Андрей Рытов - Рыцари пятого океана

• Название: Рыцари пятого океана
• Автор: Андрей Рытов
• Жанр: Биографии и Мемуары

---

- Кто из ваших летал на "пятьдесят пятом"?

В то время каждый самолет имел на фюзеляже хорошо заметную белую цифру. Это нововведение принадлежало Благовещенскому. Сделано оно было для того, чтобы ведущий всегда знал, кто рядом с ним дерется. Баранову ответили:

- Летчик Н.

- Можно его видеть?

- А почему бы и нет? Вон он идет.

К Баранову подходит высокого роста парень, лицо загорелое, нос с горбинкой, в глазах недоумение.

- Вы сегодня летали на "пятьдесят пятом"?-спрашивает его Баранов.

- Я. А что?

- Голуба моя! - и Баранов, широко распахнув объятия, облапил летчика, расцеловал. - Да вы же мне жизнь спасли!

- Что вы, что вы, - смутился летчик. - Просто так получилось...

Что же произошло? В воздушном бою Баранова основательно потрепали. На .малой скорости он шел домой. И вдруг откуда ни возьмись пара вражеских истребителей. Одна атака, другая. Японцы любили нападать на подбитые самолеты. Тут уж победа наверняка обеспечена.

Как раз в это время возвращался на свой аэродром и летчик Н. Увидев товарища в беде, он пристроился одному из нападающих в хвост и короткой очередью подсек его. Японец загорелся и потянул к земле. Другой сразу смекнул, что пахнет жареным, развернулся и, резко спикировав, ушел. Наш истребитель не стал его преследовать: кончились патроны, да и горючее было на исходе.

На всякий случай Н. проводил Баранова до дому, приветственно покачал крыльями и только после этого вернулся на свой аэродром. Он честно выполнил закон боевого братства.

Так летчик Н. решительно и смело наступил на горло страху. Позже он был награжден многими боевыми орденами, а за участие в финской кампании удостоен звания Героя Советского Союза.

А вот второй случай.

Захожу как-то к Павлу Федоровичу Жигареву. Вижу, злой он, широкими шагами меряет комнату и что-то говорит. У стола, склонив голову, понуро стоит командир группы бомбардировщиков Тимофей Хрюкин и теребит в руках карандаш. На нем желтая безрукавка, на лбу выступили капельки пота. Стояла невыносимая жара, и даже открытое окно не помогало от нее избавиться.

- Нет, ты только полюбуйся на него, - с укоризной в голосе говорит мне Жигарев, кивая на Хрюкина. - Растерял всех своих летчиков и сам только случайно остался живым.

Заложив руки за спину, Павел Федорович еще раз пробежал от стола до двери и обратно, остановился перед Тимофеем и, чуть ли не тыча в лицо рукой, гневно спросил:

- Где теперь искать ваших летчиков, где? Потом отошел от Хрюкина и, обращаясь ко мне, распорядился:

- Все. К чертовой матери! Отправить его в Москву.

Я толком еще не знал, что произошло, и пока старался сохранять нейтралитет. Хрюкин был мне известен как очень опытный летчик и хороший командир. Слыл он за храбреца и пользовался у подчиненных большим уважением. Поэтому я спокойно спросил Жигарева:

- А что же все-таки произошло, Павел Федорович?

- Этот молодец, - поостыв, сказал Жигарев, - завел двенадцать самолетов за облака и там растерял их, как беспечная наседка теряет цыплят в крапиве.

- А куда он их собирался вести? - прикинулся я неосведомленным.

- Разве не знаешь? Тоже мне комиссар, - переводя разговор на шутливый лад, продолжал Жигарев. - У Нанкина скучились японские военные корабли. Вот и задумали ударить по ним. А вышел конфуз...

Оказалось, Хрюкин не учел, что в этот район его летчики ни разу не ходили. Попав в облака, они растеряли друг друга. Домой нашли дорогу только три экипажа. Остальные приземлились где попало. Поэтому было от чего вскипеть Жигареву и потерять дар речи даже такому храброму человеку, как Тимофей Хрюкин.

- Тимофей Тимофеевич, - осторожно старался я заступиться за Хрюкина, дал, конечно, маху. Не зная броду, не суйся в воду - гласит народная пословица. Наказать его, может быть, и следует. Но ведь сделал он это не по злому умыслу. Хотелось как лучше, а получилось...

- Хотел, хотел... Из добрых побуждений кафтана не сошьешь, - стоял на своем Жигарев.

- Да ведь и мы с вами, Павел Федорович, немножко виноваты. Погоду знали, подготовку летчиков тоже. Однако вылет не запретили, наоборот, подбадривали: давай, давай...

- А у него на плечах своей головы нет? - кивнул Жигарев в сторону Хрюкина.

- Как нет? - Заметив перемену к лучшему, я уже решительнее встал на защиту Тимофея Тимофеевича. - Есть, да еще какая - забубенная!

