Людвига Кастеллацо - Тито Вецио

• Название: Тито Вецио
• Автор: Людвига Кастеллацо
• Издательство: Глоса
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1996
• ISBN: 985-6068-08-8

Несчастная любовь к юной красавице-рабыне и несправедливое лишение наследства толкнули отважного римского патриция Тито Вецио на отчаянный шаг — поднять восстание рабов и свободных граждан. В романе увлекательно описаны бои гладиаторов, роскошные пиры пресытившейся и развращенной знати, обычаи и нравы, царившие в Риме за сто лет до Рождества Христова.

---

— Я прижал тебя к груди…

— Тито!

— Да, я обнял тебя, моя милая Луцена, и с того момента полюбил искренне, нежно, глубоко…

— Тито! — вновь прошептала смущенная красавица.

Молодой человек взглянул на нее глазами, полными любви, обнял ее стройную талию. Румянец застенчивости и желания еще гуще покрыл щеки Луцены, она протянула руки к сидевшему у ее ног Тито Вецио, обняла его за шею, огонь страсти блеснул в ее прекрасных очах, она наклонила голову и уста влюбленных вновь соединились. Повторилась вечерняя сцена, но уже без борьбы и сомнений. Оба они чувствовали, что любят друг друга и дали полную свободу чувству. Луцена не боялась любить благородного Тито, ее застенчивость быстро сменилась страстной любовью, она находилась с ним по праву истинного чувства первой, святой любви, охватившей, как пламя пожара, душу и тело юной гречанки…

Свидетель страстных поцелуев влюбленных, Купидон, установленный на водяных часах, казалось, покинул их, чтобы не допустить в храм любви непосвященных. Шаловливый ребенок опустил плотный занавес и приложил свой розовый пальчик к губам.

ВИЗИТ И ДОМОГАТЕЛЬСТВО НАСЛЕДСТВА

Через пять дней после посещения египетской волшебницы достойный владелец римских гетер Скрофа, встав рано утром с постели в прекрасном расположении духа, оделся в праздничное платье и улыбаясь самой добродушной улыбкой, отправился к дому Тито Вецио.

Терпеливо дождавшись, пока толпа клиентов и утренних поздравителей мало-помалу не разошлась, он попросил раба-номенклатора[154] доложить о нем и попросить о немедленной частной встрече.

Просьба его была удовлетворена и его ввели в библиотеку, где после утреннего приема клиентов и поздравлений находился Тито Вецио.

Помимо содержания гетер, Скрофа занимался еще и ростовщичеством. Оба эти занятия требовали особой ловкости в ведении дел и полного бесстыдства.

Подобострастно раскланявшись, он начал свою речь с безудержной лести молодому всаднику. Хвалил его храбрость, великодушие и щедрость, известные всем гражданам Рима от мала до велика, затем перешел очень искусно к своей собственной персоне и принялся утверждать, что цель его жизни — угождать таким знаменитым воинам, как Тито Вецио, и что у него, Скрофы, всегда открыт для них кредит, какой только они пожелают, хотя бы и для шалостей, так свойственных молодости. Что нельзя не уважать юношу, не жалеющего средств для осуществления своих фантазий, потому что такой юноша, благодаря своему врожденному великодушию, никогда не забудет об интересах других людей.

После столь эффектного вступления Скрофа перешел непосредственно к цели своего визита к молодому всаднику. Он начал очень униженно объяснять, что на покупку афинской красавицы он истратил все свои незначительные сбережения до последнего сестерция, и что, хотя у гречанки действительно несколько вздорный характер, она после короткого знакомства с палачом поля Сестерция и некоторыми особенностями его работы, несомненно изменилась бы в лучшую сторону, после чего очаровательная гречанка несомненно стала бы самой знаменитой гетерой Рима и таким образом вернула бы Скрофе все деньги, затраченные на ее покупку и содержание.

— Судьба, впрочем, решила иначе, — поспешил добавить Скрофа, видя, что Тито Вецио буквально побелел от гнева. — Молодой и красивый всадник ввел гречанку в свой дом и она находится у него уже несколько дней.

— Я знаю его имя, — продолжал старый сводник, — но, конечно, за все золото мира не стану прибегать к защите закона, начинать судебный процесс или беспокоить власть имущих. Это было бы безумием с моей стороны, потому что великодушие, честность и щедрость главы римской молодежи известны всем. Высокое положение юноши позволяет надеяться на то, что он не поскупится и мне не придется требовать свою рабыню обратно.

— К чему все эти потоки красноречия, Скрофа? — нетерпеливо прервал его Тито Вецио.

— Я бы хотел знать, храбрый юноша, угодно ли тебе купить у меня мою рабыню, или ты вернешь ее мне?

— Безусловно, угодно купить и ни в коем случае не угодно возвращать, — Тито Вецио для большей убедительности взмахнул рукой.

— Значит за ценой ты не постоишь? — с жадностью воскликнул Скрофа, даже не пытаясь скрыть свою радость.

