Николай Чуковский - Приключения профессора Зворыки

• Название: Приключения профессора Зворыки
• Автор: Николай Чуковский
• Издательство: Кубуч
• Жанр: Детские приключения
• Год: 1926

Гениальный безумец, сын екатеринославского парикмахера Аполлон Шмербиус завладел открытием профессора Зворыки. Человечеству теперь угрожает страшная опасность: маньяк намерен взорвать Земной Шар.

Угроза вполне реальна — Шмербиус известен невероятной силой воли, воловьей настойчивостью, глубоким знанием людей и неиссякаемой верой в свои сумбурные планы. Профессор, полный решимости предотвратить ужасное злодеяние, вместе с верным помощником Ипполитом бросается в погоню за преступником. Начинается безумная гонка по заснеженной Сибири…

---

— Я понял, — пробормотал он, — я понял, что ты хочешь сделать. Вернемся…

— Куда вернемся?

— Назад, во дворец, уйдем отсюда…

— Да вы рехнулись, ваше величество! Ведь, там вас убьют!

— Я знаю. Пусть. Но я тебе не позволю… Мне говорили об этом месте жрецы. Древние мудрые народы, населявшие когда-то нашу страну, воздвигнувшие статую Великого Вагхи, знали о нем. И они передали это знание нашим жрецам. Ты замыслил небывалое преступление. Я тебе не позволю. Вернемся.

— Этот палач, кажется, в самом деле решил учить меня милосердию! — нетерпеливо воскликнул Шмербиус. — Молчи, глупец! Не тебе, ничтожный деспот паршивой норы, становиться поперек дороги Аполлону Шмербиусу.

И он чиркнул спичкой.

Но Мантухассар был непреклонен. Он вырвал горящую спичку из рук Шмербиуса и кинул ее на пол.

— Идем назад! — еще раз проговорил он.

— Ах, ты так! — в бешенстве завопил Шмербиус. — Да я тебя!..

И он кинулся на него. Они обхватили друг друга и стремительно завертелись по узкой площадке над пропастью. Бешено замелькали фалды Шмербиуса в тусклом свете фонаря. Гигантские тени запрыгали по противоположной стене пропасти. Мантухассар был сильнее Шмербиуса, но ему мешала хромая нога. Шмербиус юлил, вертелся и выскальзывал из рук. Он налетал на императора с самых неожиданных сторон. У них обоих была одна цель — сбросить противника в пропасть. Вертелись они на самом краю уступа. Несколько раз ноги Шмербиуса повисали над бездной, но цепкие руки его, как железные крюки, впивались в императора, тело его извивалось, как тело змеи, и он вылезал на гранитную площадку. И, оглушая императора мелкими, быстрыми, неожиданными ударами, он толкал его вниз.

Они то мелькали в снопе лучей, бросаемых стоящим на полу фонарем, то исчезали во мраке. Мантухассар стал заставать от непрестанных нападений своего врага. Напившись, чтобы поймать его за ноги, он оступился, получил оглушительный удар кулака по липу, широко взмахнул руками и рухнул в пропасть.

— Наконец-то, — прошептал Шмербиус, тяжело вздохнул, вытер руками пот, чиркнул спичкой и зажег фитиль. Потом, оставив фонарь на полу, спрятав голову в плечи, сутулый и маленький, побрел назад, в темноту.

Он не успел пройти и тридцати шагов, как грохот взрыва заставил его вздрогнуть, яркий свет ослепил его, и неистовый порыв ветра сбил его с ног.

Глава двадцать первая. К небу! К солнцу!

— Скорей, скорей! — кричал профессор и, пыхтя как паровоз, мчался по узкому карнизу над бездонной пропастью.

Я еще не совсем пришел в себя от ужасного взрыва, глаза залепила пыль, в ушах стоял гул, и мне трудно было поспевать за ним. Позади, я слышал легкое дыхание Леры. Девушка не отставала от нас ни на шаг.

— Скорей, скорей! — кричал профессор. — Надо узнать, что произошло. Взрыв был, а все кругом цело и невредимо. Морские воды должны были хлынуть в кратеры потухших вулканов, земная кора покрыться трещинами, города и села — потонуть в огненной лаве, температура — подняться до 10.000 градусов! После этого взрыва должны были возникнуть новые горные хребты, перемениться очертания материков. Все живые существа на земле должны были мгновенно погибнуть. Отчего же все стоит на месте? Ведь мои вычисления были сделаны с точностью до одной стотысячной миллиметра!.. Не понимаю! Да это бред, сумасшествие!..

— Ваши вычисления были совершенно правильны, — вдруг прозвучал из темноты дребезжащий негромкий голос. — Но вы упустили из виду одно чрезвычайно существенное обстоятельство…

Профессор с разбега налетел на Шмербиуса и чуть не сбил его с ног.

— Какое обстоятельство упустил я из виду? — высокомерно спросил профессор, останавливаясь и тяжело дыша.

Он очень дорожил своим ученым авторитетом и не любил, когда сомневались в правильности его теорий.

— Эта сеть пещер соединена не с морем, а с пустыней… с пустыней Гоби, — едва разжимая губы, мертвенным голосом выговорил Шмербиус. — Увы! я догадался об этом только сейчас, после взрыва.

