Дорис Лессинг - Бабушки (сборник)

• Название: Бабушки (сборник)
• Автор: Дорис Лессинг
• Жанр: Современная проза
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-699-69370-2

Дорис Лессинг получила Нобелевскую премию по литературе с формулировкой: «Повествующей об опыте женщин, со скептицизмом, страстью и провидческой силой подвергшей рассмотрению разделенную цивилизацию». Именно об опыте женщин и о цивилизации, выставляющей барьеры природному началу, пойдет речь в книге «Бабушки». Это четыре истории, каждая из которых не похожа на предыдущую.

Новелла, давшая название всей книге, — самая, пожалуй, яркая, искренняя, необычная.

Что делать женщине, которая любит сына подруги? Природа подсказывает, что надо отдаться чувству, что никогда она не будет так счастлива, как в объятиях этого молодого человека. Но благоразумие заставляет ее отказаться от любви.

Кто-то увидит в этой истории архетипическое начало, миф об Эдипе, другие — борьбу природы и социума, третьи — трагедию немолодых женщин, пытающихся ухватить свою долю счастья. Но как бы то ни было, «Бабушки», как и другие три произведения, составляющие сборник, не оставят равнодушным никого.

Новелла была экранизирована — в 2013 году вышел фильм режиссера Анн Фонтен «Две матери», который в российском прокате назывался «Тайное влечение».

---

В последние недели тетиной жизни Виктория совсем не попадала в школу. Она попросту сидела там, у смертного одра, настолько слившись с болезнью, что и сама испытывала боль в животе: у тети был рак желудка. Все это походило на один длинный, мрачный, дурно пахнущий сон. Сестры то приходили, то уходили, лекарства, чашки с питьем, которые стояли возле кровати и остывали, нетронутые, а тетя кричала от боли, и Виктория выдавала ей очередную порцию болеутоляющего. Как-то она спросила у Филлис Чедвик, почему тетю не могут положить в больницу. Ей объяснили, что этого не произойдет до самого последнего, а Виктория такая умница. «К тому же она тебя приютила. Не забывай этого, Виктория. Тетя столько для тебя сделала».

Наконец Мэрион забрали в больницу, и Виктория стала ее навещать, проводя с ней большую часть дня, хотя маловероятно, что тетя это осознавала. «Но — кто знает», — сказала Филлис Чедвик, и медсестры согласились с ней. «Сейчас никто точно не может сказать, в сознании они или нет». «Сейчас» относилось не к тому, что умирающие вдруг обрели новые способности, а к новому взгляду на пациентов: подозревалось, что они понимают все, что происходит вокруг, даже в коме, даже при смерти. Или даже после смерти?..

Тетя Мэрион умерла, и на Викторию легла обязанность организовывать похороны, под контролем Филлис, хотя все подписи ставил социальный работник, потому что сама Виктория была еще слишком мала. Она не могла понять: как, если она слишком мала, чтобы ставить подписи, в ее силах было заботиться о смертельно больной?!

Оставшись в пустой квартире, Виктория открыла окна, чтобы изгнать запах смерти и лекарств. Когда проветрится, она переедет в тетину спальню… пришел мужчина, выразил почтение и соболезнования по поводу смерти тети Мэрион, как и по поводу того, что девочка осталась одна на целом свете, и спросил, куда она собирается идти теперь. «Я останусь тут, в тетиной квартире», — ответила она. «Но тебе всего четырнадцать лет, — возразил мужчина, — одна ты жить не можешь».

Виктория не верила, что квартира не будет принадлежать ей, что у нее так и не будет собственного жилья, до тех пор, пока не пришла Филлис Чедвик и не сказала, что Виктории лучше пойти к ним. «Мы найдем тебе место, — обещала она. — Поселим тебя с Бесси». У нее было трое детей.

«Но я хочу остаться тут», — не сдавалась Виктория, она настойчиво протестовала, потом умоляла, плакала, отказывалась переезжать, пока Филлис Чедвик, которая знала чиновников, ведающих этим вопросом (она же тоже была социальным работником) не привела одного из них, чтобы он повесил замок на дверь квартиры, пока ей не найдется достаточно взрослый хозяин.

Виктория замолчала. Она утратила дар речи от несправедливости. Она несколько лет ухаживала за тетей, никогда не забывала платить за что положено, вовремя давала лекарства, следила за чистотой. Тогда никто не считал, что она слишком мала. А теперь ее вот так просто вывели из квартиры, Филлис Чедвик, с одной стороны, мужчина с ключами — с другой, они взяли ее за руки, Виктория закричала: «Нет, нет, нет», а потом снова смолкла, плотно сжав губы. Оказавшись на тротуаре возле дома — чтобы увидеть тетушкины окна, надо было отсчитать десять этажей — они ее отпустили, и Филлис сказала: «Ну, Виктория, девочка, хватит». Но Виктория ни слова не вымолвила в ответ.

Ее трясло от ярости и шока, казалось, что она вот-вот взорвется. Глаза у нее стали дикие, безумные. «Виктория, но не думала же ты, что тебе, четырнадцатилетнему ребенку, позволят жить одной?»

Но именно об этом она и думала — и тогда, и сейчас.

