Беназир Бхутто - Дочь Востока. Автобиография.

• Название: Дочь Востока. Автобиография.
• Автор: Беназир Бхутто
• Жанр: Биографии и Мемуары

---

Указ военного положения № 5

Любой, организующий или посещающий собрание профсоюза, студенческого общества, политической партии без разрешения военной администрации, наказывается числом ударов до десяти и тюремным заключением до пяти лет.

Указ военного положения № 13

Критикующий армию устно или письменно... числом ударов до десяти и тюремным заключением до пяти лет.

Указ военного положения № 16

Агитация среди служащих вооруженных сил против воинского долга и подчинения главе режима военного положения генералу Зие уль-Хаку наказывается смертной казнью.

О соблюдении заповеди «не укради» заботился указ военного положения № 6, обнародованный в день военного переворота. Грабеж и мародерство наказывались отсечением руки.

Сразу же Зия спустил с поводка религиозных фундаменталистов. Поститься или не поститься во время священного месяца Рамазана всегда было личным делом каждого пакистанца-мусульманина. При режиме военного положения все рестораны, кафе и иные точки общественного питания закрывались от восхода солнца до заката. В университетах вода отключалась даже в уборных, чтобы кто-нибудь не умудрился напиться в течение дня. Банды фундаменталистов слонялись по улицам, ломясь среди ночи в любую дверь, чтобы убедиться, что люди готовят сехри, предутреннюю трапезу. За курение, еду и питье на людях арестовывали. Личного выбора в Пакистане более не существовало, лишь подчинение регулированию псевдорелигиозной военной администрации.

Озабоченные арестом отца и тьмой, навалившейся на страну, сторонники ПНП приходили в наш сад на Клифтон, 70. Мир разговаривал с мужчинами, а к женщинам мать, страдавшая от низкого давления, высылала меня.

— Скажи им просто «хаусларахо — не падайте духом».

«Хаусларахо, хаусларахо», — бормотала я, как попугай, обнаружив, что за восемь лет, проведенных за границей, основательно подзабыла урду.

Зия организовал в газетах кампанию по дискредитации отца. «Бхутто покушался на мою жизнь!», «Бхутто похитил меня!» — кричали политические противники отца, живые и здоровые. «Ты должна быть готовой к кампании клеветы, — сухо сказал мне как-то отец во время одного из разрешенных телефонных разговоров. — Это часть операции „Честная игра"». Такое кодовое обозначение, «Честная игра», Зия придумал для переворота. Зия потихоньку сокращал штат обслуживающего персонала в Мурри. «Как будто мне до этого есть дело», — равнодушно заметил отец.

Отец не падал духом, не терял чувства юмора. «Сегодня мне позвонил репортер, спросил, чем занимаюсь. Я сказал, что читаю о Наполеоне. Что особенно интересуюсь, как он держал в узде своих генералов».

Стойкость отца помогала нам не падать духом. Мы оставались бодрыми, держались уверенно. Прежде всего, отец жив. Во-вторых, народ его поддерживает. ПНП популярна, как и прежде. Мир поехал по распоряжению отца в Ларка-ну, а в Карачи с приходившими к нам людьми общались Шах и я. На встречах присутствовали фотограф и репортер нашей семейной газеты «Мусават», единственной, представлявшей точку зрения ПНП. На следующий день газета давала отчет о том, что происходит в кругах ПНП, и опровергала клевету, опрокидываемую на нас прессой, подконтрольной военному режиму.

После ареста отца тираж «Мусават» подскочил с нескольких тысяч до ста тысяч экземпляров в одном только Лахоре. Но и этого не хватало, и цена на газету тоже подскочила. Ловкачи продавали ее из-под прилавка по десять рупий за экземпляр. «Мусават» продают на черном рынке по десять рупий», — с восторгом сообщила я отцу по телефону. Десять рупий — больше среднего дневного заработка в стране. Цифры тем более поразительные, если учесть низкий уровень грамотности населения и то, что режим не поощрял рекламодателей, пользующихся услугами нашей газеты.

— Зия собирается сегодня ко мне в гости, — сказал отец в телефонном разговоре 15 июля. На снимке в газете на следующий день после встречи отец выглядел озабоченно, лицо его отражало серьезность ситуации в стране. Зия, напротив, сидел с виноватым видом, руку поднял к груди, как будто извиняясь, с заискивающей улыбкой. — Снова повторяет, что собирается устроить выборы и выполнить функцию честного арбитра.

Почему Зия снова и снова заверял, что честно сдержит обещание? Отец мой, разумеется, генералу ни на грош не верил. Мы ему тоже не верили. Да и как ему можно было поверить после истерической кампании травли?

