Эдвард Гиббон - Закат и падение Римской Империи. Том 1

• Название: Закат и падение Римской Империи. Том 1
• Автор: Эдвард Гиббон
• Жанр: История
• Год: 2008
• ISBN: 978-5-275-01701-4(т.1)

Первый том получившего всемирную известность труда английского историка XVIII века посвящен периоду римской истории от века Анто­нинов до объединения Константином Великим империи. В нем описыва­ется не только жизнь и деятельность императоров Марка Аврелия, Каракаллы, Элиогабала; автор рисует масштабные картины повседневной жизни и нравов германцев, персов, италийцев. Особое место уделено «солдатским императорам», началу набегов германских племен и анали­зу краха некогда могучей державы.

---

Большая часть преступлений, нарушающих внутреннее спокойствие общества, происходит от того, что необходимое, но неравномерное распределение собственности налагает стеснения на вожделения человеческого рода, предоставляя лишь очень немногим пользование тем, к чему стремятся все. Из всех наших страстей и наклонностей жажда власти есть самая высокомерная и самая вредная для общества, так как она внушает человеческой гордости желание подчинять других своей воле. Среди сумятицы внутренних раздоров за­коны общества утрачивают свою силу, и редко случается, чтобы их заменяли законы человеколюбия. Горячность борьбы, гордость победы, отчаяние в успехе, воспоминание о прошлых унижениях и страх предстоящих опасностей - все это разгорячает умы и заглушает голос сострадания. Вот те причины, по которым почти каждая страница истории запятнана кровью междоусобицы; но ни одною из этих причин нельзя объяснить ничем не вызванных жестокостей Коммо­да, который мог наслаждаться всем и которому ничего не ос­тавалось желать. Возлюбленный сын Марка Аврелия насле­довал своему отцу при радостных приветствиях сената и ар­мии, а при своем восшествии на престол этот счастливый юноша не видел вокруг себя ни соперников, которых нужно бы было устранить, ни врагов, которых нужно бы было побо­роть. На таком спокойном и высоком посту он, естественно, должен бы был предпочитать любовь человеческого рода его ненависти и добрую славу своих предшественников позорной участи Нерона и Домициана.

Рис. Коммод.

Впрочем, Коммод не был таким тигром, каким его описы­вали, - он не чувствовал от рождения ненасытной жажды крови и не был с самого детства способен на бесчеловечные поступки. От природы он был скорее слабодушен, нежели зол. Его простодушие и застенчивость делали его рабом ок­ружающих, которые мало-помалу развратили его. Его жес­токость, вначале бывшая результатом посторонних науще­ний, превратилась в привычку и в конце концов сделалась его господствующей страстью.

Со смертью отца на Коммода легла стеснительная обя­занность командовать огромной армией и вести трудную войну с квадами и маркоманами. Раболепные и развратные юноши, которые были удалены от двора Марком Аврели­ем, скоро вновь приобрели и прежнее положение, и преж­нее влияние на нового императора. Они преувеличивали трудности и опасности кампании в диких странах по ту сто­рону Дуная и уверяли беспечного монарха, что достаточно страха, внушаемого его именем, и военных доблестей его полководцев, чтобы довершить победу над упавшими духом варварами или чтобы вынудить у них такие мирные условия, которые более выгодны, чем всякое завоевание. Зная его склонность к чувственным наслаждениям, они сравнивали спокойствие, блеск и утонченные удовольствия Рима с тре­вожной лагерной жизнью в Паннонии, где он не имел бы ни досуга, ни удобств роскоши. Коммод с удовольствием выс­лушивал столь приятные для него советы, но, в то время как он колебался, поступить ли согласно со своими собственны­ми влечениями или же сообразоваться с указаниями отцов­ских советников, к которым он еще не перестал питать ува­жение, лето незаметно прошло, и его торжественный въезд в столицу был отложен до осени. Его привлекательная наруж­ность, приветливое обхождение и воображаемые доброде­тели внушали общее к нему сочувствие; почетный мир, который он только что даровал варварам, распространял всеоб­щую радость; его нетерпеливое желание возвратиться в Рим приписывали его любви к родине, а его безнравственные забавы не казались достойными порицания в девятнадцати­летнем государе.

В течение первых трех лет его царствования и формы и дух прежней администрации поддерживались теми преданными советниками, которым Марк поручил своего сына и к мудро­сти и бескорыстию которых Коммод все еще чувствовал не­вольное уважение. Молодой государь предавался вместе со своими распутными любимцами дикому разгулу неограни­ченной власти, но его руки еще не были запятнаны кровью, и по одному случаю он даже выказал такое благородство чувств, которое могло бы развиться в солидную доброде­тель. Но одна несчастная случайность дала его неустано­вившемуся характеру определенное направление.