Наконец она пошла к Филлис Чедвик, ей показали на очередную выдвижную кровать в комнате Бесси — та вела себя вежливо, но тоже была в бешенстве. Ей только что выделили свою комнату, хоть и маленькую, но собственную, а теперь придется ее делить! В их квартире было три комнаты, если не считать кухни и гостиной, и все крошечные. Два младших ребенка, шумные мальчишки, спали в одной комнате с Филлис Чедвик. Другую занимал дед Филлис, он был очень стар и умирал от чего-то. Виктория и знать этого не желала. Ей болезней и смертей уже хватило. Раньше оба мальчишки жили в маленькой комнате с Бесси, но ей предстояло сдавать экзамены, требовалась тишина. Филлис же, казалось, тишины не заслужила и вынуждена была мириться с мальчишками: именно благодаря мыслям об этом Виктория испытала благодарность за то, что ей было предложено. Она рассказала о случившемся в школе, ей предложили отучиться еще один год, чтобы наверстать упущенное. Об университете и стипендии речь уже не шла — девочка слишком сильно отстала. Она могла пойти в платный колледж и выучиться на бухгалтера. С цифрами Виктория хорошо ладила.

Оказавшись в классе с детьми младше ее, девочка чувствовала себя обособленно. Да и опыт соприкосновения с болезнью, груз ответственности делал ее одинокой. Одноклассники казались ей детьми, вся школа как будто уменьшилась, как бывает с людьми и местами. Площадка, которая в ту ночь казалась ей огромной и опасной, где в тени прятались грабители с ножами, теперь стала жалкой и крошечной, видно было, что на перемене детям не хватает места для игр. Виктория уже знала, насколько плохая эта школа. И площадка очень хорошо это иллюстрировала. Серый цемент, старые сырые кирпичные стены, детей выпускали во двор, словно заключенных в тюрьме, поразмяться. А им и такого достаточно, думала Виктория с горечью, а потом — в школе, где учатся Томас с Эдвардом, площадка наверняка не похожа на тюремный двор. Да, летом их раз в неделю водили плавать, но на этом все. Сойдет для людей пятого класса. Самого низкого класса. Таких, как они. Такие выражения она вычитала в памфлетах и рабочей инструкции соцработника, которые нашла у Филлис Чедвик.

Виктория понимала, что должна благодарить ее: Филлис Чедвик была хорошей женщиной. Если бы не Филлис, ее бы забрали в приют.

— Тебе следует считать нас своей семьей, — сказала Филлис. — Зови меня тетей Фил.

Теперь Виктория возвращалась домой из школы длинной дорогой, которая шла мимо дома Стэйвни, и однажды увидела высокого блондина, завернувшего в ворота. Виктория подумала: Эдвард, и с тоской вспомнила проявленную им уже так давно доброту, но вдруг поняла, что это Томас. Он стал очень похож на брата. Заметив Викторию, юноша нахмурился и зашел в дом. Виктория уже совсем не походила на ту худенькую негритяночку с торчащими в стороны косичками. Она тоже стала высокой и стройной, Филлис Чедвик велела ей сходить к своей подруге-парикмахеру, и теперь вокруг ее миловидного лица с острым подбородком и полными губами красовалось аккуратное пушистое «афро». Бесси считала ее губы очень красивыми и говорила: «Ух, их надо подчеркнуть». Но самой Виктории больше всего нравились ее большие глаза.

Томаса перевели из их школы еще три года назад. Теперь он учился там, где и остальные дети уровня семьи Стэйвни: она уже довольно хорошо во всем этом разбиралась.

Виктория всерьез взялась за подготовку к экзаменам, иногда ходила украдкой посмотреть на дом Стэйвни, но Томаса больше не видела.

Экзамены она сдала довольно хорошо, но далеко не с таким успехом, которого от нее ждали до того, как заболела тетя. Виктория сразу же нашла работу. Мистер Пэт, которому она всегда нравилась, сказал, что его брату, владельцу небольшого магазинчика платья, нужен ассистент — вести бухгалтерию. Она сможет достаточно зарабатывать и отдавать немного денег Филлис Чедвик за содержание, но все же Виктория была еще очень далека от собственного жилья — своей извечной мечты. Она жила не одна. Сама Филлис все еще делила комнату с двумя шумными мальчишками, которых иногда разводили, чтобы все могли хоть недолго побыть в покое: один спал под боком у Филлис, второй — в гостиной, но в обычное время из-за них в маленькой квартирке постоянно стоял шум, как на ярмарочной площади. Бесси готовилась стать медсестрой, и ей нужно было где-то заниматься — она садилась за кухонный стол, там было хорошее освещение, но мальчишки все равно постоянно отвлекали. Бесси и Виктория дружили, но Бесси понимала, что если бы не Виктория, то у нее была бы собственная комната. Целую комнату занимал старик, дед Филлис, у него там стоял маленький телевизор, радио, лежала горы журналов. После инсульта его частично парализовало, и, точно так же, как и в случае с тетей Виктории, когда она сама, Филлис и Бесси были на работе, к ним приходили медсестры и домработницы. Дед сидел в огромном кресле, тело иссохло до мослов да впадин, а голова казалась огромной, как у льва. Возле него на полу всегда был мочесборник с темной вонючей жидкостью. В углу стоял горшок для лежачих больных. Дедовы старые тонкие шишковатые ноги лежали на табуретке, темная кожа была испещрена трещинами, которые, казалось, были забиты серым пеплом. Филлис смазывала ему ноги маслом, но это не помогало. В глубине души все считали, что лучше будет, если он умрет, если кончится его несчастная, лишенная удовольствий жизнь и освободится комната, целая комната, куда можно будет переселить мальчишек, закрыть за ними дверь, и пусть себе шумят и устраивают беспорядок.