Томас Фланаган - Год французов

• Название: Год французов
• Автор: Томас Фланаган
• Издательство: Радуга
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1987

Роман известного американского писателя Томаса Фланагана рассказывает об освободительном движении ирландского народа на рубеже XVIII–XIX веков. Глубокое знание истории Ирландии, ее экономического и политического положения помогло писателю создать правдивое и достоверное произведение о важном этапе борьбы этой страны за независимость.

---

Удивительно, как несхожи эти два мира: смерть и жестокость — и мирные поля, как уживаются они под одним солнцем, еще по-летнему теплым, сентябрь почти не чувствуется. Ох, горьким окажется он для многих, молю бога, чтобы миновали беды моего разлюбезного Оуэна.

Ирландия — страна развалин. Руины норманнских замков и башен, странные круглые башни с незапамятных времен, ветхие усадьбы тюдоровской поры, аббатства с проваленными крышами и монастыри, разоренные солдатами Кромвеля, остовы аркад словно воздетые к облакам руки. Цитадели О’Нилов, О’Доннелов, Бэрков и Фицджералдов, почти до основания разрушенные в жестоких боях, замшелые руины спят под бездонным небом Ирландии. И уж совсем необъяснимы погребальные пирамиды камней, дольмены, сказочные курганы, они напоминают о тех, кто жил давным-давно. Задолго до того, как пришел Гэльский народ к этим берегам. Как будто все на этой земле с самого начала обрекалось на разрушение и гибель, не в силах устоять перед всемогущими ветрами, дождями и травами. Все в развалинах, под мечом и огнем датчан и норманнов, ирландцев и англичан целый мир превратился в руины.

Неужто век за веком, пока рубились, сокрушая всех и вся на своем пути, Куперы и Дуганы, находились люди, которые собирали осенью урожай, а по весне сеяли, люди, которые гуляли с маленькими сыновьями по извилистым полевым тропкам и у них из-под ног также вспархивала белохвостая ржанка? Кого благодарить за то, что уцелело по сей день: тех, кто убивал и разрушал, или тех, кто жал и сеял?

Уже неделю не трогается повстанческая армия из Каслбара, гадают, ударить ли с востока или с севера. Оуэн говорит, что восстание в Ольстере заглохло. Там тихо, как в могиле, как в спаленной хибаре, зато в центральных графствах, от Лонгфорда до Килбегана, люд, возможно, возьмется за оружие.

Дуган и Купер, ирландские Гог и Магог, в звериной ярости и тупой злобе гоняются друг за другом уже не один век, разрушая аббатства, сжигая бедняцкие хижины, разя живые тела мечом или копьем. Что связывает дорогого моего Оуэна с ними? Он воздвигает храм Словесности, подгоняет слово к слову, словно каменщик кладет арки мостов или аббатств. Покой и порядок даруют нам молитву и поэму, и, слушая их, мы благоговейно замолкаем. Как, однако, не похож нынешний Оуэн на моего былого друга, теперь он чувствует свое превосходство, он видел кровавую резню на Сионском холме, и в памяти его сокрыты воспоминания о том, как умирали люди. В старые добрые времена он часто рассказывал мне о Патрике Линче, жестоком вожаке мятежников из Макрума, и мы лишь ахали, припоминая его зверства. Но сами не страшились — все это творилось далеко от нас. А сейчас тем же промышляет и Оуэн, безжалостно сжигая на своем пути и песнь, и стих.

Вот он идет по Высокой улице, на нем тесный мундир с чужого плеча, белый кожаный ремень, снятый с какого-нибудь павшего драгуна. И хочется крикнуть ему: «Оуэн! Остановись! Пойдем со мной по дороге, усыпанной осенней листвой, к Тэрлоху. Давай хоть на два часа отрешимся от этой суматохи, от пик, от убийц, похваляющихся своим злодейством».

Но он, не замечая меня, идет дальше, поднимается по Высокой, и я вижу не друга, который зимними ночами при свече читал мне свои стихи, а жалкое существо, каслбарского капитана Избранников, а за ним — зловещая тень Патрика Линча.

12

ПИСЬМО ДЖОРДЖА МУРА, ПОМЕЩИКА ИЗ ГРАФСТВА МЕЙО, АДРЕСОВАННОЕ В ВЕСТМИНСТЕР ЕПИСКОПУ ЭДВАРДУ БАРРЕТУ, ЧЛЕНУ ПАРЛАМЕНТА

Усадьба Мур-холл

сентябрь 2-го, 1798

Дорогой мой Баррет!

Очевидно, в Лондоне уже знают, что на побережье Мейо высадился небольшой французский десант и поднял армию местных повстанцев. В их руках северная часть графства, несколько дней они даже удерживали главный наш город — Каслбар, после того как нанесли чувствительное и постыдное поражение генералам Лейку и Хатчинсону. Будь я расположен к педантичности, я бы указал, что мы вступили в Год Первый временной Республики Коннахт, гражданином которой вопреки своему желанию я ныне являюсь.

О том, что происходит за пределами Мейо, я знаю мало, и то лишь по слухам и догадкам. Говорят, лорд Корнуоллис взял на себя командование английской армией, пересек Шаннон и остановился в Туаме, ожидая подкрепления, чтобы двинуться на Каслбар. Исходя из этого, а также надеясь на то, что почта беспрепятственно идет из Туама до Дублина, я посылаю письмо это с нарочным.

