Людмила Анисарова - Новиков-Прибой

• Название: Новиков-Прибой
• Автор: Людмила Анисарова
• Издательство: «Молодая гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-235-03523-2

Имя Новикова-Прибоя (1877–1944), самобытного писателя-мариниста, знакомо не только морякам. Крестьянин, мечтавший служить на флоте, прошедший через цусимский ад и японский плен, избороздивший многие моря и океаны, стал писателем. Критики укоряли его за цветистость языка и беллетристические штампы, а читатели сметали с прилавков многомиллионные тиражи его книг. Создание романа-эпопеи «Цусима» потребовало от писателя не меньшего мужества, чем то, которое проявили русские моряки в сражении с японским флотом, история его создания сложна и драматична, полна ярких, острых коллизий. «Я не выношу дряблости человеческой души» — эти слова одного из его героев могут стать эпиграфом к биографии самого писателя, который выковал свой характер, покоряя и побеждая судьбу, далеко не всегда благоволившую к нему.

---

Возвращаемся в августовские дни 1939 года. После охоты на Имарке Новиков-Прибой с сопровождающими его лицами (сыновьями и секретарём Зуевым) прибыл в районный город Сасово. В Клубе железнодорожников общественность города устроила грандиозный литературный вечер. По-другому и быть не могло: вся Россия читала Новикова-Прибоя. Как всегда на подобных встречах, писатель выступил с чтением отрывков из своих произведений; подробно, с присущим ему юмором, отвечал на многочисленные вопросы.

В марте 1940 года А. С. Новиков-Прибой приехал в Рязань. Здесь он остановился у бывшего машиниста броненосца «Орёл» И. А. Трубина-Немцева, встретился с цусимцами П. Семёновым и Н. Кочиным.

В Рязани прошло несколько литературных вечеров: в частности, в средней школе № 7, в Доме Красной армии.

В октябре 1940 года Алексей Силыч вместе с писателем Иваном Арамилевым приехал в Курск. Там их часто сопровождал общий друг Новикова-Прибоя и Сергеева-Ценского — Георгий Степанов.

Подробный рассказ об этой поездке в художественном очерке Г. Степанова «Певец моря» даёт представление о том, насколько имя Новикова-Прибоя было в те времена популярно в Советском Союзе и насколько он сам был желанен во всех городах и весях:

«Окружённый толпой, Алексей Силыч, держа перед собой букеты пышных осенних цветов, шёл по перрону несколько враскачку, походкой старого моряка, привыкшего ощущать под ногами палубы океанских кораблей.

— Новиков-Прибой!.. Новиков-Прибой!.. — кричали в толпе.

Весть о его приезде скоро облетела весь Курск.

Вечером того же дня большой зал заседаний облисполкома, празднично освещённый хрустальными люстрами, заполнился партийным и советским активом города».

На другой день Алексей Силыч выступал утром во Дворце пионеров, днём — в воинской части, а вечером — в медицинском институте.

«Всюду на рекламных щитах висели огромные афиши, извещавшие об очередных выступлениях писателя. Областные газеты вышли с портретами Новикова-Прибоя.

Многообразная жизнь большого города с приездом Новикова-Прибоя особенно оживилась. Всюду на фабриках, заводах, в учреждениях говорили о Новикове-Прибое, о его жизни и особенно о книге „Цусима“. Устроителей вечеров, распределявших билеты по учреждениям и предприятиям, со всех сторон атаковали люди, жаждавшие видеть знаменитого писателя». Его вечера состоялись в педагогическом и учительском институтах, в Клубе железнодорожников и работников НКВД, в средних школах, в городском театре, на заводах, в Доме Красной армии.

Принимали Алексея Силыча, как всегда, на ура. На сцене он был такой же, как в жизни, — добрый, мудрый сказитель и при этом одновременно — шутник и балагур. Его ответы на записки были всегда оригинальны и находчивы, память охотно подсказывала соответствующую теме байку.

Баек у него было припасено великое множество, на все случаи жизни. Они часто повторяются в воспоминаниях современников, поскольку не раз звучали и во время праздничного застолья, и у охотничьего костра, и со сцены перед читателями. Неутомимый выдумщик, Новиков-Прибой мог на ходу добавлять новые смешные детали, но суть оставалась неизменной и его байки передавались из уст в уста, как анекдоты. Вот одна из них:

— Во время смотра царь подошёл к кочегару и спрашивает: «Ну-ка, ответь мне, что значит двуглавый орел?» А тот возьми и брякни: «Урод, ваше императорское величество!» И вот очень толстый адмирал, весь обросший жиром, обойдя корабль, заинтересовался смышлёным матросом, отвечавшим очень бойко на все вопросы. Довольный его ответами адмирал, наконец, спросил: «А теперь скажи, отчего я такой толстый?» — «От ума, ваше высокопревосходительство!» — не задумываясь, отчеканил матрос. «Это как же понять? Объясни, пожалуйста!» — «Весь ум в голове не помещается, в живот лезет!» — живо ответил матрос не моргнув глазом.

