Святослав Рыбас - Русский крест

• Название: Русский крест
• Автор: Святослав Рыбас
• Жанр: Биографии и Мемуары

---

Они пошли на Серебряковскую улицу, шаг за шагом погружаясь в воспоминания, связавшие их еще с той золотой довоенной поры, когда директор франко-бельгийской компании Екатериновских рудников Симон привозил цветы дочери рудничного доктора Нине Ларионовой, потом вышедшей замуж за казачьего офицера Григорова.

Серебряковская была усыпана битым стеклом, в разоренных витринах сияли обломки зеркал и трепались ветром бумажные цветы. Ни одной живой души не было на Серебряковской. Вот вам и ресторации! Нина остановилась, не веря своим глазам. Крах подступал быстрее, чем она думала, он уже царил еще до появления красных.

- Ничего, найдем другое место, - сказал Симон.

- Смотри! - придавленно воскликнула она, показывая на выходивших из-за угла людей с винтовками.

- Это патруль, - ответил он, но по тому, как окаменели его брови и подбородок, Нина догадалась, что он встревожен.

Офицерский патруль, судя по белым погонам - Алексеевского полка, шел прямо к ним. Нине почудилось, что алексеевцы знают о ее незаконной торговле в ущерб многострадальному отечеству. Она подняла ридикюль к груди, раскрыла его и нащупала холодную сталь "браунинга".

- Брось, - усмехнулся Симон. - Я не думал, что ты трусишка. Тебе страшно?

- Страшно, - созналась она.

Патруль подошел, окинул оценивающим беспощадным взглядом, попросил документы.

Французский паспорт произвел какое-то впечатление, и старший патруля, невысокий штабс-капитан с чирьями на шее, чуть улыбнулся:

- А мы думали - дезертир. - И добавил почти по-свойски, поглядев на Нину: - Приказ дезертиров расстреливать на месте. Четверть часа назад двоих расстреляли.

- Зачем же расстреливать? - спросила Нина. - Ведь все равно всех не вывезти. Посмотрите, что делается на пристани!

- Вы, мадам... - сказал штабс-капитан. - Не надо! Ступайте со своим мусью.

- Я прошла сестрой милосердия весь Ледяной поход! - сказала она. - Я спасала таких, как вы, капитан!

Штабс-капитан отвернулся, кивнул своим, и они пошли дальше по разгромленной Серебряковской искать и карать слабодушных.

- Подлецы! - выругалась Нина. - Лишь бы расстреливать... Из-за таких мы все потеряли... Неужели, если бы у тебя не было паспорта?.. Если бы потерял? Тебя бы убили.

- Не думаю. Доставили бы к этапному коменданту, и все. - Симон взял ее под руку. - Не бойся. Ты дрожишь?.. Ты же храбрая. Успокойся. - Он снова сжал ей предплечье, но не больно, как после стычки с вдовой, а дружески и ласково.

Русская государственная сила, слепая и жестокая, как офицерский патруль, уже не могла ничего сделать с Ниной. Нина ускользала. Позади все, и горе, и несбывшиеся надежды. Прощай, прощай, родимое немилосердие...

- Я успокоилась, - сказала Нина. - Пошли?

Поблизости треснуло три выстрела, метившие в какого-то неизвестного человека и, по всей вероятности, сразившие его.

- Пошли! - воскликнула она. - Ну пошли быстрее!

Эта ужасная разгромленная пустынная Серебряковская была местом убийств. Быстрее! Прочь отсюда! И они бежали.

Оглянувшись, Нина увидела трех человек в коротких английских шинелях, идущих по середине улицы. Прочь! Прочь!

Зато в кафе не было никаких патрулей, царили хмельные мелодии скрипки, голоса, уверенность. И ни страха, ни гибельности, а праздник. Казалось, накануне прихода красных отборная публика, у которой были зарезервированы места на кораблях, вспоминала на прощание невозвратное время.

За коричнево-красной гардиной приоткрывалась кухня, белый колпак повара, сияющий пар кастрюль, запахи теста, мяса, лука. Скрипка заныла "Прапорщика", навевая воспоминания о дореволюционной поре. Под эту песню Нина и Симон однажды уже обедали в ростовском "Паласе", когда Симон решил дать ей урок и разложил на столике ковер разных русских денег из донских "ермаков", добровольческих "колокольчиков", украинских "карбованцев" и побил все денежное войско стофранковым билетом, прочными деньгами.

Подошел официант или Бог весть кто, но с наглыми глазами, стал говорить, что здесь страшно дорого и что на кухне не осталось ничего.

- Подайте нам самого вкусного из вашего ничего, - велела Нина. - И поскорее. Надеюсь, вас заинтересует валюта.

- В каком смысле? - спросил официант.

- Не стройте из себя дурака! - бросила она и сказала Симону: - Сделай заказ.

- Голубчик, вы поняли, что говорит дама? - спросил Симон.

Голубчик кивнул, потупил взор.

