Татьяна Мудрая - Пантера, сын Пантеры

• Название: Пантера, сын Пантеры
• Автор: Татьяна Мудрая
• Жанр: Современная проза

---

Тут кончился один сон, и трое поднялись в новый.

На пестрой лужайке посреди цветов величиной с блюдце, бабочек размером с цветок и птиц росточком с толстого шмеля, которые прошивали пространство со скоростью шальной пули, стояла зеленая школьная парта. Прилежные поколения учеников оставили на ней свой след в виде лиловых гроздий, подобных винограду, многоцветных граффити и роскошного резного барельефа. На парте лежали две тетрадки и стояла чернильница-непроливайка старинного образца, наиболее вероятный источник упомянутой лиловости. За партой сидели двое мальчишек: один с выбившимися из-под полосатого колпачка светлыми патлами и длиннейшим носом, острым, как копье, другой — черноволосый, черноглазый и грустный, во всем белом и длинном. В руке грустный мальчик сжимал перо, такое пышное и изогнутое, будто он снял его со своей широкополой шляпы. На ними обоими нависал пышный силуэт в голубеньком кринолине до колен, в голубых кудряшках и с тонюсенькой талией. Глаза были тоже голубые, а носик, губки и голосок — тоже тонкие. То была девочка, а, может быть, кукла, как были марионетками оба мальчика.

— Негодный Буратино! — говорила она сердито. — Опять вы в чернильницу нос умакнули, а им только кляксы на бумагу ставить.

— На дерево тоже удобно, — пробурчал тот.

— Вот посмотрите на Пьеро — на урок со своими перьями приходит. И как следует чинеными, — продолжала она невозмутимо.

— Угу, — согласился Буратино. — Они у него вместо ножика или, на худой конец, стрелы годятся. Я как-то пробовал. Вот писать ими — одно мучение: прошлый раз утоплую муху из чернила подцепил.

— А в позапрошлый была живая мышка, такая хорошенькая, прямо черный тюльпан, — прошептал Пьеро.

— Мышь? Ай, гадкие мальчики, я сейчас упаду в обморок!

На ярко-синее небо набежали, заплясали, сталкиваясь и выбивая из себя искры. Из-за дальней кулисы выбежал лев — был он ростом с котенка, но страшен. На спине у него сидела совершенно нагая всадница, небрежно касаясь рукой его пышной гривы. Торопливо выползла черепаха Тортила — почему-то из той же чернильницы, что явно не было предусмотрено в сценарии, — зажав в беззубой пасти ключик, больше смахивающий на отмычку: с одной стороны — уйма стерженьков и выступов, с другой — традиционный ажурный трилистник.

— Вот, Буратино, — прошамкала она, — найди огонь с котлом Дагды на нем, проткни их копьем Луга, и за ними будет замочная скважина. Этим вот ключом отвори потихоньку калитку и войди в тихий сад точно тень, как говорится. Хотя что уж там будет — запамятовала по старости. Прошлый раз вроде юные пионеры присутствовали.

— Какие пионеры, Фенимора Купера? — возопил Буратино. — Спятили все!

Тут темношкурые небесные барашки, разбежавшись, с грохотом столкнулись лбами; в ацетоновом свете развесистой молнии явился сам грозный Карабас-Барнабас, имеющий полный человеческий рост, верхом на коне Зингаро, и крыса Шушара сидела у него на плече, а роскошная седая борода ниспадала до самых копыт.

— Куклы вы все, — произнес он веско, — и людьми только притворяетесь. Кукловод у вас один на троих, вот бы поискали от делать нечего, друзья. А ну, прочь отсюда!

Тут и этот сон истек и истончился. К кровати подошла Баба Анна и толкнула в бок среднего внука.

— Эшу, — громогласно прошептала она, — держи, это вечный пропуск в главный компьютерный зал, ну и в Зал Статуй, да и в Зал Кошек сразу. О нем никто не знал и не помнил — я его еще из моего Сирра привезла.

На этом все трое окончательно проснулись.

Сердце трех

По пламенному тексту городов
Скользя, как по листаемым страницам,
я чувствую везде, что не готов
теперь уже нигде остановиться.

Игорь Губерман

Утром Анна сказала:

— Вот и сбылось то, ради чего я тут осталась на всю зрелую жизнь. И вовремя, а то уже начинаю просачиваться из этого мира в какую-то глубокую и узкую щель. Щелочку между Библом и Сирром. Так ведь и получается, что, живя в грубой реальности, мы умираем в вымысел, не правда ли?

