Татьяна Мудрая - Сказание о руках Бога

• Название: Сказание о руках Бога
• Автор: Татьяна Мудрая
• Жанр: Фэнтези

Трое в Пещере. Конец света. Возникновение нового мира происходит в параллель с рассказом о странствиях и женитьбе юного купца на прекрасной женщине…

---

— А что бы ты ответил, если спросили? — улыбнулся Камилл. — Что любопытство заело?

— Ну, я человек дела. Мог бы попросить чая на пробу, чтобы купить партию.

— Так он у них непродажный. Собирать его можно только до полудня, потому что на ярком солнце он грубеет, наливается темной и терпкой зеленью. Поэтому и рвут только те его листочки, что распустились с первыми лучами. Работа тонкая и спешная. Я, правда, не думаю, что они нас не заметили. Одна «Стелла» чего стоит. Но любопытствовать о цели приезда никогда не станут. Недобрый человек солжет, добрый сам скажет, если захочет.

Так они стояли и наблюдали. Работа долго еще не прекращалась, но чем выше по небу взбиралось солнце и чем белей становился его свет, тем больше работниц в свободных и тонких одеяниях собиралось на окраинах — запускали руки в груды зеленого листа, скручивали его в пальцах, оценивая. Дети, наоборот, заходили в ряды, цеплялись за борта плетенок или подлезали под узкое донце, пытаясь его облегчить или просто из игры и озорства.

— О чужеземцы, — вдруг послышались откуда-то снизу, будто в ответ на недовольство Майсары, тонкие и смешливые голоса. — Наши матери послали нас, чтобы попросить вас разделить с нами полдник.

То было двое детишек лет пяти-шести, мальчик и девочка: у обоих темно-каштановые волосики забраны на самой макушке в косицы, виски и лоб подбриты, от чего выражение мордашек стало забавно-удивленным.

Вокруг недлинной белой рубашки каждого обмотан пестрый плетеный поясок, а ноги обуты в сандалии с толстой подошвой. Это были явные близняшки, однако мужчина смотрел решительней, его сестра — более доверчиво. Узкие глаза обоих уставились на Баруха как на самого старшего.

— Мы это сделаем охотно, — сказал он, невольно улыбаясь навстречу лукавым рожицам. — Вот только не создадим ли мы помехи вашей работе хлопотами вокруг наших персон?

— Гость — никогда не помеха; только после сердцевины дня, когда чай убран в сушила, ему может быть оказана куда большая честь, чем в начале, полном заботы, — с важной миной сказал мальчик гладкую, заученную фразу и, не удержавшись, фыркнул.

— Наши отцы как раз в полдень присылают нам свежее молоко, простоквашу и сыр от своих стад. И хотя сегодня у них что-то не получилось, запасов у нас хватит на всех. Есть все время в одной и той же компании страх как скучно, правда? — с непосредственностью семейного баловня добавила девочка.

— Где же пасутся стада ваших отцов? — спросил Барух.

Она махнула рукой куда-то в сторону водного горизонта.

— Чудесные детишки, — говорил иудей немного погодя, поспешая за ними. — Почему я не завел себе нигде таких внуков? Да ведь у меня, с моим мафусаиловым веком, и дети-то генетически не могли появиться. Я ходил по земле и не видел на ней теплого угла для себя…

— Так ведь потому и замечательно быть Странником, что все места твои, и все дети — твои внуки. Стоит только изменить ракурс. И не мучаться поисками своего кровного сына от златокожей, — тихонько возразил Древесный Мастер.

Барух слегка вздрогнул.

— Брат, а, может быть, нехорошо, когда человек стремится отделить для себя клочок мироздания и отгородиться в нем вот это моя жена и дети, мой дом, мое селение, моя страна? — Камиль внезапно подумал это вслух и испугался.

— Чудак! Ведь все народы — кочевники, и ни у одного из них нет прирожденного владения ни на других людей, ни на землю, ни на отечество. Прежде чем отделить, надо завладеть, а прежде чем завладеть — дойти, — ответил ему брат.

Тут они в самом деле дошли.

Женщины окружили их — все в чистом и светлом; шляпы они сняли, и лица их были обведены, как рамой, большим платком. От этого они казались молодыми и прекрасными. Гостей усадили в тень коренастого деревца. Здесь настланы были гладкие и блестящие циновки и растянуты поверх узорные светло-кремовые скатерти, шитые гладью. Девять цветов белого являли собой одежды и полотнища, и девятью девять цветов чая появилось на скатертях перед сотрапезниками: чая в фарфоровых круглых посудинах с носом, как у трубящего слоненка, совсем не страшного. Чай разливали в фарфоровые же звонкие стопки с двойными стенками, гладкой и узорчатой, — чтобы руку не обжечь. Напиток, от которого шел тонкий пар, был коричневый и нежно-зеленый, почти черный и бледно-соломенный, темно-красный, как рубин, и золотисто-желтый, как янтарь. Его цвет просвечивал сквозь стенки, аромат наполнял собой всю окрестность, вытесняя обычный воздух. Жар его освежал и прогонял духоту и зной, а теплота самым удивительным образом расширяла дыхание. От нежности его прошли истома и усталость, от терпкости сделался более острым взгляд, и в мире появились сотни оттенков цвета, вкуса и запаха, точно единый белый свет распался на полный спектр радужных цветов, оттенков и переходов.

