Ольга Арнольд - Любимая противная собака

• Название: Любимая противная собака
• Автор: Ольга Арнольд
• Издательство: Эксмо
• Жанр: Домашние животные
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-699-43840-2

«Собака — друг человека», — гласит поговорка. Друг, который не просто носит хозяину домашние тапочки и пульт от телевизора, тайком спит на хозяйской подушке и ест плохо спрятанные сладости, а на прогулке валяется в чем-то липком, чтобы отмыть было как можно труднее. Этот четвероногий друг еще умеет расследовать настоящие преступления, спасать жизни и ловить воров, понимает толк в живописи и, кроме того, имеет собственное мнение по поводу почти всего, что видит вокруг.

Хозяевам порой непросто оценить собственную собаку по достоинству. Разглядеть за косматой мордой ум и характер. Эта книга — увлекательное чтение, которое поможет взглянуть на домашних питомцев другими глазами и чаще прислушиваться к их ворчливым советам!

Всем владельцам домашних питомцев, а также любителям творчества Эрнеста Сетон-Томпсона, Джеральда Даррелла и, конечно же, книг Терри Пратчетта «Кот без прикрас» и Питера Мейла «Собачья жизнь»!

Почему мы так любим собак и кошек? Можно, конечно, говорить о том, что, общаясь с ними, мы ощущаем единение с природой. Еще один вариант: в нашей заполненной стрессами жизни милые домашние питомцы отвлекают нас от наших проблем и развлекают. Немногие из нас могут похвастаться тем, что их бескорыстно любят окружающие, а тут — любовь слепая, нерассуждающая и всепоглощающая (во всяком случае, со стороны собак); как приятно купаться в такой любви!

«За что мы их любим?» Где-то я услышала еще один вариант ответа на этот вопрос: мы любим братьев наших меньших потому, что это единственные существа, которые нас не критикуют. Мне кажется, что это наиболее близко к истине. И действительно, что бы мы ни сделали — они нас обожают, не рассуждая и не осуждая.

Ольга Арнольд, писатель, зоопсихолог, кандидат психологических наук

---

Судя по моему жизненному опыту, люди делятся на две категории: тех, кто любит нас, животных, и тех, кто нас терпеть не может. В начале своей жизни я больше сталкивался со второй категорией — так называемые хозяева меня не кормили и пинали, когда я им под ноги попадался, а один пьяница в деревне даже обещал с меня шкуру спустить, если я еще раз задеру лапу под тем кустом, где он отсыпается. И в нашем доме есть одна противная консьержка, которая, как видит меня, требует, чтобы Мама «забрала эту мерзкую собачонку, чтобы она тут не гадила». Я как-то порывался высказать ей все, что о ней думаю, но Мама мне запретила, сказала, что нечего с убогими связываться. Однако среди Маминых-Папиных друзей таких отвратных типов нет. Все, кто к нам приходит или к кому ходим в гости мы, особачены или окошачены. В крайнем случае, у них живет кто-нибудь еще — ну, как змеи у Путешественника. А в том доме, куда мы с Мамой как-то заглянули, нашего народа было очень много: три кошки, три собаки и две вороны.