Я направил на Шмербиуса свет своего фонаря и отпрянул — так изменился этот человек за те полчаса, что я его не видел. Он весь поблек и опустился. Нос его повис еще ниже, голова беспомощно болталась на похудевшей шее. Кожа на лице пожелтела. Жидкие петушиные ножки старчески дрожали в коленях; он даже ростом как будто стал меньше. Беспросветною безнадежностью веяло от всей его щуплой фигурки.

— То-есть, как это не с морем, а с Гоби? — закричал профессор, сверху вниз глядя на жалкую лысину своего врага, — Что вы за ересь несете! Как тогда могли бы произойти катаклизмы третичного периода?

— В третичном периоде пустыня Гоби была морем. Вся Центральная Азия — выступившее из воды морское дно. Теперь это море высохло. Мой план не удался только потому, что я опоздал на несколько тысячелетий…

Профессор, как громом пораженный, замер на месте с выпученными от изумления глазами. Потом грохнулся на пол и покатился, запустив обе гигантские лапищи в волосы.

— О, старый рыжий дурак! — вопил он, колотя себя в грудь кулаками. — Это называется ученый! Это называется геолог! Забыть о том, что Центральная Азия… ах, чорт возьми! Позор, неслыханный позор!

Лицо Леры, не понявшей ни слова, выражало такую за него тревогу, что было жалко на нее смотреть.

— Встаньте, встаньте, профессор! — сказал я, нагибаясь и гладя его по волосам. — Вы должны радоваться, а не печалиться. Ведь мы добились всего, чего хотели. Миру больше не грозит опасность. Аполлон Григорьевич совершенно безвреден. Все осталось попрежнему: люди трудятся, птицы поют, леса шумят. Даже мыши, как встарь, будут жить в кармане вашего пиджака. Не огорчайтесь, профессор. Ошибаться свойственно и самым великим ученым.

Профессор вскочил на ноги.

— Бежим отсюда! — вскричал он. — К чорту эти проклятые ямы! Мне душно без солнца! Назад! К людям, деревьям, городам, железным дорогам! Сию же минуту назад! Вы тоже с нами, Аполлон Григорьевич?

— Тоже, — едва слышно произнес Шмербиус и поплелся за нами в самом хвосте.

Всюду мы натыкались на разрушения, произведенные взрывом. Скалы потрескались, обломки гранита преграждали нам путь назад. Наконец, нам пришлось остановиться.

— Что же делать? — в отчаянии вскричал профессор. — Куда идти? Неужели мы навеки погребены в этой каменной могиле? Мне осточертела непроглядная тьма! Я хочу домой, в Россию, в Питер!

— Есть другой путь, — сказал Шмербиус.

— Ведите нас! — закричал профессор.

Шагов через пятьдесят он вдруг свернул в какую-то трещину. Мы долго плутали вслед за ним в чрезвычайно узких и низких коридорах. Особенно тяжело было профессору: он то стукался лбом о выступ потолка, то застревал, как пробка, между стенами, и нам приходилось его проталкивать. Наконец, мы вышли в широкую пещеру, поднимавшуюся вверх под углом в тридцать градусов. На ее гладко отточенных стенах были явные следы заступа. Скользкие неровные ступеньки вели нас вверх. Мы плутали во внутренностях Великого Вакхи.

По сравнению со Зворыкой, Шмербиус казался пигмеем. Он торопливо семенил ножками, стараясь не отставать от гигантских профессорских шагов, и, наконец, заговорил:

— Теперь я все понял, — глухо сказал он. — Всяк сверчок — знай свой шесток.

— Это вы о чем? — спросил профессор.

— О себе, только о себе. Я немощный, хилый, слабый… Мне не надо было браться за такое грандиозное дело.

— Отчего бы, Аполлон Григорьевич, вам теперь, по возвращении в Ленинград, не открыть парикмахерскую? — спросил профессор после продолжительного молчания.

Шмербиус повернул к нему свое опухшее от слез лицо.

— Вы это серьезно? — с необыкновенною живостью спросил он.

— Совершенно серьезно.

— И по-вашему, не стыдно?

— Что не стыдно?

— Не стыдно снова вернуться к скромному ремеслу после всего, что было?

— После чего же?

— После того, что я воображал, будто могу единолично разрешить вопрос: быть или не быть мирозданию?

— Нет, не стыдно, — сказал профессор.

Шмербиус несколько минут молча шагал по лестнице.

— Вы знаете, я и сам так думаю, — наконец, проговорил он простодушно. — Но мне не хотелось рассказывать вам об этом. Я боялся, что вы будете смеяться. А я не выношу, когда надо мной смеются. Я тогда выхожу из себя и способен на всё, что угодно. Нет, скажите пожалуйста, чем парикмахерское искусство хуже других? Почему его обижают? По-моему, его надо поставить наравне с живописью. И даже выше, о, гораздо выше! Произведения живописи украшают стены человеческого жилища, а парикмахерское искусство призвано украшать самого человека. Оно сейчас пало, оно влачит жалкое существование, но я сумею поднять его на небывалую высоту. Это мой долг, мое призвание! Я буду Микель-Анджело дамских причесок, Рафаэль усов и бород. Если человечество преобразить внешне, оно преобразится и внутренне… О, нет, я не зарою свой талант в землю! Вы еще услышите об Аполлоне Шмербиусе, профессор!..