Установление нашей Республики Коннахт сопровождалось событиями как печальными, так и нелепо-смехотворными. И тех и других предостаточно, однако мысли мои сейчас заняты заботами личными, потому и пишу Вам. Прослышав о высадке французов, мой младший брат Джон (надеюсь, Вам он вспомнится с нежностью) отправился на север и примкнул к раскольникам-смутьянам. Сейчас он в Каслбаре, где занимает важный пост в новом «правительстве». Красноречивее всяких слов тот факт, что властью повстанцы облекли романтичного и пылкого мальчишку, которому едва за двадцать.

Я подозреваю, что, несмотря на высокие слова о равенстве, французы, как и всякий народ, стоящий на низшей ступени цивилизации, не лишены тщеславия и с распростертыми объятиями приняли истинного по воспитанию и состоянию джентльмена. На их стороне лишь отчаявшиеся крестьяне да горстка невежественных мелких помещиков, учителей, лавочников и им подобных.

Я неоднократно навещал брата и упрашивал вернуться в нашу усадьбу. Пользы это не принесло, однако я выяснил некоторые подробности, от которых может зависеть не только его будущее, но и сама жизнь. Оружия в руки он не брал и не участвовал в битвах при Баллине и Каслбаре. «Правительство», в которое он входит, не более чем гражданский комитет, необходимый для поддержания порядка в Каслбаре и в окрестных деревнях. Джон отважно защищал жизнь верных королю как протестантов, так и католиков, и, несомненно, многие из них с готовностью это подтвердят на суде. Я не сомневаюсь, что против него выдвинут серьезнейшие обвинения, и к тому же в самом скором времени. Я сделаю все, что в моих силах, чтобы оградить его от последствий столь глупого поведения. Но задача эта непростая. Дворянское происхождение никоим образом не спасет его, как свидетельствуют примеры Беджнала Гарви и Барджи Касла в Уэксфорде: оба были повешены, несмотря на то, что сами протестанты и тесно связаны с влиятельнейшими семьями.

У меня есть кое-какие соображения, хотя претворить их в жизнь — дело трудное и хлопотливое. И поэтому я обращаюсь к Вам за помощью. Признаться, в этом — цель моего письма.

Я считаю неоспоримым, что восстание захлебнется, если не получит скорого и многочисленного подкрепления из Франции. Многие графства остались верны королю, а изменники далеко не все в боевой готовности. И чем больше убеждаюсь я в провале восстания, тем более непонятной представляется мне обстановка. Французский генерал Эмбер, судя по отзывам, не дурак и не авантюрист. Со времен победы в Вандее его считают хитрым и находчивым воином, и, двигаясь к вершинам славы, он не заблудился в лабиринтах Директории. Невероятно! Такой стратег скитается сейчас по болотам Ирландии, а Корнуоллис тем временем готовит безжалостную расправу. Мне непонятно, на что рассчитывали в Париже, посылая его в столь необдуманный поход. Мне непонятно, почему согласился он на столь рискованный шаг. Ясно одно, что Ирландия, как уже повелось, пешка в чьих-то руках.

Сколько драматических событий разыгралось в последнее время в нашем богом забытом болотистом краю! И за все лишения мои соотечественники не получали никакой награды, напротив, жизнь их становилась все безотраднее. Вспомните восстание Дезмонда и Тайрона — это всего лишь строка в летописи борьбы Елизаветы с Испанией, то есть Реформации с противоборствующим течением; нашествие Кромвеля — лишь отвлекающий маневр в английской гражданской войне, поправшей священные права монарха; а когда на реке Бойн сошлись два короля, Яков и Вильгельм, ставкой в игре была вся Европа, а Ирландия — лишь игорным столом. Перелистывая историю Ирландии, составленную нашими доморощенными историографами, невольно вспоминаешь об ученом муравье в очках: он сосредоточенно карабкается по доске с резьбой и ему мнятся долины, горы, а человеку, созерцающему эту доску, видятся лишь вырезанные на доске названия стран: Англия, Испания, Франция. Да, Франция встречается в этом списке дважды.

В моем нынешнем положении я сам подобен муравью. Несомненно, у Лондона сейчас одна забота — Египетская кампания Бонапарта. На днях, ранним прохладным утром — в воздухе уже чувствуются терпкие ароматы осени, — я вышел на пригорок. Кучка повстанцев — насколько я понял, без командира — брела в сторону Каслбара. Кое у кого мушкеты, у других — длинные пики на плече. Грубая домотканая одежда. Люди эти словно явились из далекого прошлого. Заговори с ними, и тебе ответят на непонятном средь британцев языке. Он словно цепями приковывает людей к прошлому, так же как и море отделяет их от настоящего. Вряд ли знают они, что такое Египет — само слово им непонятно, — и им, конечно, невдомек, что там укрывали младенца Иисуса Христа от гнева царя Ирода. Для убогих людей этих не существует никакого Египта, а Ирод для них — английский генерал Лейк. Случись мне заговорить с ними (а у меня мелькнула такая мысль), из предутренней дымки, как из мглистого прошлого, долетели б до меня последние вести о восстании О'Нила, о походе Кромвеля, о великой битве, которая вот-вот грянет при Огриме.