- Принеси хорошей закуски, пирожков, ухи... - Симон посмотрел на нее, ожидая подсказки.

- Пусть водки принесет, - сказала Нина.

Человек снова кивнул и ушел.

Она оглядела отборную публику либерального вида, среди которой, впрочем, выделялись офицеры, и в ней пробудились помимо воли ненависть и презрение к ним. Она, принявшая после гибели мужниных родителей все тяготы управления унаследованной шахты, потом потерявшая все, спасалась здесь под крылом французского инженера? На какую жизнь? Ради чего?

- Пируют! - заметила Нина. - Ничему никогда не научимся...

Теперь она была душой с теми, кто в отчаянии ждал чуда на пристанях, и жестокость офицеров-алексеевцев казалась ей оправданной.

- Вот сюда бы патрули! - зло вымолвила Нина. - Не там они ищут себе добычу.

- Патрули не только ловят дезертиров, но еще охраняют всех нас, сказал Симон, сделав кистью руки округлый жест. - Так должно быть всегда, снаружи надежная охрана, а внутри - вольная воля. Я вижу, в тебе нет определенности. Тебя то к верхам тянет, то к простому народу.

- Я бы поглядела на тебя, если б ты сейчас сидел где-нибудь в Марселе и ждал эвакуации! - возразила она.

- У нас уже была революция. Но как видишь - французы уцелели. - Симон поднял голову и тоже стал оглядывать публику. Заметив кого-то, он усмехнулся и сказал: - Видишь вон там, через два столика... Волнистые волосы... Это Хаус из английской миссии. Вот кто бестии - так это англичане! В поражении Деникина - их вина.

- Черт с ним, - отрезала Нина. - Я знаю: они не пустили нас в Баку, восстановили против нас Грузию... Да и вы не лучше! Вот наш половой. Сперва пообедаем, потом на закуску слопаем англичанина.

Официант принес водку и закуски, наклонился к Симону и неожиданно предложил купить у него валюту в любом размере.

- После, после, - отмахнулся француз, любезно, впрочем, улыбаясь, словно собирался поиграть с ним.

- Ну так я буду надеяться! - требовательно вымолвил официант и тряхнул чубом.

Симон ему не ответил, заговорил с Ниной, и официант отошел.

- Твое здоровье, Нина Петровна! - сказал Симон и протянул рюмку, чтобы чокнуться. - Не ожидал встретиться. И рад! Многое нас связывает.

Нина чокнулась с ним, показала взглядом, что и она все помнит, а при этом подумала: "А за тобой долг, Симоша!" Она не забыла, как металась осенью перед большевистским переворотом в поисках кредита и как Симон оказался в её постели.

- Я был в тебя влюблен, - сказал Симон.

- А мой кнут? - спросила она. - Не забыл?

- Забыл, - ответил он и добавил: - Богиня.

Этим словцом он назвал ее когда-то, должно быть, считал, что это звучит возвышенно. Но ведь денег не дал! И неважно, что помешало ему, забастовка или рабочий комитет, - главное, слова своего Симон не сдержал, и она тогда прямо кнутом хлестнула его, когда узнала, что ее ловушка ничего не дала.

- Какая я богиня? - возразила Нина. - Теперь я невольница. Захочешь увезешь отсюда, не захочешь - бросишь.

- Ты хочешь подбить меня на какую-то аферу? - догадался Симон. - К сожалению, на корабле мало места, только на личный багаж.

- Как был расчетливым, так и остался, - сказала Нина. - А еще англичан обвиняешь.

- Нет места, Нина. Да и нет у тебя ничего. Шерсть - это пустяк.

Вслед за закусками официант принес суповую миску с ухой и повторил, что хочет купить франки или фунты. Симон нахмурился. Нина насмешливо спросила:

- Турецкие лиры не нужны?

- Сколько? - загорелся официант.

- После! После! - отмахнулся Симон. - Не приставай, а то позову патруль.

- Какая уха! - воскликнул официант. - Какой божественный аромат! Чистое золото... Желаю вкусно покушать, дорогие гости.

- Разбойник, - беззлобно бросила ему в спину Нина. - А уха вправду пылает... Может, это последняя русская уха?

- Не последняя, - ответил Симон. - Думаю, с Деникиным ничего еще не кончается.

Нина занялась ухой, отдаваясь удовольствию, и не сразу сообразила, какую поразительную вещь открыл ей француз.

Деникин, эвакуация, уха, скупердяй Симон, неизвестность беженского существования, - все это перемешалось в ее голове.

- А что не кончается? - спросила она механически.

- Ваша борьба с большевиками, - ответил Симон скучными словами.

- А, борьба... - равнодушно произнесла Нина. - Надоела мне вся борьба.

И она снова занялась божественной ухой, полыхающей жаром перца и кореньев.

Через несколько минут она подняла голову и перехватила взгляд англичанина и сказала Симону, что Хаус разглядывает ее.