Александр Поповский - Человеку жить долго

• Название: Человеку жить долго
• Автор: Александр Поповский
• Издательство: Советская Росиия
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1963

«Повесть о хлорелле» автор раскрывает перед читателем судьбу семьи профессора Свиридова — столкновение мнений отца и сына — и одновременно повествует о значении и удивительных свойствах маленькой водоросли — хлореллы.

---

С присущей ей спокойной деловитостью девушка заботилась о молодом человеке.

Шли годы. Его беспокойный ум не унимался, фантастические замыслы, идеи, лишенные реальности, вовлекали его в безрассудство, толкали из одной крайности в другую. Жена изводила его советами и наставлениями, не лишая при этом самостоятельности. Неизменно трезвая и добрая, она умела подчинить себе эту замкнутую натуру, рассеять его подозрительность и заставить заговорить. Что с ним поделаешь? Словно опутав себя цепями, он прячет свои чувства от чужих глаз. И в радостях, и в печали его голос одинаково ровен и спокоен, на лице ничего не прочтешь. Она с полным правом могла бы себя спросить: кем была она ему в жизни — матерью или женой?

Когда у них родился сын, мать с тревогой подумала, что он пойдет в отца и ей предстоят жестокие трудности. Он пошел в нее — сдержанный, трезвый, но без искорки тепла, ничто его не разогреет, ничья страсть не привлечет. В отца пошла дочь, такая же неспокойная и пылкая, но менее сдержанная и более открытая. С ней матери было нетрудно. Сказалась ли привычка к трудному нраву мужа, или в дочери ей больше нравились слепые страсти отца, чем собственное сердце, скованное рассудком…

Да, страсти Свиридова были слепые, они многое помешали ему разглядеть: и страдания Арона Вульфовича, и терзания Анны, раздираемой привязанностью к другу детства и жениху Каминскому и другим ее чувством, более исполненным материнской нежности, чем волнением любви.

Свиридов и не узнал, что вклинился в чужое счастье, не догадался и тогда, когда невольно стал свидетелем разговора между женой и ее прежним женихом: «Сердце все переносит, — сказала она, — ты найдешь еще, Арон, свое счастье». — «Сердце переносит с места на место семь тонн крови в сутки, — ответил ей Каминский, — но есть нечто для сердца непереносимое — это отвергнутая любовь».

Смысл этих слов Свиридов понял по-своему. Он был далек от того, чтобы связать их с судьбой своего друга. Ему встретилась девушка, которая воплотила в себе все лучшее на свете, все, чего в жизни ему не хватало: и ласку матери, и преданность истинного друга. Без нее ему в жизни не обойтись, до всего остального ему нет дела…

* * *

Ранней весной, вскоре после того, как они поженились, она сказала мужу:

— Мне кажется, ты мог бы стать прекрасным ботаником. Что толку в твоем Международном институте? Какой из тебя дипломат? Другое дело — ботаник… — Не дав ему слова вставить, она так же уверенно продолжала. — Ведь ты не станешь отрицать, что любишь растения, особенно полевые цветы… Много замечательных людей, и Гете, и Руссо в том числе, отдавали свой досуг ботанике…

Это была ее мечта. Не ему, а ей грезилась паука о растениях. Он с интересом слушал курс международного права, флора земли его до поры до времени не занимала.

— А если я не соглашусь? — спросил Свиридов, и в глазах его сверкнуло знакомое ей упрямство.

Горячее желание сидеть рядом с ним на студенческой скамье и трудиться в одной лаборатории вынуждало ее быть осторожной. Раз отказавшись, он мог потом не уступить, благоразумие подсказывало ей на этом остановиться.

— Мы поедем в Одессу, посмотрим, что стало с Международным институтом, и решим, какую каждому из нас избрать специальность.

Мечты Свиридова не осуществились, Международный институт был постановлением ревкома закрыт, и жена снова заговорила о ботанике.

На ее стороне, помимо любимых Свиридовым полевых цветов, было нечто более существенное — общежитие института, где они могли бы обрести приют… Он долго отказывался, но наконец уступил…

Потянулись трудные годы нужды и лишений. Анна Ильинична перебивалась уроками и шитьем, Свиридов — случайной работой. На третьем курсе будущий ботаник обратил на себя внимание профессуры неожиданной идеей, ставшей затем поводом для серьезных споров в институте.

На одной из строящихся гидростанций профессор-гидробиолог предложил вырубить и сжечь всю растительность в районе будущего водохранилища. Инженеры-строители не соглашались и встретили поддержку у практиканта Свиридова. Студент утверждал, что растений трогать не следует: опасения профессора, что зелень загниет и возникший при этом сероводород уничтожит рыбу, — необоснованны.

Свиридов не был уверен в своих расчетах. Предлагая расчистить дно будущего водоема, он повторял то, что вычитал из книг, не проделав ни единого опыта.

