Виктор Ардов - Этюды к портретам

• Название: Этюды к портретам
• Автор: Виктор Ардов
• Издательство: Советский писатель
• Жанр: Эссе
• Год: 1983

Неплохой вклад в в бесконечный ряд воспоминаний о выдающихся представителях русской культуры

---

И я счастлив, что знал обоих этих чудодеев, — разве написать хорошую книгу не значит сотворить чудо?

1957

ВЛАДИМИР ЛУГОВСКОЙ

Судьба свела меня с Владимиром Александровичем Луговским примерно в конце 1915 года. Произошло это по следующей причине: в связи с переездом нашей семьи из Воронежа (где я родился и провел детство), я с осени 1914 года поступил в Московскую Первую мужскую гимназию. А Владимир Александрович — Володя — учился там. Луговской был на год моложе меня. Но учились мы в параллельных классах. Первый год пребывания моего в гимназии я и не знал о существовании в параллельном классе ученика Луговского. А' когда нас, как пятиклассников, перевели осенью 15-го года на третий этаж — в коридор старших классов, — тут мы ближе познакомились со всеми своими сверстниками.

Владимир Александрович с его характерными чертами лица мало изменился, став взрослым. «Бровеносцем», по меткому выражению Н. Н. Асеева, он был и в школьные годы. И высокий рост отличал Володю уже в 15-м году. И ростом и лицом он походил на мать — Ольгу Михайловну, от нее же в большой мере он унаследовал удивительную доброту и доброжелательность к людям. По своей суетливости, особенно сильной, естественно, в те годы, я мало вникал в характер Луговского. Но отчетливо помню его интерес к моим шуткам и проказам. Чувство юмора у Володи всегда было повышенное. А я и в те годы непрестанно придумывал остроты, рисовал карикатуры и т. д. Помню, как радовался моим не слишком затейливым выдумкам Луговской.

Тут я должен остановиться, чтобы отметить, что смешливость у Володи была наследственная. В нашей гимназии служил преподавателем русского языка и инспектором старших классов отец Владимира Александровича — Александр Федорович Луговской. (Не знаю, были ли в других гимназиях специальные инспектора для старших классов, а у нас существовала такая должность.)

Думаю, необходимо поподробнее рассказать и о нашей гимназии, и об отце Владимира Александровича.

Первая гимназия возникла из того пансиона, в котором обучался еще Ломоносов. Я поступил в четвертый класс уже после того, как гимназия отпраздновала свой 125-летний юбилей.

Естественно, что за столетие с лишним существования наша гимназия выпустила немало выдающихся людей. «Золотая доска», укрепленная на стене в актовом зале рядом с портретом царя, сообщала, например, что Первую Московскую гимназию окончили в свое время великий драматург Александр Николаевич Островский, его брат — Михаил Николаевич, впоследствии министр государственных имуществ, и приятель обоих Островских — Тертий Иванович Филиппов, о котором писали Тургенев, Герцен и многие другие писатели. На нашей «золотой доске» значился и знаменитый хирург Сергей Петрович Федоров — также выученик гимназии.

Вероятно, были и еще достойные упоминания люди, но память не сохранила всех фамилий, выбитых на мраморе «доски». Могу продолжить список уже по личным сведениям. Например, известный артист Юрий Михайлович Юрьев также учился в нашей гимназии. Только он окончил курс наук в 1888 году, а мы с Володей Луговским — в 1918-м. Тем не менее с Юрием Михайловичем я обнаружил общих учителей человек шесть…

Юрий Михайлович и устно — в беседе со мною, и в своих воспоминаниях, вышедших в сороковых годах, не слишком лестно отзывался о гимназии. Очевидно, за тридцать лет, что отделяли мое поступление от его гимназических годов, атмосфера изменилась к лучшему,

А вот знаменитый фельетонист Влас Дорошевич, описывая свои мытарства в средней школе, ибо ученик он был нерадивый и шаловливый, в специальном фельетоне о недостатках средней школы своего времени отмечает Первую гимназию с благодарностью — за что? — за то, что это была единственная гимназия, куда он не поступал и, следовательно, не проваливался на экзаменах и не был исключен…

Но продолжу список выпускников нашей гимназии. Неполный курс гимназии прошел и И. Г. Эренбург, исключенный за революционную деятельность. Покойный ныне режиссер Художественного театра Н. М. Горчаков тоже учился у нас. Режиссер А. М. Лобанов, скончавшийся недавно, был со мною в одном классе. Альтист из Квартета имени Бетховена В. Н. Борисовский был на год старше, а известный ученый теплотехник А. В. Щегляев и художник А. Д. Гончаров моложе меня…

Зачем я так подробно рассказываю обо всем этом? А потому, что если я испытывал на себе влияние школы, в которой учился, то для Володи Луговского Первая гимназия была чем-то вроде большой семьи. Он и жил в одном из многочисленных зданий этого учебного заведения.