Анализ ситуации затруднялся слишком большим количеством неизвестных. Впервые в истории Пакистана, включая два периода военного правления, под арест попали не только политики, но и государственные служащие, в числе которых секретарь премьер-министра Афзал Саед, советник премьер-министра Рао Рашид, заместитель уполномоченного по нашему округу Ларкана Халид Ахмед, глава насчитывающей 500 человек федеральной службы безопасности Масуд Махмуд и многие другие. Какое отношение к политике имеют государственные служащие? Чего добивались генералы, какие цели преследовали?

Зия в своих интервью выболтал, что у армии имелись планы «на случаи чрезвычайных ситуаций», признав, таким образом, что переворот планировался заранее. Таким образом, арест государственных служащих являлся не спонтанным действием, а пунктом разработанного заранее плана. Но с какой целью? «Военный» план кампании клеветы в средствах массовой информации тоже показателен. Какой в нем смысл, если Зия всерьез собирается провести справедливые выборы?

Журналисты тем временем продолжали звонить на Клифтон, 70, расспрашивая об отце, о ПНП, о выборах, провести которые по-прежнему клялся Зия. «Пригласи их на чай», — предложил отец. Я так и сделала. К моему удивлению, народу в столовую набралось столько, что кондиционеры едва справлялись с нагрузкой. На помощь мне пришли кузины Фахри и Нале, а также Самийя с сестрой. Чай с самоса и вопросы, вопросы... Я нервничала, старалась отвечать на все вопросы. Но один из них меня поразил.

—Правда ли, что мистер Бхутто и генерал Зия спланировали переворот, чтобы повысить популярность мистера Бхутто?

— Разумеется, нет. — Это все, что я смогла ответить, вспоминая страх и неуверенность в ночь ареста отца. Когда я на следующий день повторяла историю посетителям, к моему еще большему изумлению, выяснилось, что слух этот разнесся повсюду, очевидно распространялся генеральской кухней дезинформации.

В стране, полной неграмотных, такой как Пакистан, слухи и базарные сплетни часто затемняют истину. Вне зависимости от степени вздорности слухи производят определенное действие даже и на образованную публику. «Правда, что у тебя в сумочке миниатюрная видеокамера, на которую ты тайком снимаешь свои встречи с политиками?» — спросила у меня однажды старая школьная подруга. Я просто ушам не поверила. «Скажи, а как бы я снимала сквозь сумочку?» — спросила я ее в ответ.

«Ой, правда, я об этом и не подумала, — призналась она. — Знаешь, я об этом в газете прочитала».

Даже в особо интенсивных летних ливнях, разразившихся через две недели после переворота, обвинили отца. «Фундаменталисты распускают слухи, что Бхутто-сахиб наколдовал потоп в отместку за переворот», — сообщил мне один из посетителей. Вызванные ливнями наводнения смывали дома, уничтожали посевы. Кто-то, возможно, и поверил в эти слухи, но только не жители бедных районов Лахора, бастиона ПНП. Эти местности особо тяжко пострадали от наводнения.

— Посети Лахор, — велел мне отец. — Прояви солидарность с пострадавшими. Там последствия паводка сокруши тельные.

Отправиться в Лахор самой, в одиночку? На такое я раньше не отваживалась. Я почувствовала себя неуверенно.

— Объяви программу визита в «Мусават» и возьми с со бой Шаха.

В течение суток мы с Шахом прибыли в Лахор. В аэропорту нас приветствовали сотни наших сторонников, скандировавших лозунги ПНП, несмотря на указ военного положения № 5, грозивший участникам и организаторам несанкционированных политических митингов пятью годами тюрьмы. Энтузиазм встречавших задержал нас с Шахом на пути к машине. Мы с братом — ему было лишь восемнадцать лет — не ожидали такого приема, ведь мы лишь дети премьер-министра, а не политические деятели.

Еще большее скопление народа поджидало нас у бунгало бегумы Хаквани, президента женского движения в Пенджабе. Народ не поместился в ее громадном саду, толпился на улице. Мы с Шахом, ослепленные сверканием фотовспышек, взмокли в набитом битком зале приема. Во время приема меня пригласили к телефону. «Премьер-министр Бхутто, — пронеслось по толпе. — Председатель Бхутто...» Многие увязались за мной к телефону.

—Как у тебя дела? — спросил отец, еще не зная об оказанном нам здесь приеме. Я сообщила ему о теплой встрече в аэропорту и здесь, в Лахоре. Ему это понравилось. — Передай им от меня несколько слов, — сказал отец. Положив трубку, я повернулась к присутствующим.