— Какой напиток для водителя караванов, о брат мой! — то и дело восклицал Камиль.

— Погоди, и твоя земля родит не хуже, я ведь сулил тебе.

А потом, почти что нехотя, ибо волшебный чай едва не заменил им и еду, — они ели плотный, белый сыр, рассыпающийся на влажные крупицы, и кисловатое, нежно пузырящееся молоко розового и желтого цвета. Сыр пахнул молоком, молоко — земляникой и грушами.

— Кого они доят, здешние пастухи, интересно? — вслух размышлял Майсара. — Нашей Варде хоть мешками скармливай всякие фрукты-ягоды — не проймет. Еле-еле отдушка получится.

— Всё хорошо таким, как оно есть, — философски ответил Барух, нацеливаясь рукою на какие-то бледно-золотые стружки, что лежали кучкой на небольшом подносе. — Конечно, это масло, — добавил он с удовлетворением, — но совсем нежирное и во рту тает. Хлебушка бы им сюда, а то пища не слишком основательная.

В последнее время иудей заметно ожил, и возвышенное уныние стало покидать его на почаще и подольше.

— Я тоже подумал о хлебе, — кивнул Камилл. — Оставим женщинам немного нашего уд-рестского злака; он даже самосильно растет и множится, а в их руках даст урожай сам-тысячу.

Поели, ополоснули руки и лица в одном из многочисленных родников. За пшеницей был послан Майсара, а прочие Странники вошли в разговор с хозяйками.

— Где обитают ваши мужчины? — начал Биккху.

— На другом острове. Они навещают нас ради детей, — объяснила старшая из женщин. На вид ей было лет сорок, и волосы ее были темны. Старух же на Острове Горы вообще, кажется, не было. — Им скучно здесь. Они могли бы прожить рядом с нами гораздо большую жизнь, ведь чай дарует молодость телу, а спокойная жизнь — благодать душе. Но они любят бурную деятельность: скачки на лошадях, арканы, луки и стрелы, — и сманивают в нее наших сыновей, стоит им подрасти. Мы не противимся; здесь ничью волю не насилуют.

— Я полагал, что пастушеская жизнь скучна, однообразна и располагает к размышлениям, — удивился Субхути. — Потому и мечтал о ней, даже посох у меня такой, как у всех пастырей — с тяжелой загнутой рукоятью.

— Годится и овцу направить, подтянуть к собратьям поближе, и волка прогнать, — усмехнулся Мастер.

— Там не волки и даже не собаки, — бурно вмешалась молоденькая девушка. — Они были как мы…

— Да, я понял, — кивнул он. — И вашим пастухам приходится защищать уже не только стада и табуны. Поэтому они и перестали всякий день вас навещать?

— Да. Мы видимся, но реже и реже. Когда-то они приплывали на своих лодках каждый день по семеро, и жены не скучали без своих мужей и сынов, — вступила Старшая. — Потом по четверо, по трое, поодиночке, а нынче и совсем никого не видно по неделе.

— Но вы не бойтесь за них и за нас — они удержатся. Это воины! — с гордостью продолжила их молодая собеседница, когда замолкла ее мать.

«Какие они красивые, чистые и сильные, — подумал Камиль. — Я желал бы видеть всех наших женщин такими. Только я бы разрешил им носить гладкий цветной шелк, который струится и шелестит, и звонкие золотые бусы, серьги и браслеты, чтобы каждый их шаг овевался музыкой.»

— Прекрасные сборщицы чая, не видели ли вы здесь Белой Птицы и не откладывала ли она яйца на вершине вашего холма? — спросил Камилл.

— Нет, давно не видели. Она прилетает со стороны Острова Пастухов раз в году и на вершину не садится. Когда начинается первая летняя жара, Птица пролетает между солнцем и вершиной, накрывая наш остров тенью крыльев, и после этого чай зацветает. Мы обираем, сушим и храним тогда эти мелкие белые цветы, и чай из них — самый лучший.

— Я слышал о таком чае. Он нам и надобен. Не подарите ли немного сухих лепестков Странникам Океана?

— Мы хотели бы, чтобы все люди заваривали и пили наш чай, но цветы даем лишь тому, кто знает, что он такое по существу своему, — строго произнесла Старшая. — Их нельзя употреблять для забавы, как листья, иначе можно поплатиться очень дорого.

— И это я знаю. Отвар их может и убить, и воскресить, а иногда делает это одновременно, правда? — ответил Мастер. — Я однажды испытал его действие на себе, потому что я сродни всему растущему.