Гриша, ворон, был у них самый умный и самый главный. Его даже хозяйка слушалась и уважала, а хозяин, хозяйкин сын, так просто его боялся. Гриша как только над ним не издевался! Вечно прятал его часы куда-нибудь на шкаф, а когда тот ел, то выхватывал кусочки прямо у него изо рта. Гриша в доме всем распоряжался, участвовал в собачьих драках, мирил забияк. Своего младшего товарища он опекал, утром выпускал из коробки, куда его закрывали на ночь — сам-то он спал на хозяйской подушке. А когда злился, больно тюкал провинившегося по голове. Он и нас с Мамой обещал клюнуть в темечко, как только мы вошли. Мама тут же схватила меня на ручки, и мы прижались к двери. Пробыли мы там совсем не долго, но за это время Гриша на хорошем собачьем языке, правда, с провинциальным акцентом — дело было за городом — популярно объяснил, что чужаков в доме ему не надо и со своими подчиненными хлопот хватает. Да и собственные его хозяева тоже не всегда ведут себя должным образом, вот и сейчас они на него сердятся и перерывают весь дом, чтобы найти вытащенные им из портмоне купюры. Хозяин обещал ему голову свернуть, но пусть только попробует хоть к одному перышку прикоснуться — он опять ему нальет в постель воду из собачьей миски. Он, Гриша, знает цену деньгам и берет только крупные, желательно не наши, с мелочью не связывается. Пусть люди ищут сколько хотят, да только не найдут они тайники, где он прячет свои сокровища на черный день. А нам этот пернатый господин посоветовал убираться подобру-поздорову, пока целы. Мы и убрались быстренько, причем Мама, по-моему, испугалась этого наглеца не меньше моего. Как хорошо, что у нас во дворе вороны не такие просвещенные, самое большее, на что они способны, — это гоняться за пышным хвостом Найка, благо у меня хвоста нет.

Люди всегда расстраиваются, когда у них пропадают деньги. Я, правда, не сразу понял, какое отношение картины Художницы имеют к деньгам, но появившаяся у нас Птичка сказала, что на деньги, полученные за пропавший портрет Вайдат, можно было бы кормить ее собак целый год. И Художница, и Птичка на следующий день собрались у нас в квартире на кухне, и они все втроем с Мамой долго разговаривали. Лица у них были хмурые, как низкое небо с дождем за окном, и мне никак не удавалось заставить их развеселиться и в полную силу со мной поиграть. Художница говорила, что она теперь не может получить ни картины, ни деньги и что в милицию лучше не обращаться. Потому что она уже ходила в милицию, и там долго выясняли, не сама ли она себя обокрала.

Все-таки странные люди: как можно себя самого обокрасть? Оказывается, можно, чтобы получить страховку. Страховка — это еще одно чисто человеческое понятие, которое нельзя ни пощупать, ни понюхать. Этого я до конца так и не уразумел, да и вообще мне было бы совершенно на это наплевать, если бы не Мурзавецкий. Вскоре после незадавшегося визита к Гале мы пошли в гости к Писательнице. Журналиста не было дома, Мурзавецкому не на кого было отвлекаться, и он сосредоточился целиком на нас. Мама и Писательница удобно устроились на диване и тихо беседовали, я улегся на коврике у Маминых ног, хотел было тоже вскочить на диван, но под пристальным взглядом кота не решился это сделать. Мурз на этот раз сидел не на писательском столе, а удобно развалился в кресле и смотрел на меня в упор, не мигая, так что я чувствовал себя не слишком уютно. Мама машинально чесала меня за ушком и рассказывала писательнице последние новости. Оказывается, у Художницы и Галы был договор: Гала устраивает выставку, а потом везет картины куда-то за границу, во «Франкфурт». (Интересно, где этот Франкфурт? Неужели дальше Воронежа? Мы туда ездили с хозяевами на машине, и меня жутко тошнило.) Она уже даже оформила все бумаги «на вывоз». Просто удивляюсь, почему люди так любят всякие бумажки? Даже у меня, так как я тоже принадлежу к их миру, есть документ, с моей большой фотографией. Когда мы с Мамой в последний раз ездили на телевидение, она дала охраннику сразу два паспорта, свой и мой, и сказала при этом: «Нет бумажки — нет собаки!» Интересно, а кем же я был, пока жил на улице? Наверное, бомжом — оказывается, только у бомжей нету документов.

По контракту, картины должны быть застрахованы, чтобы, если с ними что-то случится, Художница получила за них деньги. Но Гала пожадничала и не стала оформлять страховку, и денег за две украденные картины Художнице она платить не собирается, хоть и нарушила договор. По этому поводу Художница и ее муж страшно расстроились и забрали у Галы все оставшиеся картины. Художница потеряла всякую надежду вернуть украденное.

