Наталья Баранская - День поминовения

• Название: День поминовения
• Автор: Наталья Баранская
• Жанр: О войне

Роман «День поминовения» посвящен судьбам женщин солдаток, потерявших на минувшей воине мужей родных и близких, оставшихся в тяжелый час испытаний с малолетними детьми на руках. Автор снова даст нам почувствовать пережить то время и еще раз подумать, какой ценой достались нам Победа и послевоенный мир.

---

Хозяйка согласилась присматривать за детьми, пока Маша будет на работе. Правда, зачем Маша идет работать, Матрена Михеевна не могла понять: у нее есть аттестат, то есть деньги от мужа, она будет получать в сельпо хлеб, правда, не каждый день, но когда привезут, отдадут за все дни, иногда выдают эвакуированным кое-что из продуктов. Зачем же работать?

Когда Маша пыталась объяснить, что в войну необходимо работать, каждый должен приносить пользу, Матрена Михеевна согласно кивала головой, но видно было, что истинной причиной она это считать не может. В разговоре выяснилось, что Маша будет в часы работы ходить с интернатскими ребятами в столовую, и тогда хозяйка поняла:

— Вот так бы сразу и говорила, питание — это теперь главное дело.

За комнату Маша договорилась платить деньгами, за остальное Михеевна денег брать не хотела:

— Будете уезжать, оставишь мне что из вещей, плохо у нас насчет одежки.

Хотя отношения с хозяйкой строились на деловой основе, она скоро привязалась к москвичам, свалившимся к ней на руки, и отдавала им столько внимания и сердца, что отдарить это было невозможно.

1942

...Рана совсем пустяковая, в левую руку, мягкие ткани, пожалуйста, не волнуйся, кажется, после ранения дают небольшой отпуск, но доберусь ли до вас, не знаю, надежды мало. Писать могу и буду писать тебе часто, моя любимая.

Ты вряд ли представляешь эту войну. Теперь у меня есть время подумать и осмыслить свое место на фронте. В прошлую зиму, когда мы погнали немцев от Москвы, я видел множество зверств фашистов — убитых женщин, стариков, детей, детские трупы в колодцах — и крепко зарядился ненавистью и чувством мести — гнать и бить, бить. С таким зарядом в груди трудно удержаться, чтобы не схватиться при случае самому. И я не только агитирую, но и стреляю

Вот тебе вырезка из нашей фронтовой газеты “За правое дело”. Ты поймешь меня, дорогая, надеюсь,— я не хвалюсь, а объясняю тебе свою работу.

“За несколько дней до начала сраженья агитатор тов. Пылаев прибыл в роту командира Федорова. Все время агитатор проводил в беседе с бойцами — с группами, индивидуально. А когда началось сражение, Пылаев не оставил роту, пошел с ней в атаку на фашистские укрепления. Немцы оказали отчаянное сопротивление, работали все огневые средства врага. Наши бойцы шли вперед решительно и смело Совсем недалеко от врага осколок вывел из строя командира роты тов. Федорова. Капитан Пылаев взял командование на себя и повел бойцов дальше. Рота выгнала фашистов с занимаемого рубежа. В этом была немалая заслуга мужественного агитатора-большевика”. 

— Вот ваша группа.

Заведующая интернатом Фаина Фоминична вошла с Машей в большую комнату. Дети десяти-двенадцати лет стояли в два ряда — мальчики, девочек почти не видно. Маша взглянула на лица, подумала: будет трудно.

— Подтянуться! — скомандовала завинтернатом.

Ребята переступили с ноги на ногу, кое-кто схватился подтягивать штаны, кое-кто скроил рожу, но плечи распрямились.

— Вот ваша группа, двадцать человек, в том числе три девочки.

Кто-то фыркнул, Фаина Фоминична нахмурилась.

— С ними надо построже, держите их вот так! — она сжала в кулак пухлую руку.— Придется вам поработать. А вы слушайтесь свою новую воспитательницу, не доводите до плохого. Понятно, о чем я говорю?

Невнятное бормотание было ответом.

Сердце у Маши сжалось. Она чувствовала себя слабой и беспомощной. Двадцать пар глаз смотрели на нее настороженно, неприветливо. Намек на что-то, случившееся с предыдущей воспитательницей, хорошего не сулил.

Фаина Фоминична напоминала портреты императрицы Екатерины Второй: внешность ее была примечательна, но неприятна. Скошенный к шее подбородок, маленькие, близко посаженные глаза, полная фигура, властность и величие во всем облике.

В заключение завинтернатом обратилась к Маше с наказом: следить, чтобы постели заправлялись аккуратно и на покрывалах, посередине, закладывалась прямая складка.

— Складка должна делить пространство постели на две равные половины,— заключила заведующая и со словами: — Ну, знакомьтесь,— выплыла из комнаты.

Мария Николаевна назвалась, просила рассказать о себе. Ребята молчали. Маша перевела разговор на распорядок дня, на школу. Она знала: они ходят в сельскую школу в четвертый и пятый классы, а что делают после? Ничего не делают. Уроки час-полтора, потом делать нечего, скука.