Известно ведь, что школа — первый коллектив, с которым сталкивается ребенок. Худо, если с начальных шагов своих в обществе маленький человек семи или девяти лет встречает бездушное отношение, лицемерие и несправедливость. От всего этого Владимир Александрович был защищен— это понятно. Но и более того: влияние отца не только в семье, но и в школе, где учился мальчик, ставило Володю в положение превосходное. Я говорю, разумеется, не о «протекции» или послаблениях, которые мог принести сыну Александр Федорович. Не такой это был человек. Да и Володя не нуждался ни в каких скидках. Речь идет о том, что широкие и гуманные воззрения родителей подтверждались для Володи не только маленькой практикой семьи, а и жизнью огромного (с точки зрения ребенка) коллектива — гимназии. Нельзя переоценить этого момента в формировании души ребенка, подростка, юноши…

Наша Первая гимназия отличалась либеральными нравами. У пас не делали различия между привилегированными классами и «кухаркиными детьми» или «инородцами». Это я знаю по собственному опыту. Директор гимназии Артур Августович Грунау — почтенный престарелый педагог, по чину — действительный статский советник, которого низший персонал величал «ваше превосходительство», был удивительно добрым и справедливым руководителем.

Под стать директору было большинство педагогов, а особенно — первый его помощник А. Ф. Луговской. И наш классный наставник — доцент Московского университета Георгий Владимирович Сергиевский — также крайне либерально излагал нам курс русской истории, притом по учебнику М. Н. Покровского — будущего замнаркомпроса и члена ЦК РКП (б)!..

Александр Федорович Луговской был добровольным хранителем архива гимназии. Он и мне привил многие необходимые для культурного человека навыки. Именно от него впервые я узнал, что история — не тощая книжка учебника, а нечто, что творится на наших глазах и с нашим участием. Вот и жизнь гимназии длится от времен Ломоносова и Пушкина до наших дней, а когда мы уйдем, придут нам на смену другие и продолжат существование хорошего и нужного людям учреждения…

Этот среднего роста рано поседевший человек с большими усами и небольшой бородкой, короткими и причесанными кверху волосами, с добрым, чуть ироническим взглядом голубых глаз был необыкновенно обаятелен. А. Ф. Луговской был отзывчив и чуток, никогда не повышал голоса и не «карал» учеников, но при этом пользовался огромным авторитетом.

Александр Федорович был даже смешливее своего сына. И я веселил его не столько как остроумец (хотя иные мои шутки он заставлял повторять, а плохонькие мои рисунки берег и прятал куда-то), но больше — как комический персонаж: Александр Федорович просто не мог на меня глядеть без смеха. Думаю, он был прав: длинноносый, нескладный, худой подросток с быстрой реакцией и неистребимой склонностью к смешному, наивный и часто произносивший нечто, не подумавши, — я и должен был быть смешным. Помню, например, когда мы проходили по литературе Пушкина, Александр Федорович заставил меня на уроке рассказать содержание «Евгения Онегина». А я, читавший «Онегина» по собственной инициативе года за три до этого (легко понять, как много я понял в этом великом произведении тринадцати лет от роду!), полагал, что хорошо знаком с «Онегиным». И потому не дал себе труда перечитать роман, когда это потребовалось по курсу учения. Можно себе представить, что я плел в ответ на предложение Александра Федоровича изложить сюжет «Онегина». Александр Федорович не перебивал меня, все время смеялся, изредка прося меня повторить ту или иную несуразицу… А когда я закончил свой вариант «Онегина», продолжая смеяться, мой учитель спросил меня: «Ну, а когда вы прочитаете эту вещь?»…

Надо еще сказать: смех Александра Федоровича был столь добродушным, что обижаться на него было решительно невозможно.

Вообще же Луговской-старший был известен своим пренебрежением к пустякам и формальностям. Например, если кто-нибудь из учеников пропускал занятия, Александр Федорович вызывал его на перемене к себе в коридор, где стоял маленький столик и стул (учительская была этажом ниже), и спрашивал о причине отсутствия. Что бы ученик ни отвечал, Луговской говорил ему: «Ну, ступайте». Лодыри и хитрецы натурально широко пользовались тем обстоятельством, что инспектор не требует ни врачебных справок, ни писем от родителей. Мне рассказывал один юноша, который в гимназию ходил только в крайних случаях, часто пропускал занятия и всякий раз придумывал новую болезнь и оправдание, что Луговской будто бы ни разу не усомнился в его объяснениях. Тогда обнаглевший гимназист объяснил свое очередное отсутствие тем, что у него «вчера был менингит». Услышав это, Александр Федорович рассмеялся и заметил: