков
• Автор: Геннадий Гор
• Издательство: Издательство журнала «Звезда»
• Жанр: Проза
• Год: 2004
• ISBN: 5-94214-045-6

Повести Геннадия Гора, Леонида Рахманова, Михаила Слонимского написаны в конце двадцатых — начале тридцатых годов прошлого века. Изящная фантазия соседствует в них с точно выписанной реальностью советской, набравшей силу эпохи. Знаменательно, что все три писателя в поздние годы своей жизни стали наставниками молодой «ленинградской школы» прозаиков. Двое из них — Андрей Битов и Валерий Попов — сопроводили книгу тонкими эссе о своих учителях.

---

— Лузин, нам пора, — склонился над ним Кац. — Сегодня разбирается вопрос о ремонте общежития.

— Кац, подожди пять минут.

— Лузин, идем.

— Пять минут. Ты воображаешь, они придут вовремя? По обыкновению опоздают.

«Книги не отпускают меня», — подумал он. Ему, как никогда, не хотелось уходить из библиотеки. Непреодолимое желание учиться, внезапно возникшее в нем, непреодолимое желание напоминало ему утренний сон, когда будят на работу.

— Пять минут, Кац. Еще пять минут. Я дочитаю только до конца главы.

Он замечал: библиотека имеет свой запах. Этот запах был приятен ему. И тишина. Тишина приятна. Били часы. Хрипели. Били. Затем он услышал звон часов из другой комнаты, соседней. Их звон был другой, непохожий. Он видел шкафы. Книги, казалось ему, его дразнили. «Ты читал, — укоряли книги, — слишком мало. Ты почти ничего не читал!» В углу за столиком, склонившись, сидела библиотекарша. Она читала. Рядом с Лузиным, впереди его, позади его сидели студенты. Они читали. Прозрачный полдень трепетал в комнате. Шкафы блестели стеклами. «Читай же, — шептали книги, как дети, — читай нас. Читай нас. Мы интересные».

Лузина тряс кто-то за плечо. То был Кац.

— Ты, — говорил он, отнимая у него книгу, — начал манкировать своими общественными обязанностями. Что с тобой?

Кац смеялся.

Они вышли из библиотеки, спустились в канцелярию по студенческим делам. В небольшой комнате с портретом Ленина на стене, с бюстом Маркса на столике (столик был покрыт красной материей) собрались члены хозяйственной комиссии. Лузин ошибся — они пришли вовремя.

— У нас на повестке, — открыл заседание Кац, — стоит вопрос о ремонте Мытнинского общежития. Разрешите информировать?

Он информировал. Оказывается, в этом учебном году была принята тысяча новых стипендиатов. Они находились в затруднительном положении. В очень затруднительном положении. Не хватало комнат. Негде было расселить и половину желающих. Общежитие требовало срочного ремонта. Коммуна разваливалась. Многие из старых ее членов окончили университет, иные переселились на частные квартиры. Большинство стипендиатов было недовольны постановкой дела. В самом деле: кормили из рук вон плохо. Они — студенты нового приема, в большинстве своем рабфаковцы — ушли с производства на учебу. Они еще не привыкли к студенческой жизни. Кац резюмировал: одно из двух — или они должны были отказаться и распустить коммуну, а все средства бросить на ремонт общежития или же, наоборот, отказаться от ремонта и все средства использовать для реорганизации и улучшения коммуны. Одно из двух! Лично Кац считал, что они должны распустить коммуну, так как реорганизовать ее, по его мнению, они все равно бы не сумели. Они должны были принять какие-то срочные меры.

— Не какие-то, а совершенно определенные меры, — взял слово Лузин. — Считаю мнение Каца — распустить коммуну — ошибочным. Ремонт флигеля, в котором находится коммуна… Поможет ее укреплению, — Лузин вспомнил о Парижской коммуне и сказал с несвойственным ему пафосом: — Мы должны бороться за нашу коммуну!

* * *

Утро дребезжит и рассыпается звонками первых трамваев.

В огромном здании Мытни одно за другим озаряются окна. Мытня плавает в Неве, колышется, отраженные этажи кажутся бесчисленными. В утренних коридорах общежития шатается мрак. Открывается дверь. Показывается студент с полотенцем. Он кричит: «Восемь часов». Выбегают студенты с чайниками. Бегут вниз, в кипятильню. На полу валяется сор. В умывальной выстраивается очередь: студентки, студенты с полотенцами и зубными щетками. Между двух окон, выходящих во двор, качается на веревочке крыса. На груди крысы записка, написанная четким, разборчивым почерком:

«В своей смерти прошу никого не винить. Причина самоубийства: несчастная любовь».

Очередь у кипятильного куба разрастается. Стоящие впереди — жены служащих и рабочих университета — подставляют под кран ведра. Кипяток иссякает. Он течет тоненькой струйкой. И вот его нет совсем. Уборщица подбрасывает дрова. Очередь разрастается. Студенты, студентки с чайниками, кувшинами, кружками, ожидают, пока вскипит вода. Очередь разрастается.