— Ну, к делу, сколько ты за нее хочешь?

— Разве я был не прав, утверждая, что ты самый великодушный из всех людей, образец всадника, честь римской молодежи…

— Перестанешь ли ты, подлый льстец! — вскричал Тито Вецио, окончательно выведенный из себя неприкрытой лестью Скрофы. — Если ты и дальше будешь продолжать в том же духе, я начну сбавлять по несколько золотых монет за каждое твое гнусное слово.

— Если тебе неприятны мои слова, то должен тебе сказать, что я не могу уступить тебе гречанку меньше, чем за семь талантов.[155]

— Через три дня ты их получишь.

— Все семь талантов?

— У меня только одно слово.

— Боже, какое великодушие! — радостно закричал Скрофа. — Позволь же мне облобызать щедрую руку того, которому, клянусь всеми богами и богинями, я буду вернейшим и преданнейшим слугой.

— Руки моей ты, конечно же, не коснешься, убирайся вон и поблагодари богов, что я не желаю марать свои руки, иначе я бы с удовольствием разукрасил физиономию такому мерзавцу, как ты. Уходи прочь, а когда явишься за деньгами, не смей беспокоить меня. Если увижу тебя в другой раз, я за себя не ручаюсь. Спроси дворецкого и от него получишь деньги. Ну, теперь больше ни слова и вон отсюда, — прибавил Тито Вецио, указывая на дверь.

Ему не пришлось повторять дважды. Склонившись, непрерывно кланяясь, Скрофа поспешил убраться с глаз долой.

Сумма, которую Тито Вецио согласился заплатить за невольницу, равнялась ста шестидесяти восьми тысячам сестерций. Если принять во внимание цены на предметы первой необходимости, существовавшие в ту пору, то покупка щедрым квиритом красавицы-афинянки принесла ее бывшему владельцу целое состояние. Для сравнения можно только добавить, что, например, бык продавался за сорок сестерций, а баран всего за четыре.

— Надменный аристократишка, — ворчал Скрофа, проходя по анфиладам роскошно убранных комнат. — Ни одного слова не сказал, даже не поторговался по-человечески, сразу согласился заплатить столько, сколько я запросил.

— А пожалуй я мало потребовал, — продолжал задумчиво владелец гетер, осматривая роскошные комнаты. — Впрочем, нет, зачем требовать лишнее, надо брать то, что полагается… Экий дом! И что за слуги? Привратник одет лучше меня и без ошейника, ходит себе свободно, не так, как у других. Чудак этот Тито Вецио! Отвалил сто шестьдесят восемь тысяч сестерций за невольницу, которая мне обошлась всего в двадцать четыре тысячи — право, не дурно. Не будь этого Тито Вецио, не встреть он гречанку у палача Кадма, куда бы я девался с этой взбалмошной девчонкой? Был бы прямой убыток. Хвала тебе, добрый Меркурий! Пойду немедленно в твой храм у Капенских ворот и принесу в жертву самого тучного барана. Не забывай меня своими милостями, Меркурий, оказывай покровительство моему дому и в будущем.

И Скрофа отправился приносить Меркурию в жертву своего самого лучшего барана.

Тем временем Тито Вецио потребовал к себе дворецкого.

— Стино, — сказал он вошедшему, — через три дня ты должен заплатить сто шестьдесят восемь тысяч сестерций, человеку, который только что вышел отсюда.

— Скрофе?

— Да.

— Слушаю. Но откуда же мне взять такую кучу денег?

— Как откуда? Очень просто. По сведенным счетам мне следует получить золотом, серебром и по распискам, вложенным в сокровищницу Сатурна до семисот тысяч сестерций. Ты, кажется, сам мне об этом говорил, когда приезжал в Африку.

— Да, господин, я говорил тебе это несколько месяцев тому назад, в Африке, но после этого были значительные расходы.

— Например?

— Пиры, покупки вин, продуктов, одежды. К тому же твоя жизнь в Африке обошлась тебе тоже недешево. Когда все твои товарищи жили исключительно за счет побежденных, ты один всем и всегда платил наличными деньгами.

— Да разве на это могло быть израсходовано восемьсот тысяч сестерций?

— А подарки, которые ты делал?

— Это пустяки, стоит ли о них говорить?

— А ссуды, выданные твоим приятелям?

— По-моему они не имеют значения.

— А по-моему, совсем наоборот, имеют, да еще какое! А то, что ты раздавал бедным, тоже, по-твоему, пустяки?

— Ну, об этом тебе не надо было говорить.

— А слуги, стоящие тебе втрое по сравнению с остальными хозяевами, а рабочие которым ты велишь платить своевременно и всегда сполна, а картины, а статуи, а драгоценное оружие. Все эти вещи ты не награбил, как большинство твоих товарищей, а только покупал, притом за наличные деньги, как же ты теперь полагаешь, мой добрый господин, много ли ушло у тебя на это звонкой монеты или нет?