Однажды вечером, когда император возвращался во дворец через темный и узкий портик амфитеатра, поджидавший его на дороге убийца бросился на него с обнаженным мечом и громко воскликнул: "Вот что присылает вам сенат!" Угроза и предотвратила успех попытки; убийца был схвачен гвардей­цами и тотчас назвал виновников заговора, который был со­ставлен не в государстве, а внутри дворца. Сестра императо­ра и вдова Луция Вера Луцилла тяготилась своим второсте­пенным положением и из зависти к царствующей императ­рице вложила оружие в руки убийцы. Она не осмелилась со­общить о своем преступном намерении своему второму му­жу, Клавдию Помпейяну, принадлежавшему к числу самых достойных сенаторов и самых преданных императору людей; но в толпе своих любовников (так как она во всем подражала Фаустине) она нашла разорившихся людей с необузданным честолюбием, которые готовы были удовлетворять как самые дикие, так и самые нежные ее страсти. Заговорщики понесли заслуженное наказание, а покинутая всеми матрона была наказана сначала ссылкой, а потом лишением жизни.

Но слова убийцы глубоко запали в душу Коммода и оста­вили в ней неизгладимые впечатления страха и ненависти к сенату во всем его составе. Тех, кого он до тех пор боялся как надоедливых приближенных, он стал подозревать как тайных врагов. Доносчики, не находившие поощрения при прежних царствованиях и почти совершенно исчезнувшие, снова ожили, лишь только они заметили, что император бу­дет доволен, если они откроют недоброжелателей и изменни­ков в сенате. Это собрание, считавшееся при Марке Аврелии верховным государственным советом, состояло из самых вы­дающихся римлян, но отличия какого бы то ни было рода скоро сделались преступными. Обладание богатством усили­вало усердие сыщиков; строгая добродетель считалась за молчаливое порицание распутств Коммода; важные заслуги свидетельствовали об опасном превосходстве личных досто­инств, а дружба отца всегда была ручательством ненависти сына. Подозрение было равносильно доказательствам винов­ности, а предание суду было то же, что произнесение обви­нительного приговора. Казнь влиятельного сенатора сопровождалась лишением жизни всех тех, кто мог бы оплакивать ее или отомстить за нее, а после того как Коммод отведал че­ловеческой крови, его сердце сделалось недоступным ни для сострадания ни для угрызений совести.

Между этими невинными жертвами тирании ничья смерть не возбудила таких сожалений, как смерть двух братьев из дома Квинтилиана - Максима и Кондиана. Их братская лю­бовь спасла их имена от забвения и сделала их память доро­гой для потомства. Их познания, их занятия, их служебные обязанности и их удовольствия были одни и те же. Они были богаты, но им никогда не приходила мысль разобщить свои денежные интересы; до нас дошли отрывки сочинения, кото­рое они писали вдвоем, и все, что они делали, могло заста­вить думать, что в их двух телах жила только одна душа. Ан­тонины, ценившие их добродетели и с удовольствием смотревшие на их дружбу, возвели их в один и тот же год в зва­ние консулов, а Марк впоследствии поручил им гражданское управление Грецией и начальство над большой армией, во главе которой они одержали значительную победу над гер­манцами. Жестокосердие Коммода в конце концов соедини­ло их и в одновременной смерти.

После того как ярость тирана насытилась кровью самых благородных членов сената, она обратилась наконец на того, кто был главным орудием его жестокостей. В то время как Коммод утопал в крови и в распутстве, он поручил дела уп­равления Переннису - раболепному и честолюбивому мини­стру, который умертвил своего предшественника, чтобы за­нять его место, но который обладал большой энергией и не­дюжинными дарованиями. Он нажил громадное состояние путем вымогательств и благодаря тому, что присваивал себе конфискованные имения знатных людей, принесенных в жертву его алчности. Преторианская гвардия состояла под его непосредственным начальством, а его сын, уже успевший выказать блестящие военные дарования, находился во главе иллирийских легионов. Переннис добивался престола или - что в глазах Коммода было одинаково преступно - был спосо­бен добиваться его, если бы его не предупредили, не захвати­ли врасплох и не предали смертной казни. Падение минист­ра - не важное событие в общей истории империй, но оно бы­ло ускорено одним чрезвычайным событием, доказавшим, до какой степени уже успела ослабнуть дисциплина. Британ­ские легионы, недовольные управлением Перенниса, соста­вили депутацию из тысячи пятисот избранных людей и отп­равили ее в Рим с поручением изложить их жалобы перед императором. Эти вооруженные просители выражались с та­кой энергией, сеяли между гвардейцами такие раздоры, пре­увеличивали силы британской армии в такой степени, что навели страх на Коммода и вынудили у него согласие на казнь министра как на единственное средство загладить при­чины их неудовольствия. Эта смелость армии, находив­шейся так далеко от столицы, и познанное ею на опыте бес­силие правительства были верным предзнаменованием са­мых страшных внутренних потрясений.