— Значит, нашей коммуне будут ассигнованы специальные средства, — говорит рыжеволосый студент в черных обмотках.

— Думаю, что да, — отвечает его сосед с раздвоенным подбородком на длинной шее, — думаю, что да. На днях хозяйственная комиссия обсуждала это. Решение мне неизвестно.

Уборщица подбрасывает дрова. В грелке шевелится пламя. Оно неправдоподобно. Лицо уборщицы блестит как медь. Пламя гудит.

— У всех такое мнение: ты не пьешь, — говорит студент в синем галифе с гладко зачесанными волосами, обращаясь к своему сутулому соседу. — Вчера я тебя встретил на лестнице пьяным вдрызг. Притворяешься? Для какой же цели?

— Брось-ка ты! Это я не пью? Да пьет ли кто в Мытне больше меня? — отвечает сутулый сосед. — Я пью умело. Так, что меня никто не видит. А вчера — я сам не знаю, как это случилось. Вот вы пьете на грош, а шумите…

— «Шумим, брат, шумим». Без шуму и жить скучно. Это как-то не по-русски. Да, вот коммуна скоро разваливается. Держусь того мнения — туда ей и дорога. Не те времена. Сейчас не военный коммунизм.

— Я знаю. Только я смотрю на это иначе.

— У профессора Фортунова? Ни в коем случае! — Хорошенькая студентка в коротенькой юбке, с белокурыми волосиками, кокетливо выдающимися из-под кепки, смотрится в никелированный чайник. Физиономия отражается сплющенной, с узенькими глазками, с широкими скулами. Студентка делает гримаску и брякает чайником о чайник соседки. — Ты сама не знаешь, что говоришь. Профессор Фортунов? Да он же старик с противными усами. У него усы седые и топорщатся как у кота. К тому же он плохой марксист. Он режет на зачетах. У него? Ни в коем случае! Я посещаю лекции профессора Валерьяна Валерьяновича. Он, кажется, настоящий марксист. Прекрасно декламирует стихи. Пролетарские поэты, утверждает он, во многом не уступают Надсону. Разве не правда? Как он декламирует стихи! Я слышала — расформировывают коммуну.

— Во всяком случае это еще неизвестно. Будет очень жаль. Мы столько положили работы и вдруг…

— Вот тоже нашла удовольствие — жить в коммуне.

Очередь разрастается.

* * *

— Поговорим о политике. Поговорим о философии. Скажите, какого вы мнения о Троцком? Сегодня у нас нет лекции? Прекрасно — поговорим об искусстве. Вы новый человек в нашей комнате. Приятно побеседовать с новым человеком. Мы плохо знаем друг друга. Моя фамилия — Брук. Ваша?

— Великанов.

Великанов — студент среднего роста — лежал, подложив ладони под голову. Его ноги в охотничьих сапогах были закинуты за спинку кровати.

Брук сидел за столом. Перед ним стоял стакан с остывающим чаем.

— Поговорим о философии. Поговорим о литературе. Лев Давыдович, одну минутку. Я о литературе, Лев Давыдович написал прекрасную книгу: «Литература и революция». Вы читали?

— Да, — вяло ответил Великанов, — прекрасная книга. Я ее…

— Ставите в один ряд с Плехановым, — хотите вы сказать, — прервал его Брук, — считаете лучшим вкладом в марксистскую критику.

— Я ее… — продолжал Великанов — видите, в чем дело… По правде говоря, я ее еще не читал. Я многого еще не читал, — добавил он, как бы извиняясь. — Мы, физматовцы, ужасный народ в этом отношении. Вот правовики — те следят за литературой.

— То-то. Значит, вы не знакомы с Львом Давыдовичем критиком? Ай-ай-ай. Нехорошо. Ну, ладно. Поговорим о стратегии. Поговорим о тактике, о Красной армии, о поражениях и победах. Лев Давыдович до революции, как нам с вами известно, не занимался военными науками специально. Вы не удивляетесь, как в такое короткое время он стал знатоком и военным вождем? Даже враги — Врангель, Деникин, Май-Маевский — признавали его гениальность. В короткое время Лев Давыдович…

Великанов протянул руку, чтобы взять книгу. Он начал ее перелистывать.

«Неужели так каждый день, — думал он, — он мне не даст заниматься?»

— Может быть, вас не интересует военное дело? Хорошо. Поговорим об истории. Лев Давыдович и в этой области сделал много. Его теория о происхождении самодержавия, которую так неудачно пытался опровергнуть тов. Покровский… Теория Льва Давыдовича есть самое блестящее, что мы имеем в нашем историеведении. Какого вы мнения о Льве Давыдовиче как об историке?

— Я вам уже говорил — я биолог. Биологи — народ весьма слабо осведомленный в истории. Я хотел вас спросить о другом. Я хотел вас спросить относительно коммуны. Ходят слухи, что она будет реорганизована. С другой стороны, говорят, что ее распустят. Вы не слышали?

— Как же! Слышал. Слышал. О нашей коммуне? Поговорим о нашей коммуне. Поговорим о политике. Я давно чувствовал, что вы хотите поговорить о политике. Лев Давыдович…