Людмила Анисарова - Новиков-Прибой

• Название: Новиков-Прибой
• Автор: Людмила Анисарова
• Издательство: «Молодая гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-235-03523-2

Имя Новикова-Прибоя (1877–1944), самобытного писателя-мариниста, знакомо не только морякам. Крестьянин, мечтавший служить на флоте, прошедший через цусимский ад и японский плен, избороздивший многие моря и океаны, стал писателем. Критики укоряли его за цветистость языка и беллетристические штампы, а читатели сметали с прилавков многомиллионные тиражи его книг. Создание романа-эпопеи «Цусима» потребовало от писателя не меньшего мужества, чем то, которое проявили русские моряки в сражении с японским флотом, история его создания сложна и драматична, полна ярких, острых коллизий. «Я не выношу дряблости человеческой души» — эти слова одного из его героев могут стать эпиграфом к биографии самого писателя, который выковал свой характер, покоряя и побеждая судьбу, далеко не всегда благоволившую к нему.

---

«Артёму, — пишет Смирнов, — были свойственны и горестные раздумья, и бесшабашная удаль; помню, с какой страстностью пел он песню пленных антоновцев, полную безнадёжного разгула:

Штой-то солнышко не светит,
над головушкой туман…
вот уж пуля в сердце метит,
вот уж близок трибунал.

Он был волжанином — родился и рос в Самаре, — и воспоминание о родной и великой реке, видимо, постоянно тревожило его поэзией странствий. Каждое лето с семьёй он отправлялся в путешествие на лодке — то по Оби, то по Вятке, то по Оке, то по Волге».

Из поэтов, с которыми приходилось сталкиваться в доме Алексея Силыча, Смирнов выделяет Павла Васильева:

«Поистине пламенный, клокочущий молодой силой — и физической и поэтической, — Павел Васильев „ликом“ несколько походил на Есенина: белокурые кудри, голубые глаза, тонкий овал лица, приветливо-милая улыбка; только в вырезе ноздрей и в сжатых губах чувствовалась большая воля и жёсткость.

Он читал свои произведения с неподражаемым артистизмом: чётко, звучно, нисколько не манерничая и, самое главное, делая упор не на узорность рифмы или „ассонанса“, а выявляя душу стиха. Недаром детски-непосредственный Силыч, слушая, бывало, Васильева, чуть ли не растерянно оглядывался по сторонам, брался за ус, а потом за лысину и с восхищённым удивлением шептал соседу:

— Ух ты. Что делает!..»

Вокруг Силыча было людно и дома, и на охоте, и в милой сердцу Малеевке.

Малеевку они совершенно случайно открыли для себя (и не только для себя!) с писателем Иваном Рахилло.

Однажды ранней весной 1927 года они выехали на охоту по старой Московской дороге в сторону Рузы. Охота была неудачной. Погода — дождливой. Усталые, озябшие, без добычи, с неважным настроением, охотники ещё и заблудились. Сгущались сумерки, лес становился всё непроходимее, друзья шутили сами над собой, однако было уже не до шуток. Вдруг сквозь заросли кустов обозначился далёкий огонёк — на него и пошли.

Одинокое окно светилось в большом деревянном доме с верандой и мезонином. По склону к речке спускалась аллея старых лип. По всему было видно, что Силыч с Иваном забрели в бывшую барскую усадьбу. Постучали в окошко, где горел свет.

Встретили уставших путников две гостеприимные сестры-старушки, единственные обитатели усадьбы. Одна из них оказалась вдовой некогда известного редактора Лаврова, издававшего свой журнал, близко знавшего Чехова и Бунина. Старушки, всеми забытые, умудрялись как-то выживать в этой глухомани, выменивая остатки имущества на продукты у крестьян из соседних деревень. В этот вечер и возникла идея о приобретении этого дома для писателей.

Алексей Силыч, возвратившись домой, сразу принялся воплощать идею в жизнь. Он, собственно, никогда ничего не откладывал в долгий ящик. При содействии Литфонда старушкам была выхлопотана пожизненная пенсия. Особняк подремонтировали, подкрасили и открыли в нём дом отдыха для писателей.

Но, откровенно говоря, никто не спешил туда ехать: болотная глушь, комары, отсутствие электричества. Комнаты пустовали, и правление Литфонда от дома отказалось.

Но Силыч с друзьями, образовав коммуну из тринадцати человек, взяли дом на собственное содержание, завели там сторожа и кухарку, и жизнь в некогда заброшенной усадьбе пошла на лад. Так родился первый писательский дом творчества «Малеевка», где писали свои книги и Новиков-Прибой, и Ширяев, и Низовой. Бывали здесь А. Толстой, Серафимович, Сергеев-Ценский, Вересаев.

Из воспоминаний Н. Смирнова:

«…мне несколько раз приходилось жить вместе с Алексеем Силычем и его друзьями в Малеевке…

Мы ездили туда глубокой зимой, в январе-феврале; в памяти сохранился просторный усадебный дом на горе, среди сосновых и еловых лесов и крепких сахарных снегов, по которым с таким пронзительным скрипом мчались шведские лыжи. Утром в доме потрескивали печи, днём в запуске пощёлкивали пишущие машинки, по вечерам в столовой шли оживлённые разговоры.