Тут Мурзавецкий перевернулся в своем кресле и выразительно мяукнул, привлекая к себе внимание. Писательница тут же вскочила и подбежала к нему, спрашивая, что ему нужно, но кот только отмахнулся от нее лапой. Оказывается, он хотел поговорить со мной — снизошел, — и я стал его внимательно слушать, но подойти к нему поближе мне почему-то не захотелось.

— Ты, блохастая помесь кролика с болонкой, все еще корчишь из себя сыщика? — вопрошал он. — Вот на твоих глазах совершилось преступление, и что ты делаешь? Да ничего! А все потому, что ты необразованный полкашка. Ты даже не знаешь, что такое страховка. — И тут он мне это объяснил, и я, как ни странно, почти все понял. Может, потому, что он мне все это показал образами, а не словами.

— Вот сейчас у тебя шанс найти украденное и вывести на чистую воду воров, — продолжал Мурзавецкий, — а ты только и знаешь, что ходить по чужим коврам и приставать к чужим хозяйкам со всякими нежностями! Я бы на твоем месте этим шансом воспользовался!

Меня это его выступление заинтересовало, хоть и обидно выслушивать о себе всякие пакости. Впрочем, на дураков не обижаются. Но кот был, увы, совсем не дурак, а потому я, преодолев оскорбленное самолюбие, спросил его:

— А как бы вы, уважаемый, поступили бы на моем месте?

— На твоем месте я бы положился на свою интуицию! Но разве она у тебя есть?

— Есть, есть, — обрадовался я.

— И так что она тебе говорит?

— Что и сама Гала, и ее семейство подозрительно пахнут и подозрительно себя ведут.

— Да это ты разговоров своей хозяйки наслушался!

— И вовсе нет! Может, это она полагается на мою интуицию!

Как ни странно, Мурзавецкий тут со мной согласился, потому что об интуитивной чувствительности людей он был еще более низкого мнения, чем о «сверхчувственном восприятии» собак. Надо же, мне удалось повторить за ним эти умные слова! Это кошки, сказал Мурзавецкий, живут в нескольких параллельных мирах и могут мысленно разговаривать с кем угодно, даже с ушедшими из «земной юдоли». Поэтому кошки прозревают много такого, о чем ни люди, ни собаки даже не догадываются. И даже могут предугадывать будущее.

— Ну, например? — не выдержал я.

— Двумя украденными картинами дело не ограничится, — заявил норвег и, спрыгнув с кресла, забрался на диван. Он свернулся клубочком — вернее, гигантским шаром — между нашими хозяйками, давая таким образом понять, что разговор окончен. Я подумал-подумал и решил послушать, о чем говорят женщины. Ведь если Мурз прав, то я еще смогу проявить себя как сыщик!

А хозяйки говорили как раз о краже.

— Никак не могу понять, — говорила Мама, — зачем надо было красть эти две картины? И почему только две, хотя вор мог вынести за один прием гораздо больше? Я, конечно, очень уважаю Марианну (так зовут Художницу по-человечьи), но все-таки она не Рембрандт или Леонардо, чей один-единственный набросок стоит миллионы, — тут она протянула руку и взяла с журнального столика книгу. — Ага, это «Преступления в океане искусства»! Эту же книжку, читаную-перечитаную и с оборванной обложкой, я заметила в кухне у нашей галеристки — она лежала на подоконнике!

— Интересно, зачем она ей? — размышляла Писательница. — То ли она намерена сыграть роль частного детектива и искать пропавшие картины, то ли сама планировала преступление и использовала книгу как руководство… Возможно и то, и другое. Она же не совсем дура, понимает, что все стрелки указывают если не на нее, то на ее родных, и наверняка захочет каким-нибудь способом обелить свою репутацию…