— Мне кажется, что это так, — стараясь выглядеть уверенным, сказал практикант, — я когда-нибудь напишу на эту тему диссертацию.

Ученому понравился ответ. В сдержанном тоне и осторожно подобранных словах юноши сквозили уважение к профессору и уверенность в себе.

— Незачем откладывать диссертацию, вам ее три года писать, — дружелюбно заметил профессор, — к тому времени рыбаки рассудят нас.

Ученый оставил лес под водой и не пожалел об этом. Обильные уловы лучше всяких экспериментов послужили успеху диссертации.

Удача вскружила Свиридову голову, и он увлекся фантазией о подводных пастбищах — неисчерпаемых источниках рыбных богатств. Ему виделись сокровища, добытые в затопленных лесах, и он тщетно взывал не пренебрегать ими. Свиридов долго и упорно стоял на своем, и прошло много времени, прежде чем его сердце успокоилось.

Тридцати пяти лет он стал профессором. Все шло хорошо, пока его не поразило увлечение хлореллой, увлечение, затянувшееся на много лет.

* * *

Удивительно, с каким упорством ученые отказывались его понять. Они взяли себе за правило при всяком удобном случае заговаривать с ним о хлорелле.

— Вы первый в истории науки, — с любезной миной заметил ему директор института, — возвысили свой голос против злаков.

Свиридов вовсе не отрицал пользы злаков. Пусть бы рядом с хлореллой культивировали рожь и пшеницу. Разве искусственное волокно исключает производство натурального? Предлагал ли кто-нибудь по этому случаю сокращать посевы льна и хлопка? Или появление искусственного шелка и шерсти сказалось на овцеводстве и разведении шелковичных червей?

— Ваша хлорелла — истинный клад для таких стран, как Япония и Голландия, — поучали его друзья и недруги, — у нас достаточно земли, чтобы получать всего вдоволь.

Какая близорукость! Разве не очевидно, что лет через сто земля не прокормит нас? Не хватит питания, если мы не научимся в большем количестве его добывать. Не земля, а солнце принесет избавление от нужды. Только растения, способные усвоить до семидесяти процентов солнечной энергии, сделают голод невозможным. Исчезнет страх перед суховеем, перед морозом, ненастьем, болезнями и вредителями посевов, исчезнет тревога, что дожди сгноят хлеб в скирдах.

Ему запрещали мечтать, отвлекать ученых от насущных дел, от всего, что служит нашему сегодня. Наивные люди: как можно служить сегодняшнему дню, не подумав о завтрашнем? Хлорелла — судьба грядущего века, века наших детей, не увидеть этого может только слепец. В южных шпротах достаточно установить на крыше дома бассейн с хлореллой, и у населения будет вдоволь белков, жиров и даже технической энергии. Находятся после этого люди, которые не придают значения хлорелле. Один из ученых, неглупый и весьма способный человек, позволил себе по этому поводу обидную шутку: «Никому в голову не приходило — с помощью водорослей накормить человечество. Остается выяснить: будет ли оно сыто?»

Мало ли чего людям в голову приходило, но кто бы мог подумать, что бактерии со временем станут нашими слугами? Без них у нас не было бы ни пива, ни вина, ни спирта, пи кваса, ни хлеба, ни сыра, не было бы квашеных овощей и силоса…

Наступил день, когда ученый совет института решил поговорить о хлорелле, взвесить ее достоинства и недостатки и вынести решение. Свиридов ждал этого заседания с нетерпением. Он был уверен, что все, кто предан науке и готов за нее постоять, поддержат его. Придет конец обидному равнодушию и насмешкам, хлореллой займутся всерьез.

Несколько дней профессор Свиридов готовился к своему выступлению, тщательно обдумывал каждую фразу. Особенно трудно ему давалось вступление. «Дорогие друзья! — мысленно обращался он к ученому совету. — Наша задача — накоплять в растениях скрытую энергию, преобразовывать в пищу солнечный свет…» Вступление показалось ему слишком элементарным, с учеными, пожалуй, лучше говорить языком фактов и цифр. «Уважаемые коллеги! — начинал он снова и снова свой доклад. — Близится час, когда призрак голода исчезнет с нашей планеты. На берегах Тихого и Индийского океанов, где недостаточно белков и большая часть населения мечтает о щепотке риса, ждут нашей помощи. Мы им дадим нечто большее, чем рис…» Дальше следовал рассказ о «родных сестрах» хлореллы — морских водорослях, которые содержат такие важные вещества, как йод, калий и фосфор; о морском салате, ни в чем не уступающем наземному, о морской капусте, занимающей на одном лишь Дальнем Востоке сотни тысяч гектаров морского дна… «И капуста, и салат давно стали нищей для людей. У берегов Сахалина и на побережье Белого моря водоросли служат кормом для молочного скота, подобно сену идут на корм и подстилку лошадям, а на Черноморском побережье используются для удобрения. Не такая уж диковинка водоросли, почему же хлорелла так озадачила вас?»