Алексей Силыч чувствовал себя здесь совсем по-домашнему, легко и просто.

Он просыпался очень рано: ещё не успевало как следует ободняться, а в коридоре уже раздавался его весёлый голос:

Нам не надо гороху много,
нам одну горошину…
Нам не надо девок много,
нам одну, да хорошую…

Алексей Силыч работал и до завтрака, и после сразу же садился за машинку, дружески понуждая к этому и других. Ширяев, например, любил подолгу засиживаться в коридоре, у горящей печки, смотря на переливы пламени, — и Силыч с шутливой строгостью говорил ему:

— Пора в кубрик, Ширяев, машинка сама не застучит.

Письменный стол Силыча стоял у окна.

Чаще всего он писал от руки, то и дело перемарывая написанное, и только наиболее „лёгкие“ места (переработанные документы и т. п.) сразу же выстукивал на машинке. Более или менее отделанные главы он любил читать друзьям, с исключительным вниманием прислушиваясь к замечаниям, особенно если они касались языка.

За работой Силыч непрерывно курил — в его „кубрике“ было почти непроглядно от густого фиолетового дыма.

Случалось, что Силыч очень и очень уставал: я не раз видел его с мутно-покрасневшими глазами и побледневшим лицом. Тогда он уходил, хотя бы на полчаса, на прогулку, бродил по двору, слушая по-зимнему уютное воркование голубей. Возвращался он бодрый и посвежевший, и опять за дверью комнаты раздавался неспешный стрекот машинки…

Больше всего забот доставлял Силычу Перегудов, тоже живший иногда в Малеевке: он то и дело отлынивал от работы под любым предлогом, и Силыч с той же шутливой строгостью грозил:

— Смотри, Саша, запирать буду…

Жили мы в Малеевке узким дружеским кругом, к которому примыкал ещё Александр Степанович Яковлев.

Интересный писатель и человек, А. С. Яковлев отличался замкнутостью и в какой-то мере нелюдимостью, и только обжившись, привыкнув к людям, становился самим собой — простым, милым, добродушным.

В малеевском уединении много приходилось говорить с Алексеем Силычем и о литературе, и о его литературных симпатиях и антипатиях.

Что любил и что отрицал Алексей Силыч в литературе?

Как строгий и последовательный реалист, он благоговел перед Пушкиным и Толстым, Тургеневым и Чеховым, а из более близких по времени писателей восторгался Горьким и высоко ценил Бунина. Из современников выделял Шолохова, поистине нежной любовью любил стихи Есенина. Многое нравилось ему в стихах Багрицкого и Уткина.

Он ценил в стихах и тепло лирики, и пафос гражданственности — Некрасов вполне справедливо стоял для него рядом с Пушкиным — и требовал от поэта кристальной душевной честности.

Из иностранных писателей чаще всего упоминал Диккенса и Бальзака, Золя и Мопассана.

Как мореплаватель, Алексей Силыч многое любил у Киплинга, Конрада и особенно у Джека Лондона, который импонировал ему своим демократизмом. Но, отмечая этих писателей, Силыч всегда советовал не забывать и нашего Станюковича как автора „Морских рассказов“ (впервые переизданных после революции именно по его рекомендации).

Отвергал Алексей Силыч тоже многое. Воспитанный на пламенных статьях Белинского и Чернышевского, Добролюбова и Михайловского, он органически чуждался всего, что шло вразрез с воспитательно-гуманистическим, прогрессивным искусством».

Чаще всего в Малеевке вместе с Новиковым-Прибоем бывал Иван Рахилло. Все любили его за живой ум, душевную щедрость, энергичность. Он был наделён многими талантами: писатель, художник, музыкант, танцор.

Во время учёбы во ВХУТЕМАСе (Высшие ходожественно-технические мастерские) его близкими друзьями стали будущие знаменитые художники М. Куприянов, П. Крылов и Н. Соколов (Кукрыниксы).

Получив художественное образование, Иван Рахилло возглавил литературный отдел газеты «Юношеская правда». Кстати, рождение знаменитой троицы Кукрыниксов связано именно с деятельностью Рахилло. По его совету редактор журнала «Комсомолия» А. Жаров предложил художникам сделать дружеские шаржи на комсомольских поэтов и писателей. Кукрыниксы не раз изображали и Новикова-Прибоя.

В 1930 году по путёвке литературного объединения Красной армии и флота, при поддержке Новикова-Прибоя, Рахилло уехал под Новочеркасск, где был зачислен помощником штурмана в авиационный отряд (он мечтал написать книгу о лётчиках). После окончания литературной командировки Рахилло ушёл в работу над романом «Лётчики». Книга появилась в 1936 году и была посвящена А. С. Новикову-Прибою.

Несмотря на большую разницу в возрасте (27 лет), Новикова-Прибоя и Рахилло связывала крепкая дружба, Иван называл своего старшего товарища «батькой Силычем».

И. А. Новиков вспоминает, что Рахилло был и прекрасным рассказчиком, и великолепным актёром: всегда всё изображал в лицах, меняя голос, потешно жестикулируя. Друзья и знакомые хорошо помнят одну из его баек: