Мария Скрягина - Свет смерти

• Название: Свет смерти
• Автор: Мария Скрягина
• Жанр: Остросюжетные любовные романы

---

— Все в руках Божьих…

Тут у меня сдали нервы, и я зашипела на него, словно самая ядовитая змея:

— Что вы все о вашем Боге? На дворе двадцатый век, Бога нет, а если бы он и был, он бы умер, потому что не нужен никому. Если бы видели то, что видела я! Они все были мертвы, понимаете! Холодны, как лед! Бледны, как больничные простыни! Как будто куклы, а не люди. Мертвецы кругом! Как тут не сойти с ума, а вы говорите: Бог! Да причем тут Бог?

И тут этот благообразный падре выпрямился, словно струна и сказал жестко, будто намеревался изрезать меня словами:

— Вы остались живы, и это ли не знак вам от Него? Возможно, именно сейчас вам дан шанс на спасение. Оглянитесь на свою жизнь — как вы жили, чем были заняты ваши помыслы, каковы были ваши цели? Как вы провели юность, еще помните?

Многочисленные любовники, веселые вечеринки, пьянство, безделие, суета, с годами пришла гордыня и уверенность в праве на грех. Потом вы придумали себя роль несчастной вдовы и вместо того, чтобы жить, жить по-настоящему, дарить окружающим вас людям любовь и доброту, вы упивались своим горем. Я прекрасно наслышан о вашей жизни.

И, единственное, чего я не понимаю, почему Хосе выбрал именно вас? Вас! За что вы мучили его всю жизнь?

Не кажется ли вам теперь, что можно изменить свое будущее, вымолить прощение у Того, Кто создал вас и уверить Его в том, что ваша жизнь не бессмысленна? Вы боитесь смерти, но не разумнее ли бояться того, что последует за ней?

Он помолчал. Я была потрясена, я рассчитывал на жалость, на сочувствие, а вместо этого на меня посыпались упреки.

— Я отвезу вас в монастырь к сестре Габриэле. Там у вас будет время подумать, что делать дальше.

«Чертов святоша!» — от этой забавной фразы хотелось смеяться. Всего-то его заслуг — научил Хосе разбирать буквы, а туда же. Кто он такой, чтобы судить?

Мы ехали поздним вечером по неровной деревенской дороге, тряслась и дрожала телега, и мне казалось, что сейчас мое тело просто не выдержит и рассыплется на атомы.

Многоглазое небесное чудовище дремало, изредка моргая, смахивая то одну, то другую случайную слезу. И следило, я была уверена, что отныне оно следило за мной, как нарушившей закон, не доставшейся ему вместе со всеми.

«Нет, я выберусь», — говорила я себе, закрывая глаза, чтобы чудовище по блеску зрачков не узнало о моих планах. «Я убегу от тебя…Убегу». Потом я уснула и очнулась уже в монастыре.

Тело затекло, и я с трудом выбралась из телеги. Тусклый фонарь едва освещал фигуру в черном.

— Пойдемте.

Мы прошли за сестрой по темным коридорам, логика которых мне была неясна, потом оказались в маленькой келье. Кровать, стол и стул. Небольшое зарешеченное оконце.

— Присаживайтесь, вы устали. — Монахиня поставила фонарь на стол, свет упал на распятие, висевшее на стене. Мне и так было не по себе, но тут будто комок забил мне горло. Крест. На моей жизни сейчас ставят крест. И что выбирать? Келью или тюремную камеру? У кого быть в плену, у Бога или у людей? Зло меньшее или зло большее?

— Сестра Габриэла, этой женщине угрожает опасность, возможно, ее хотят убить. Я хотел бы просить вас дать ей приют на какое-то время. Пока она сама не решит, что ей делать дальше.

— Хорошо, падре, — пожилая настоятельница с утонченными чертами лица — наверное, когда-то набожная девушка из хорошей семьи, близко к сердцу принявшая зов Божий, преданно служившая ему и вот теперь начальствующая в Его доме. Неплохая карьера.

— Вам принесут поесть, отдыхайте. — Она зажгла мне лампу на столе, попрощалась и вышла. Отец Антонио задержался на минуту. Я хотела поблагодарить его, но из-за кома в горле не могла издать ни звука.

— Да хранит вас Господь, — он перекрестил меня и ушел. Я осталась одна.

Потекли бесчисленные дни в монастыре. Сначала я сидела в своей келье, потом попросила разрешения гулять в маленьком монастырском внутреннем дворике, усаженном розами. Мне выдали монашеское одеяние, чтобы я ничем не отличалась от сестер, и позволили проводить время на воздухе. Заняться было нечем, я спросила о книгах. Молоденькая монашка-креолка принесла Священное Писание, я едва сдержалась, чтобы не фыркнуть, но она подметила мое недовольство и пригласила в библиотеку.

