Татьяна Мудрая - Злато в крови

• Название: Злато в крови
• Автор: Татьяна Мудрая
• Жанр: Любовно-фантастические романы

---

Всё на сегодня.

Вообще всё.

В этом мире по-прежнему вдосталь напрасных смертей и зря проливаемой крови. Это служит весомой гарантией моего теперешнего существования — или несуществования. Как угодно.

У меня нет никаких сторожей и вообще никаких спутников помимо тех, кого захочу я сам. Все препоны и перепонки между уровнями и их частями раскрываются передо мной, как если бы сама моя каменно-жесткая плоть была закодированным или заколдованным ключом.

Описывать роскошества Братской Цитадели тем, кто их знает, — бессмысленно. Тем, кто с ними не знаком, — запрещено. Скажу только, что я имею от них куда больше, чем хочу. В самом начале меня всё это забавляло.

Спешно обставлять очередной апартамент слегка обветшавшим антиквариатом; малевать с прежней увлеченностью и раздаривать с еще большей щедростью, чем прежде; принуждать моих добровольных служителей отыскивать в библиотеках мира или кунсткамерах тайных обществ некий раритет, считающийся пропавшим или несуществующим, и держать при себе, пока не наскучит. Пробовать самые изысканные блюда и напитки, сперва по крошке и по капле, позже — уставляя низкий столик мисочками и плошками, как в старинной японской харчевне. Совершать вместе с двумя моими «задушевными детьми», Сивиллой и Бенни, полулегальные охотничьи вылазки наружу, которые кажутся им захватывающим приключением, а мне, унылому прозорливцу, — дозволенной рутиной. Очаровывать смертных одним взглядом наивных карих очей, понуждая их то к лесбийскому (своеобразно трактуемому), то к содомскому греху, а немного погодя обнаруживать, что тебе всего лишь положили грошик в твою дырявую нищенскую плошку. Собирать коллекцию всевозможного колющего, режущего и рубящего оружия и проверять его остроту на себе. По временам испытывать на прочность свое огнеупорное бессмертие. Даже подвергаться совершенно непонятным, временами болезненным, иногда попросту нудным исследованиям и экспериментам на Медицинском Горизонте. Такие вот дозволенные игры…

Воистину мои судьи оказались умны не по моему разуму и коварны не по моему простодушию; здесь принято говорить, что Бог — первейший из ухищряющихся, но Странники — первейшие хитрецы после Господа Бога. Они заложили в свое тотальное решение и свои приватно даваемые советы элементарную провокацию: понудить меня выйти из Игры до срока. Но не учли одного и самого главного: терпение и тоска Темного Народа бездонны, а мои, выстраданные и отстоявшиеся в течение пяти с лишним веков, — тем паче».

Предполагаемое завершение истории было выведено на старый принтер формата А4 и отражено на стандартной белой бумаге для печати, свернуто поперек и небрежно засунуто в обширный карман, приклеенный к обложке рукописи с внутренней стороны.

«…обычный поход в медицинский спецотсек, сооруженный и укомплектованный в расчете на таких, как я, невольников чести и узников совести. Не понимаю и не понимал никогда, что за навар тут с меня поимели. Кровопийцы как старого, так и новейшего замеса уже отдали Зеркалу всё, чем обладают, до последнего волоска и кожной чешуйки, и притом как истинные люди доброй воли, о которых пишет Евангелие. (Ситуация, которую предвидели все и с восторгом авантюриста приветствовал — в качестве неопределенной будущности — наш Принц.) Некоторые из них сильнее меня, очень многие куда лучше овладели Даром Света, отчего, я полагаю, спят теперь лишь урывками, и практически все железно уверены в сохранении Главной Вампирской тайны и невынесении ее за пределы. А если Братство боится, что при случае не сможет уничтожить особо мощного и зловредного ренегата… Да никогда оно ничего не страшилось и устрашаться так вот прямо с ходу не начнет.

Ну хорошо. Мой эскулап глубоко поинтересовался некоей аномалией косметического характера, заключившейся в том, что подмышками и в паху у меня появились веснушки, немного похожие на старческую пигментацию. (Не иначе зловредный джинн Умар ибн Хаттаб наворожил.) По причине этого мы засиделись у него в кабинете, пробуя на прочих деталях моего тела небольшую кварцевую лампу и спешно залечивая получившиеся ожоги первой степени. Оттого я и вышел на волю в часы, когда медики перестают заниматься рутиной и набрасываются на экстренные случаи.

…По коридору мимо меня на рысях проволокли каталку, слошь закрытую плотной тканью лазурного цвета. Две медсестры бежали впереди, высоко вздымая мешки с пахучей багровой жидкостью, соединенные с телом прозрачными шлангами, два медбрата сзади подпирали катафалк с обеих сторон. Хирургия, вестимо. Сами доктора, числом трое, спешили вослед, вздев руки в тонкой резине и отрывисто переговариваясь через маски:

— Х…ва задачка о бассейне с двумя трубами. Вытекает со скоростью втекания.