Теперь необходимо было оправдать появление у Эшу спутников. Конечно, можно было всегда признаться, что это его потерянные и возвращенные Сирром брат и сестра, но к тройняшкам в Библе относились настороженно. Могла некстати вспомниться и непонятная, однако в достаточной степени неблагонамеренная сутолока, сопровождавшая появление на свет самого Эшу. Проще всего оказалось выдумать очередное посольство из Сирра; и хотя наши приятели тянули разве что на посольскую охрану, вымысел, однажды сорвавшись с губ бабы Ану, мигом сделался, как и подобает всему сиррскому, самой весомой явью. К тому же он повыбил пыль из прошлого авторитета самой бабы, что пришлось как нельзя кстати, а то забыли, сестры и братья (особенно сестры), под кем ходите.

В мире, где само существование которого было, по сиррскому мнению, куда более эфемерно, чем любая классная выдумка, Нарджис предлагалось сыграть роль приемной дочери славного и всем достопамятного Карабаса-Барнабаса, То, что она и в самом деле была ею, поскольку каждый верховный правитель по традиции объявлял себя приемным отцом всех сирот, истинных и, так сказать, «соломенных», ни чуточки не мешало делу. В этой оказии Гали естественно выступил в роли капитана ее личной гвардии. Ибо кому еще доверить охрану воинственной, но все-таки девы — Голубой Девы, — как не «голубому», с его тяжелым бокэном и прочными кожаными доспехами? Саму гвардию, за неимением в Библе подходящих для сей цели множительных зеркал, спешно рекрутировали из дружков и подружек Эшу, наряженных в костюмы, оставшиеся у Анны с прошлого Хэллоуина. Все вышло очень непринужденно и по-сиррски, ибо роли, исполняемые героями, легко могли прочитаться с точностью до наоборот: изысканный царевич, сопровождаемый Пантерами личной охраны шаха, грубоватыми и яростными воительницами. Эшу на фоне всего этого смотрелся как толмач, переводчик с главного сиррского наречия, хотя на самом деле, помимо библиотского, владел лишь сновидческим языком и уличным мальчишеским арго.

Восток присутствовал и в том, что Нарджис, конечно же, укуталась в свое знаменитое черно-золотое покрывало, что прибыло из Сирра прямо в сон Эшу, и оседлала одного из лучших жеребцов-трехлеток бабы Ану. От нее сильнейшим образом несло розовым маслом и лошадиным потом снаружи, чесноком — изнутри, из полускрытых розовых уст.

Ибо тонкие ее пальчики натягивали на уста край тяжелой ткани, а темное личико пряталось как бы в густой тени, что создавала широкая золотая рама: каббалистические и магические знаки, звезды, сияющие через переплетение ветвей, морозные пальмы, как на лезвии лучшего из клинков, и прочее в том же духе. Сами глаза Нарджис можно было бы сравнить со звездами, кинжалами и иными символами волшебства, если бы это не было так избито и тривиально. Словом, от Нарджис оставалось всего ничего, и это «ничего» давало несказанный простор библиотской фантазии.

О сказочная краса в темной утробе покрывала! Что ждет мир, когда ты родишься на свет?

Так пропутешествовали они от конюшенного двора до самого дома. На верхних ступенях нисходящего к нему амфитеатра массовка остановилась, а нашу героическую триаду с ликованием встретили оба директора: умерший дон Пауло Боргес и заточенный невесть куда Бенедикт. Ведь для Сирра все живые, и знает он всё обо всех.

Внутри, однако, их ожидала тяжелая местная реальность, потому что Альдина, которая и раньше норовила заместить собой директора на всех знаковых мероприятиях, встретила делегацию в зале приемов, воссев на особо торжественное кресло с прямой дубовой спинкой и белым атласным сиденьем, выполненным в форме раскрытого фолианта. Карие глаза ее светились кротостью и мудростью воистину неизреченными: то был ее звездный час. Но и звездный час Эшу, который реабилитировал себя за многие годы житья на побегушках у тех библиотечных дам и девиц, что окружили подножие трона. Но не в том заключалось его главное и тайное торжество, что ему удалось, наконец, уесть всех и вся, а в том, что он, наконец, почти что обрел искомую целокупность и завершенность и от лица сей целокупности и завершенности выступал.

Высказанной вслух целью посольства было — получить доступ к неким скрытым фондам, о которых Эшу знал твердо, что Альдина утвердилась на них так же плотно, как на своем торжественном седалище, и из-под себя нипочем не выпустит. Как говорил святой Поджо с подачи австрийца Мейера, уселась подексом на кодекс. (Сам Эшу, кстати, шутя доставал их из своего экрана.) Впрочем, Сирр так или иначе, но получает все, что хочет, кроме, разумеется, того, что изначально пребывает в виде смутных и недопеченных образов, так что искомое разрешение было всем им троим нужно, как собаке пятая конечность.