Мария Николаевна работала посменно с молодой москвичкой, комсомольским работником Вероникой. Девушка весело командовала ребятами, требовала военной выправки, четкости в поворотах и бодрости в марше. Мальчишкам это нравилось — все военное было им по душе. “Игры на воздухе” значились за Вероникой, но ни санок, ни лыж не было, а был только волейбольный мяч, инвентарь не сезонный.

В детях, казалось Маше, не хватает живости. Какая-то тяжкая ленивая скука одолевала их и отражалась даже в походке: они шаркали ногами, вихлялись в бедpax и коленках, будто перенесли болезнь, поразившую конечности. Оказалось, что эта походка не только проявление апатии, но и способ донимать взрослых. Вероника кричала:

— Отряд, отставить кривые ноги! На нормальных ногах шагом марш!

Тогда они переставали сгибать колени и шагали, как на ходулях.

Фаина Фоминична, или Фу-Фу, или Фа-Фо, умела ими управлять, но способ, ею придуманный, был жесток.

— Оставлю без почты! — кричала она, это значило — задержит письмо от родителей, а все так ждали писем.

Угроза эта страшила всех: Фа-Фо боялись, но ее не уважали и не любили, Маша поняла это очень скоро. Кое-кто заискивал перед заведующей, добиваясь ее расположения или просто со страху, и таких детей она охотно приглашала в свою комнату, угощала чем-нибудь сладким и расспрашивала “о делах”, выпытывала, что ей надо. Это называлось “разговор по душам”.

Временами в ребятах просыпалась энергия, но уходила она на глупое озорство и на преследование слабых. Первой жертвой был Паша Букан, славный, серьезный мальчик. Он был рассеян, все терял, хлюпал носом, ботинки расшнурованы, целые шнурки у него утаскивали, подсовывали рваные, пуговиц на рубашке не хватало. В младшей группе у него был братишка, Буканчик, такой же растрепанный, расстегнутый, с незашнурованными ботинками. Мария Николаевна ежедневно получала замечания от заведующей за “некультурный внешний вид” Букана. Второй мишенью был туповатый парнишка Вова Копылин, прозванный Фонтаном,— он мочил ночью постель. Доставалось и Люсе Лисичке, или Лисе Пресмыкающей, за то, что любила ходить к Фа-Фо в гости.

Скоро Маша поняла: и озорство, и злые шутки — все от безделья. Ученье в сельской школе для большинства было слишком легким да и шло через пень колоду. Учительница была одна на все предметы, занятия вела по учебнику, на дом задавала мало и любила повторять пройденное. А еще и сибирские морозы — если градусник показывал ниже двадцати пяти, школа для интернатских отменялась.

В интернате ребятам нечем было заняться. Коробка с шахматными фигурами без коней и тур, восемнадцать шашек да две картонные доски, измазанные чернилами,— вот и все, что хранилось в игровой или классной.

Ф. Ф. одобрила заявку Маши на бумагу, карандаши, краски, шашки. Однако заявка так и осталась заявкой.

Энергия Фу-Фу уходила на другое: белье, одежда, стирка, баня, мыло. Все это важно, никто не спорил, но для души недостаточно. Дети совсем не читали, в небольшой курортной библиотеке им выдавали по распоряжению завинтернатом только книги, выпущенные “Детгизом”.

У Маши в группе было трое настоящих читателей: Паша Букан, он же Букашка или Паша Манная Каша, Андрей Жарбиц, который отзывался, когда его называли Жар, и не поворачивал головы, если его окликали: “Эй ты, Жабра”,— и Жанна Манюкова, или Жанна-даркова, серьезная гордая девочка.

Паша прочитал все, что давала библиотекарша, и еще выпросил словарь иностранных слов, который быстро изучил от “а” до “я”. Андрей интересовался биологией и был счастлив, когда ему предложили сверх детгизовских изданий случайный том “Жизни насекомых” Фабра. Однако читать про насекомых долго не пришлось. Фа-Фу нашла книгу при очередной проверке тумбочек. Книга открылась на подглавке “Спаривание у ос-помпилов”. Заведующая разгневалась, потребовала, чтобы Маша сама отнесла Фабра в библиотеку, и напомнила:

— “Детгиз”, и ничего больше.

Андрей побледнел от злости и, скосив глаза, выдавил сквозь сжатые зубы вслед уходящей Ф. Ф.:

— Сама спаривается с кем хочет, а про насекомых нельзя...

Мальчик готов был расплакаться с досады, и Маша решила повременить, не выполнить приказания. Право его читать Фабра для нее было бесспорным.

А про Фаину Фоминичну известно: у нее часто бывает поздний ужин с жареной курицей и бутылкой вина, на который приглашается либо шофер с продуктовой машины, либо, если шофер в отъезде, бухгалтер курортной конторы. Жила Ф. Ф. тут же, в одном корпусе с детьми, персонал, особенно ночные дежурные, был в курсе. Но что дети знают, да еще говорят об этом — это уж слишком.