- Во-во, забубенная, - подхватил это слово Жигарев и едва заметно улыбнулся.

О Хрюкине мне еще в Москве, перед отъездом в Китай, рассказывал Павел Васильевич Рычагов. Они вместе воевали в Испании.

Родился Тимофей Тимофеевич в 1910 году в Ейске. Дед его был ломовым извозчиком, отец каменщиком, мать, из семьи рыбаков, работала прачкой. Прокормить большую семью в городе оказалось не под силу, и семья Хрю-киных переехала в станицу. С восьми лет Тимофей гнул спину на богатых казаков, потом сбежал из дому и два года беспризорничал.

Молотобоец в железнодорожном депо, чернорабочий, грузчик-таковы его первые трудовые университеты. До пятнадцати лет он был неграмотным. Поокрепнув, закончил школу взрослых и потом поступил во вторую военную школу пилотов в Ворошиловграде. Это и предопределило дальнейшую судьбу Хрюкина - он навсегда связывает свою жизнь с авиацией.

Когда развернулись бои республиканцев с франкистами, Тимофей Хрюкин одним из первых подал рапорт, чтобы его направили в Испанию. Воевал он крепко, заслужил боевые награды.

И вот теперь Хрюкин в Китае. Сражался он с японцами храбро, и нельзя было остаться безучастным к его судьбе, если даже он допустил оплошность в трудных обстоятельствах. Словом, мне удалось настоять, чтобы его не откомандировывали в Москву. Позже за участие в уничтожении японского авианосца ему было присвоено звание Героя Советского Союза, а китайское правительство наградило его орденом.

Мне довелось потом немало поработать вместе с Тимофеем Тимофеевичем Хрюкиным, ставшим командующим воздушной армией, дважды Героем Советского Союза. Я все больше убеждался, какой это талантливый военачальник и по-настоящему партийный человек.

 

Возвращение

Однажды на аэродроме в одной из летных групп я проводил собрание землячества. Сейчас этот термин звучит несколько странно. Но там, на чужой земле, мы не имели возможности собирать коммунистов и комсомольцев - такова была обстановка. Поэтому практиковались так называемые собрания землячества.

Сидели мы в зале столовой, не спеша пили крепкий чай и вели разговор о своих житейских делах. Но вот приехал Жигарев, отозвал меня в сторону и сказал:

- Слушай, Андрей, закругляйся и поезжай домой. Полетишь в Москву.

- Как в Москву? - не понял я. Для меня это была такая неожиданность, что я не сразу нашелся: радоваться или грустить?

- А вот так. На замену тебе прибыл товарищ. Вечером, надеюсь, пригласишь на прощальный банкет?

Вначале показалось, что Павел Федорович шутит: житье наше вдали от родины было не слишком веселым, и мы нередко подтрунивали друг над другом. Но когда я познакомился с приехавшим Федором Ивановичем Богатыревым, комиссаром авиабригады, все стало ясно.

Вечером собрались. Вспомнили в дружеском кругу общие радости и печали, пережитые за время пребывания в Китае. Жаль было расставаться, но приказ есть приказ: люди мы военные и должны ему подчиняться.

Утром следующего дня из Ханькоу отправлялись на ремонт два самолета СБ. Мне предложили воспользоваться этой оказией.

- Другая возможность представится не скоро, -предупредил Жигарев.

Я не возражал. На СБ так на СБ. Это будет даже быстрее.

О том, что один самолет не совсем надежен, не думалось. Как-нибудь долетим...

Поднялись, сделали над аэродромом прощальный круг и взяли курс на северо-запад. Вместе со мной на борту был молодой летчик Пушкин, ныне генерал-лейтенант авиации. Не успели мы пройти и сотни километров, как путь преградила сплошная грозовая облачность. Горизонт был густо-черным, по нему полосовали молнии. Красивое и жуткое зрелище. Соваться в этот кромешный ад было бы, конечно, безумием, и мы повернули обратно.

Подходим к Ханькоу, а там новая неприятность: на аэродроме рвутся бомбы. Посмотрели вверх - висит колонна вражеских бомбардировщиков. А еще выше идет воздушный бой. На наших глазах японцы подожгли самолет, ходивший по кругу и пытавшийся произвести посадку.

Поднялись мы на пять с половиной тысяч метров, отошли в сторону и стали ждать, когда закончится схватка. Мы были совершенно беззащитны. Оружие с борта сняли и тоже отправили в ремонтные мастерские.

Но вот закончился бой. Японцы ушли на восток, наши приземлились. Выяснилось, что во время вражеского налета погиб экипаж Долгова.

Нашу машину быстро заправили и поставили в сторону, чтобы в случае неожиданного воздушного нападения не мешать взлету истребителей. И мы стали ждать, когда грозовой фронт рассеется. Никаких метеорологических постов тогда не существовало, все определялось на глазок. Видим: сектор неба, куда нам предстояло лететь, постепенно стал светлеть.