— Да уж, распахало прямо в лоскут.

— Группа?

— Условно нулевая. Заранее готовили спецзапас.

— Кровь в банке на… не сработает, для свертывания нужно прямое, как в старину. Амосов, помните? Тогда, глядишь, мимо пронесет, и то. Две… минуты для мозга.

Я понял с пятого на десятое. «Сердце на ладони» русского хирурга и трогательная сцена, как врач жертвует своей теплой кровью, чтобы у прооперированного наконец приостановилось истечение жизненной силы… Пациент укрыт с головой: если не готовый покойник, то, уж верно, аномалия известного рода.

Убыстрил шаг, схватил главного (или таковым казавшегося) за рукав. Разумеется, тот треснул.

— Я дам кровь. Нужно переливание из вены в вену, так я понял?

— Юноша, — он то ли не узнал, то ли издевался, — это шесть литров, а то и более. Швы летят к известной матери и бабушке, сочатся и прочее. Вам рано зазря помирать.

Объяснять, кто я, было без толку, тем более это и мне самому было неизвестно.

— Я смертник Оддисены, — ответил я жестко. — Мне-то всё равно, а насчет вашего полутрупа сами решайте.

Нет, они безусловно понимали, уж такой здесь народ водится.

— Идите следом, раздевайтесь, становитесь под душ и обтирайтесь докрасна. Команде не с руки из-за вас размываться.

Портативный душ оказался в герметичном тамбуре за двумя дверьми — прямол в операционном зале. Сбросил с себя тряпки я после первой — там лежало всё их цивильное. Почти украдкой залез в стакан и пустил на себя почти кипяток: по мне било со всех сторон, так что я тихо ругался сквозь зубы. Махровая простынка для обтирания также добавила мне красок. Помимо прочего, в глубине моей скаредной душонки нарастала жажда той жидкости, чей запах щедро наполнял собой помещение: я схватил эту жажду и завязал морским узлом, чтоб ей неповадно было.

— Фаза какая? — донеслось до меня со стороны сомкнутых под рефлектором спин.

— Что?

— Дневная, ночная, минуты после пробуждения и до очередного транса? Сколько?

— Дневная, сразу пошел сюда и тут провел часа три.

— Плохо.

Я стоял, из первородной стыдливости кутая свою наготу в жесткое массажное полотенце.

— Давайте сюда.

Меня ловко подхватили в шесть рук, оголили и возложили на алтарь. Голубой кулек лежал на своей каталке отчасти развернутый, виднелись темные волосы, белый овал лица. Просто очень белый… Застегнули ремни на запястьях и шиколотках. Вроде как мы это уже проходили?

— Хлопнетесь зараз в обморок и с телеги, — объяснил мне самый главный матерщинник, сладострастно потирая кожу около моих скромных половых принадлежностей. — Делаем общую систему, главный мотор — ваш.

Кто-то всадил толстую иглу мне в шею, еще одну — в паховую артерию. На поле боя звенели сталью, что-то шипело, как локомотив. Второго сердца я не слышал.

— Вы… как вас позвать, чтобы уж точно отозвались?

— Андрей. Андрейша.

Самое первое, что я услышал в жизни.

— Целанид. Двойной. Через десяток минут…Ого!

Что-то невероятно сильное подхватило мое сердце и сдавило, но не больно, я мягко. И ощущение, что я расширяюсь… растекаюсь по древу… достаю другое такое же, как мое…

И обращаюсь в русло реки.

— Хорошо пошло. Аппарат включен? Держите наготове.

— Рубцуется, шеф. Пальцы теплые. Есть сердце!

— А у меня брадикардия. Дефибриллятор, мигом! Кофеин в вену! Андре… Черрт, отключайте, а то обоих потеряем.

Должно быть, я на самом деле умер, потому что до моих чутких вампирских ноздрей донесся совершенно тут неуместный аромат колумбийской арабики, такой богатый и мощный, что сразу оттеснил в сторону все местные эфиры, зефиры и дезинфектанты. Я приподнялся на широченном зыбучем гамаке ортопедического вида и повернул голову в сторону божественного запаха.

Та-Эль, немного повзрослевшая тех пор, как я видел ее в последний раз, — щеки чуть впали, на лбу шикарные зеркальные окуляры в черепаховой оправе с бриллиантиками, вокруг тонкого стана аж до плеч обвернуто стильное парео — сидела рядом с мной на открытой дачной веранде и в плетеном ротанговом кресле, попивая кофе из небольшой керамической чашки. Из чего я спокойно заключил, что вряд ли это рай: при жизни она жаловала один костяной фарфор, уверяя, что плебейская посуда совсем не держит тепла. Но и не ад, конечно: интерьерчик небольшого и уютного необитаемого острова.