Александр Майсурян - Другой Ленин

• Название: Другой Ленин
• Автор: Александр Майсурян
• Издательство: Вагриус
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2006
• ISBN: 5-9697-0292-7

Ни об одном другом человеке в советское время не говорили и не писали так много, как о В. И. Ульянове (Ленине). Но и сейчас мы не знаем о нем самого главного — какие качества поставили его во главе 150 миллионов людей? Почему именно он оказался одной из ключевых фигур истории XX века? Что в жизни считал важным и что несущественным? Что думал о смерти и как сам хотел бы умереть? Как ссорился и умел ли мириться? Как предпочитал отдыхать?

Автор освещает многие малоизвестные стороны личности Ленина.

Книга публикуется в авторской редакции.

---

Чтобы отвоевать право диктовать хотя бы «дневник», Ленину пришлось прибегнуть к ультиматуму, угрожая отказом лечиться. «Владимир Ильич категорически заявил, — рассказывала Мария Ульянова, — что, если ему не будет разрешена эта работа хотя бы в течение получаса в день, он отказывается от всякого лечения». Все это напомнило ему домашний арест. В феврале 1923 года он по какому-то поводу сказал стенографистке: «Если бы я был на свободе…» Тут он засмеялся, но потом снова повторил: «Если бы я был на свободе, то легко бы все это сделал сам».

Сравнение с тюрьмой позднее использовала и Крупская, чтобы… успокоить Ленина. «Во время болезни, — писала она, — был случай, когда в присутствии медсестры я ему говорила, что вот, мол, речь, знаешь, восстанавливается, только медленно. Смотри на это, как на временное пребывание в тюрьме». «Надо запастись терпением», — уговаривала она. Медсестра Е. Фомина возмутилась и запротестовала: «Ну, что пустяки говорите… Какая же тюрьма, что вы говорите, Надежда Константиновна?»

Но самому Ленину такое сравнение понравилось. «Ильич понял — после этого разговора он стал определенно больше себя держать в руках».

Любопытно, что в 1926 году Надежда Крупская (бывшая в то время в оппозиции) говорила в частном разговоре: «Будь Ильич жив, он наверное уже сидел бы в тюрьме». Однако ее товарищи по оппозиции еще находились на свободе. Очевидно, Крупская считала, что ее муж выступил бы гораздо резче, чем это делали они.

«Владимир Ильич стал волноваться». Как ни удивительно, но смерть Ленина тоже была связана с важным, знаковым политическим событием. Что же произошло в январе 1924 года? «Старая гвардия» раскололась на оппозицию и большинство. И это большинство впервые оперлось на массу новичков, на «болото». Правда, в отличие от французского термидора, ничьи головы пока не полетели, и печать писала о происходящем в самых шутливых тонах.

Скажем, журнал «Смехач» высмеивал сообщения английской печати о случившемся расколе, доводя происшедшее до абсурда: «Россия охвачена пламенем восстаний. Первыми взбунтовались ударные отряды негров, вследствие уменьшения пайка (вместо мяса младенцев им предложили по фунту соли и по десять золотников нюхательного табака). К неграм вскоре присоединились китайские, самоедские, испанские и санитарные полки. Верными правительству остаются только отряды по борьбе с неграмотностью и дивизион сибирских медведей.

Троцкий возглавляет повстанцев. Троцкий находится в трех верстах от Москвы, в местечке Ножницы, откуда руководит операциями. Для большей популярности он переименовался в великого князя Николая Николаевича. Живая церковь поднесла ему звание красного патриарха и Царь-колокол, украшающий отныне стол его походной канцелярии»…

Ленин предвидел случившийся раскол еще в 1922 году, и мог понимать, что все это далеко не шутка. Решающий голос впервые перешел к новичкам, к «болоту», а насколько далеко это заведет — можно было только догадываться, вспоминая историю французской революции. Термидор… брюмер… империя… реставрация…

Но в тот момент общество еще не воспринимало происшедшее как нечто окончательное и непоправимое. Карикатура Бориса Ефимова в январе 1924 года изображала новоявленных противников как дуэлянтов на пистолетах. Художник сопровождал свой рисунок стихами Пушкина:

Враги! Давно ли друг от друга
Их жажда крови отвела?
Давно ль они часы досуга,
Трапезу, мысли и дела
Делили дружно? Ныне злобно
Врагам наследственным подобно…

Кто бы поверил в те дни, что изображенные на картинке старые революционеры и впрямь получат в этой борьбе по свинцовой пуле? Между тем от пуль спустя десятилетие пали все — и дуэлянты (Бухарин и Преображенский), и даже секунданты (Зиновьев и Пятаков)…

Впрочем, вряд ли такой поворот заставил бы Ленина пожалеть о самой революции. Революция побеждает, считал он, если она двигает вперед историю. Еще в 1919 году он говорил: «Революции… побеждают даже тогда, когда они терпят поражение… И потому мы говорим, что если бы даже, беря возможный гипотетически худший из возможных случаев, если бы завтра какой-нибудь счастливый Колчак перебил поголовно всех и каждого большевика, революция осталась бы непобедимой».

Началась же эта новая эпоха на рубеже 1923–1924 годов со статей в «Правде» Льва Троцкого, который отныне превращался в предводителя оппозиции. Эти статьи Ленин успел прочитать. Георгий Лозгачев-Елизаров: «Мне пришлось наблюдать небольшой эпизод, из которого стало ясно, что Владимир Ильич глубоко переживает свой вынужденный отрыв от государственной и партийной жизни… Просматривая однажды газеты, Владимир Ильич остановит свое внимание на одной из статей, помешенных на странице «Дискуссионного листка». Не дочитав ее до конца, он досадливо сморщился и, слегка смяв газету, отбросил ее от себя. Газета упала со столика на пол. Немного удивленный, я поднял газету и с любопытством взглянул на статью, вызвавшую досаду Ильича. Это была статья Троцкого». Статью Бухарина, в которой тот спорил с Троцким, Ленин попросил прочитать ему три раза…

А 19–20 января 1924 года Крупская читала Ленину решения XIII партконференции, в которых Троцкий резко осуждался. Правда, пока он еще оставался признанным вождем Красной армии — гигантом, на которого ополчились какие-то лилипуты. Многие противники Троцкого видели в нем того самого грядущего «Бонапарта», от которого они желали спасти революцию. В рядах большинства явного «Бонапарта» как будто не прослеживалось…

Оставалось неясным, кто победит в этой схватке. Но это означало тот самый раскол, которого Ленин больше всего опасался. «Очень я боялась партдискуссии, — признавалась Крупская. — Когда в субботу Владимир Ильич стал, видимо, волноваться, я сказала ему, что резолюции приняты единогласно». Но это была неправда: на самом деле их приняли большинством голосов… В воскресенье, 20 января, Надежда Константиновна продолжала чтение. «Чувствовалось, что содержание материалов очень его огорчило. Наблюдавшие его в эти последние часы отметили, что он перестал смеяться, шутить, погрузился в какие-то думы».

Вечером того же дня состояние здоровья Ленина стало ухудшаться. На следующий день, 21 января, ухудшение приняло катастрофический характер. «Хворал он недолго последний раз, — писала позже Крупская. — Доктора совсем не ожидали смерти и еще не верили, когда началась уже агония… Теперь я твердо знаю, что доктора ничего не понимают». Без четверти семь часов вечера больному измерили температуру — ртутный столбик подскочил до 42,3 градуса! Дальше в термометре не было места. Ошеломленные врачи сказали, что тут какая-то ошибка. Однако это не было ошибкой… В 18 часов 50 минут Владимир Ильич Ульянов-Ленин скончался.

«Ленин. Человек свободный…» Посмертная судьба тела Ленина — отдельная тема, которая выходит за рамки настоящей книги. И она тоже богата яркими событиями и неожиданными поворотами. Телу Ленина поклонялись, на него покушались, его высмеивали, его требовали похоронить и (в эпоху «реставрации») даже пекли и торжественно поедали торт, сделанный в форме Владимира Ильича, лежащего в гробу…

Похороны Ленина превратились в грандиозную народную демонстрацию. «Все, — говорил Г. Зиновьев, — и враги, и друзья, признают, что таких похорон не было еще в истории человечества. Миллион человек в Москве пришли проводить его в 25-градусную стужу… Вся жизнь шла вверх дном. Я слышал рассказ одного рабочего, у которого жена яростная меньшевичка и которая все три дня простояла у гроба Владимира Ильича, забросила все хозяйство. Я думаю, что это не единичный случай».

Разумеется, советская печать посвятила смерти Владимира Ильича тысячи больших и малых статей, стихов, рисунков. Как ни удивительно, но это событие давало повод и для улыбок. Так, журнал «Крокодил» по случаю смерти Ленина поместил подборку карикатур на него. На одной из них Владимир Ильич танцевал вальс с иностранным капиталистом, одновременно незаметно запуская руку в его карман… Журнал «Смехач» напечатал рисунок Б. А. — Ленин в виде американской статуи Свободы, с горящим факелом в руке. Подпись гласила: «Наш проект Статуи Свободы. Мы скромно полагаем, что к этому проекту присоединится весь мыслящий пролетариат Америки»…

По-своему откликнулся сменовеховский журнал «Россия», выходивший в те годы в Москве и Ленинграде. Статью «После Ленина» написал редактор журнала Исай Лежнев (о котором сам Ленин высказывался так: «Всегда будет коварнейшим, насколько я могу судить по прочитанным его статьям»). Лежнев увидел в Ленине образец свободы, свободного человека.

«Боже мой, — замечал он, — как много у нас всегда болтали, болтают и по сей день о свободе слова и независимости мысли. Знают ли люди подлинно, о чем они говорят? Говорят, по обыкновению, о внешнем, формальном — о юридической норме. Но средний наш человек внутренне не способен на эту свободу. Он барахтается в плену житейских и моральных условностей, он всегда в цепкой власти старых слов и формул. Рабом, идолопоклонником он распростерт перед фетишем и догмой, связан по рукам и ногам узлами и узелочками схем и схемочек. Между человеком и фактом — путаное загромождение идолов, паноптикум восковых кукол, застывших масок и гримас, заученных движений — душевных и интеллектуальных, хлам устарелых идей и идеек, обрывки и ошметки изношенных понятий. Средний человек окунается в этот мусор, как в покойную, уютную, теплую, старую комнатную туфлю, растянутую по ноге, блаженствует и тешит себя блажью о свободе.