Библиотека полнилась изданиями Библии, житиями святых, какой-то богословской литературой, в общем, читать было нечего. Я взяла для виду что-то наугад и собралась вернуться в келью. Монашка остановила меня, позвала на молитву, я вежливо отказалась, хотя, например, можно было попросить кого-нибудь там наверху, чтобы благословил полицию Буэнос-Айреса на подвиг.

Я ждала того дня — и, казалось, он совсем близко, — когда в эту дверь войдет падре и скажет: «Убийца найден!». И тогда я потеряю голову от счастья и, возможно, даже брошусь ему на шею и одарю поцелуем в его целомудренную щеку. Но время шло, вестей из-за стен монастыря не поступало.

Провести всю жизнь в этой каморке? Следовало подумать о том, чтобы уехать из страны. Только куда? И где взять денег? Где-то там, в большом мире на широкой, светлой улице стоял мой просторный дом — олицетворение свободы, которой у меня не было. Все вспоминалось до мелочей — старинная антикварная мебель, картины, скульптуры, шторы из дорогих тканей, шкафы с книгами со всего мира. Роскошные светские апартаменты, доставшиеся в наследство от родителей.

Мой отец уехал из Праги при загадочных обстоятельствах. Краем уха я слышала о некоторых подробностях той жизни, о спешном отъезде, о том, что отец, простой банковский служащий, отбыл на новое место с очень большой суммой денег. Здесь ему везло также, как на родине, деньги приносили прибыль, мы стали состоятельной и уважаемой семьей, а я все пыталась вытравить из памяти обрывки ночных разговоров из детства. Иногда, думая, что их никто не слышит, родители винили себя, и мать просила прощения у Бога и Девы Марии. Когда я выросла, эти воспоминания мне стали неприятны. Теперь, оглядывая монастырские стены, я начала подозревать: за все есть ответ, за все.

Хименес знал комиссара уже не один год.

— Рауль, наверху очень высоко оценили твою работу по раскрытию убийства на вилле де Сальвы. Так что тебе полагается премия, — Эскобар придвинул к нему белый конверт. — Но дальше заниматься этим делом тебе не придется, оно будет закрыто. Смерть всех шестерых признана несчастным случаем в результате отравления — эксперты обнаружили м-м-м бактерии м-м-м ботулизма в еде, поданной в тот вечер.

— По-моему, от ботулизма не засыпают. — Хименес носком ботинка ковырял щербинку в полу. В его голосе не было ни протеста, ни удивления, ни желания что-то доказать. Он сказал это просто так, для очистки совести.

Комиссар выразительно посмотрел ему в глаза.

— Рауль, давай не будем… Наше дело маленькое, наверху виднее, кто и от чего умирает. Не нам совать свой нос в политику и все такое. Твою работу оценили и ладно. — Он постучал по конверту. Хименес взял деньги, повертел в руках.

— Все-таки странная смерть, — потом поднял глаза.

Комиссар пожал плечами:

— Отравление, просто отравление. Ну, что ж, иди отдыхай. Передавай привет супруге.

Хименес вышел из участка и закурил. В кармане пиджака лежали деньги, чистенькие, свеженькие купюры.

Когда Рауль взял «премию» в первый раз, ему было так тошно, что он напился, а на следующее утро пошел в церковь. Ему хотелось очиститься. А еще больше — оправдаться. И после нескольких тусклых и беспросветных дней нашел оправдание — ведь он делает это не для себя, а для своей семьи.

Семья — это святое, и ради тех двоих он готов на все, даже на предательство. Но разве он кого-то предает? Почему те, другие, богатые, лживые, развратные, почему они имеют право на безбедную жизнь, а он, честный, работяга — нет? Почему они могут спустить за один день столько, сколько вся семья Хименеса тратит за месяц? Где справедливость? Если справедливости в мире нет, Рауль сам придумает ее, сам устроит. Его мальчику нужна операция — он сделает для этого все. Ведь надеяться не на кого. Он один против всего мира, он один должен бороться за существование своего маленького корабля. Что ж, если эти богатенькие дяденьки, их сыночки и дочки готовы платить, готовы делиться, он, Хименес, не против. Они должны платить за свои грехи. Так думал Рауль, шагая по улицам, сжимая руки в кулаки.

И все-таки, где-то в глубине еще был жив молодой Хименес, человек с идеалами, человек, которого за его честность, порядочность и жажду справедливости полюбила девушка из хорошей семьи. Не ровня ему, нет, слишком красивая, слишком возвышенная, образованная. Родители так и не простили ее. Хименес часто задавался вопросом: жалеет ли она? Жалеет ли она о таком вот скудном, совсем не роскошном существовании, о маленькой квартире, о том, что приходится подрабатывать уроками французского у высокомерных господ, и что хуже всего — о том, что пока им не справиться с хромотой Дуду? При этой мысли Хименес шел куда-нибудь выпить, забыться, а по возвращении домой сразу ложился спать, ни с кем не разговаривая.