Алексей Силыч любил подтрунивать над своей внешностью. И часто рассказывал:

— Внешность у меня, как видите, невзрачная. Лысый, ростом не вышел, лицо грубоватое. Ничего во мне поэтического нет. Пришёл я однажды на литературный вечер. В вестибюле раздеваюсь. Швейцар куда-то отлучился. Вешаю пальто на крючок и стою, приглаживая лысину. Входит изящная дама, снимает свой демисезон, кидает мне на руку. Что делать? Подавленный и оскорблённый, я покорно беру демисезон и вешаю на свободный крюк. Вручаю даме номерок. Она сует мне двугривенный на чай, поднимается по лестнице. Я прячу двугривенный в карман. Не успеваю отойти от вешалки — подходят мужчина и женщина (они видели, как я принимал у дамы пальто), суют мне свою одежду. Принимаю и у них. Опять дают на чай… Чистая беда! Наконец возвращается швейцар и говорит: «Ты, гражданин, что тут делаешь? Разве это порядок? Кто тебя просил на моё место становиться?»

Я поскорее в зал. Начинается вечер. Предоставляют мне слово. Подхожу к рампе и — о ужас! — вижу в первом ряду ту женщину, которая дала мне двугривенный на чай. Она меня узнала, смущена. Я тоже чувствую себя неловко. В антракте дама подходит ко мне за кулисы, просит извинить её и хочет получить обратно свой двугривенный. «Я, — говорит, — оскорбила вас». — «Ничего, — отвечаю, — не оскорбили, а двугривенный не отдам: я его заработал».

Наблюдая за Алексеем Силычем во время его десятидневного пребывания в Курске, бывая на всех его творческих встречах и выбираясь с ним при первой возможности за город, Степанов пишет:

«Да, несмотря на то, что ему шёл седьмой десяток, он не потерял страсти к передвижению, много ездил, лёгок был на подъём, любил закатиться куда-нибудь в лесные края и там вместе с самыми заправскими охотниками побродить по лесным чащобам. Русские леса, родные поля Тамбовщины, спокойные реки средней полосы, сёла, забытые просёлки и людные большаки — всё, всё было любо живой поэтической душе жизнелюбца. Всюду у него были друзья, и с каждым годом их становилось больше и больше».

Когда Новиков-Прибой и Арамилев возвращались из Курска, в купе с ними оказался седовласый толстяк, который, немного подремав на своей верхней полке, проснулся и, видимо, заскучав, вдруг увидел на столике книгу «Женщина в море». Попросил посмотреть. Арамилев протянул ему книжку: пожалуйста!

Попутчик с полчаса листал книгу молча, а потом дал волю эмоциям: «Вот прохвост! Ну и чёртов сын!»

— Кого это он так величает? — поинтересовался потихоньку Алексей Силыч у друга. Тот переадресовал вопрос читателю, который взглянул на обложку и ответил:

— Новикова-Прибоя! Вот ведь дьявол полосатый!

Алексей Силыч заинтересовался, Арамилев — смутился.

— Да как же, — объяснил пассажир, — я вообще книжек не читаю. Некогда, да и скучно. А этот так написал, что сразу взял за душу. Уж больно занозисто пишет, прохвост. Вы уж позвольте дочитать.

Во время поездки в Белгород в феврале 1941 года вместе с Перегудовым Новиков-Прибой встретился с семьёй, где пятилетнюю девочку отец, большой поклонник Новикова-Прибоя, переименовал в… Цусиму. Уже зная об этом факте, Новиков-Прибой привёз своей «крестнице» из Москвы большую куклу. Когда семья пришла в гостиницу к писателю, он поднял на руки и расцеловал девочку: «Здравствуй, здравствуй, Цусимочка!»

Вспоминая о пребывании Новикова-Прибоя в Белгороде, Г. Степанов рассказывает, как тот с Перегудовым долго не могли пробиться к центральному входу городского театра, такая огромная там была толпа. И они в поисках служебного входа отправились в узкий переулок, огибая большое здание. Найти нужный подъезд им помогла толпа поменьше. Уж здесь им пришлось представиться, чтобы их пропустили побыстрее.

В Белгороде корреспондент спросил Новикова-Прибоя, кого из современных писателей он больше всего любит.

— Я люблю художников, — ответил Алексей Силыч. — А таковыми в наше время являются Сергеев-Ценский, Шолохов и Шишков!

С Шолоховым Алексею Силычу довелось общаться немного, но он всегда говорил о нём с нескрываемым удовольствием и восхищением:

— Ух, весёлый он! Ехали мы по Ярославскому шоссе, так он то и дело останавливал машину. Ловко затевал разговоры со встречными женщинами. Весело с ним было. Юмор у него природный. Его «Тихий Дон» и «Поднятая целина» века переживут. Смелый художник, не отступал ни на шаг от жизненной правды.

— Я не люблю писателей, — частенько повторял Новиков-Прибой, — которые стараются озадачить читателя заумными метафорами и сравнениями. Ну, какой собачий нюх надо иметь, чтобы написать: «От бёдер женщины пахло парным молоком и мёдом» или «Земля пахла кисло, как солдатка на рассвете».

Совсем зло издевался Алексей Силыч над такой фразой: «Дверь приоткрылась, и сквозь неё просочилась капля лысины».

— Чепуха несусветная! — возмущался он.

В Белгороде Новиков-Прибой пробыл шесть дней.

Находясь вне дома, он, как правило, ничего не писал, однако, где бы ни был, в семь утра уже был на ногах. «Эту привычку вставать рано, — рассказывал он Степанову, — я перенял у Горького. Бывало, на всю ночь затянется какое-нибудь литературное бдение, а рано утром Алексей Максимович, как ни в чём не бывало, умытый, одетый — за письменным столом. Этой привычке работать по утрам он не изменял никогда».