Татьяна Мудрая - Злато в крови

• Название: Злато в крови
• Автор: Татьяна Мудрая
• Жанр: Любовно-фантастические романы

---

— Ты что, Гринпис? — спросил я.

— Было бы парадоксом, если учесть мой способ кормления, тебе не кажется?

А потом были и другие песни, и я пел тоже, перехватывая гитару из ее рук, не помню что; временами мы составляли терцию, от которой тренькали хрусталики на казенной люстре, тинькали бокалы, гармонично подвывал Мокша и смертные постояльцы, наверное, зарывались с головой в самые толстые подушки. (Но самый прикол был в том, что кое-кто из них пробовал достучаться до нас утром — представьте, чтобы услышать хоровое повторение одного из гимнов, — и получил, как говорят, только сольную партию нашего даровитого песика). Голос Селины звучал не так уж громко, зато проникновенно, как лазерный луч, пущенный из офицерского веерника. Я подозревал, что кроме пресловутой «полетности», он обладал необычной амплитудой, почище, чем у перуанки Имы Сумак, работая как в ультрафиолетовом, так и в инфракрасном диапазонах.

И так-то хорошо пелось нам о здешних красотах, о моей любви и о ее фантастических авантюрах; о великом городе Лэн-Дархан: Селина клялась, что он был подарен ей весь целиком за ренегатство — внезапный переход из католичества в иную веру. «Понимаешь, мои люди готовы были раздолбать здешнюю архитектуру из дальнобойной артиллерии, а я внезапно встала на сторону противника. И говорю ему: я сюда послана ради того, чтобы мои люди соблюдали перемирие, а если они готовы его нарушить, берите с меня плату моей головой — и на глазах у всего нашего воинства… А потом для большего куражу еще и приняла веру исконных лэнцев на глазах у противоборствующих сторон. Выгорело, знаешь: обе стороны замирились, Лэн-Дархан уцелел. Да уж, чтобы получить нечто в самом деле стоящее, надо рискнуть на всю свою жизнь», говорила Селина не совсем определенно. Баллада же — или касыда, по-здешнему, — восхваляла сам город и порицала его врагов, была бесконечной, а все ее строки полагалось низать на одну рифму. Единственным, что я запомнил из этого упражнения в версификации, был четверостишие, разбитое на две полустрофы:

Город юный, город древний — заповедная страна,
В глубине твоих колодцев синь небесная видна.
Все свои цветы и краски от тебя берет весна,
И в твоих резных аркадах заблудилась тишина.

Кончилось тем, что под утро мы оказались в одной кровати, если можно так выразиться. Пьющие Кровь лишены секса в каноническом понимании этого дела, но все соответствующие эмоции и психические состояния по-прежнему при нас. Высшая степень нашей интимности — доверие: в дневном трансе любой из нас способен рефлекторным движением руки или ноги убить незваного пришельца, но если рядом с тобой тот, кому ты способен себя вверить, этот рефлекс гасится сам собой. Мы и не подумали прятаться друг от друга, только выгнали Мокшу погулять, плотно закрыли двойные шторы и забрались в особого кроя непроницаемые спальные мешки с мембраной (я прихватил этого вампирского ноу-хау аж два экземпляра, на всякий случай). Меня позабавило, что Селина пожелала оставить небольшую щель в стене рядом с окном — для притока свежего воздуха и оттока дурных запахов, — что отчасти имело резон, но нам не было вовсе необходимо. Мы ведь дышим не как смертные, а лишь когда говорим. Или поём во всю глотку.

Здесь я немного забегу вперед. Из-за того, что Селина так хорошо поладила со мною, Принцем всех шалопутов, в конце концов она стала со мной куда более откровенна, чем с нашим благородным римлянином и его сынком Роланом, который крепко задвинулся на вечных моральных ценностях. Если Римус лишь однажды познал ее (сам акт Обращения родствен тому, что у людей именуется «познать женщину»), если Ролан, сам того не ведая, был ею усыновлен: родство через молоко в Динане даже более свято, чем кровное, генетическое, а женская грудь как объект домогательства интересна одному лишь младенцу, — то мы с Селиной чувствовали себя сообщниками. «Ну вот как школьница-подросток, которая потеряла свою… хм… целостность, идет со своими впечатлениями не к мамочке, а к подружке, несмотря на то, что подружка легко может растрепать одноклассникам, понимаешь?» Вот, значит, кем я был — подружкой дней ее суровых! Исповедником россказней, которые не укладывались ни в одну временную линейку, а были как бы надерганы изо всех альтернативных миров, наподобие того, как парадный воинский пояс украшается отломками добытых в бою шпаг.

Особенно интриговало меня в Селине, что, в отличие от меня, не особо покушаясь нарушать правила, сама она была вопиющим из них исключением. Так много было в ней кипящей жизни, абсолютно человеческого жгучего юмора, так легко она включалась в смертное существование с его кипением страстей!

На следующий вечер, поохотясь отдельно друг от друга (с меня и одного того раза оказалось довольно: уж очень хлопотная была у нее методология), мы отправились полным ковшом черпать здешние красоты. Начали, понятно, с собора, «Храма Скалы», как называла его Селина.

— Откуда такое имя?

— Ну, говорят, в подражание Храму Соломонову, который муслимы называют «Купол Скалы», там еще пророк Мохаммед останавливался перед подъемом на небеса, а позже тамплиеры побывали. Рафаэль этот купол для одной из картин сделал фоном главного действа. Припомнил?

— «Обручение Марии». Но архитектура здесь иная. Не купол, а стрела. Скала.

— Верно. Вот тебе еще гипотеза. В древности храм вырубили из горной породы, как она есть в натуре, а в семнадцатом веке лишь отделали. Годится?

В самом деле, изысканный, прямо кружевной снаружи, с типичным «складчатым» многоарочным порталом и яркой розой над ним, внутри собор давил на плечи тяжестью массивных сводов, которые рассекались нервюрами не так густо, как в классической готике; высокий постамент алтарной части ассоциировался с чем-то языческим, витражи были лилового и черного, траурного стекла, а скульптур и вообще нигде не стояло.

Да. Никаких изображений темных ангелов, которые вдруг оживают и хватают тебя за горло. С легким содроганием я вспомнил приключения с дьяволом — или духом, как его ни назови, — и Селина (если верить, что мои мысли в нее не проникают) сразу отозвалась на мои эмоции.

— Вот ты о чем. Не обидишься, если я скажу попросту? С этим Мемом кто-то развел тебя как лоха, только я не совсем понимаю, кто.

— Мемом?

— Ай, да это один мальчик в детстве думал, что черта зовут Мем, потому что поп во время службы возглашал «Вонмем!» Послушаем, то есть.

— А откуда ты так сразу поняла, что «развел»? (Я решил обидеться за свое заветное.)

— Потому что там были образы. А образ — это то, что извлекают из сознания, но не истинная реальность. И сам текст до чего примитивный! На уровне профанной веры с небольшими модификациями. Рай — сусальное золото. Ад… Да ведь от тебя и не скрывали, что в аду на грешников насылают фантомы! И Вероники не было на вашей земле, и Плат уж больно портретный; о Туринской Плащанице, куда более похожей на натуральный оттиск, и то спорят.

— А чудеса Плата?

— Ты Сельму Лагерлеф читал? «Христос и Антихрист». Там ясно сказано: ложная святыня дает всё — кроме мира в душе. И лукава. Сколько наших собратьев по Темной Крови этот Плат сподобил на грех самоубийства!

— Тебе нас жаль.

— Я только лояльна.

— По отношению… к ошибке природы, фатальному порождению зла, кем мы по своей сути являемся.

— И часто ты этак проповедуешь, бия себя в грудь?

Мне стало смешновато: в самом деле, прокламации мне никогда не удавались.

— Эх, милый мой, мы, вампиры — это нечто, изредка случающееся с человеком; всё остальное люди творят над собой сами.

Я не выдержал и улыбнулся во весь рот, ненароком показав клыки.

— Я так понимаю, — продолжала Селина тем временем. — Всё, что рождается на этот свет, появляется не наобум, а с целью. Цель эта — себя понять. Может быть, и не возлюбить, но, во всяком случае, не питать к себе ненависти. Ненависть — это дорога, ведущая в никуда.

— Тривиальная мыслишка.

— А слово «тривиальный» происходит от «тривиума» — триединства наук, лежащих в основании средневековой учености… Нет, Грег, мы не ошибка природы, ибо она не ошибается, а перебирает варианты, даже если ее слугой выступает некий зловредный дух, охочий до плоти. Мы и не отродье диавола — слишком для него жирно. Сатана вообще не способен родить. А следовательно, нам надо оправдать наше существование: в его идеальном — подчеркиваю — виде.

— Какое может быть оправдание убийству?

Селина выразительно пожала плечами.

— Никакого, если исходить из одних моральных критериев.

— А что, есть и другие?

— Истины, добра и красоты. Вампиры особенно чутки к красоте, эстетике, так сказать. Это и есть их общий путь. Ведь истинная любовь — вовсе не нравственная категория, а скорее эстетическая; ведение Святого Духа.