Валентин Селиванов - Свадебные колокола

• Название: Свадебные колокола
• Автор: Валентин Селиванов
• Издательство: Советский писатель
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1966

---

Лже-Гоголю было, конечно, за шестьдесят. Работы у него было много, и работать ему было трудновато. Это Веня отметил сразу. Но старик обладал удивительным свойством — он умел из старых вещей делать новые, и, наверное, все хозяйки в округе были его клиентами.

Старый мастер быстро понял, какой болезнью заболела труба и чем нужно её лечить, и принялся за работу.

Тем временем Веня взял табуретку и уселся поближе к старику, решив с ним поболтать.

Потравить баланду со стариками — истинное удовольствие. Имея за плечами прожитые полвека, человек знает такую пропасть страшных и весёлых приключений, непридуманных рассказов, столько человеческих характеров прошли через его жизнь, да и сам он побывал в различного рода переделках, что, услышав только совсем немного из такой жизни, начинаешь вдруг понимать, что твои мальчишеские ребусы и гипотезы оказываются такими простыми и ясными.

— На пенсию скоро, отец? — спросил Веня.

— Да можно было бы.

— Дети и внуки, поди, никак не дождутся?

— Таковых не имеется,

— Бобыль, выходит?

— Выходит, так.

— Ну и как?

— Да так-сяк, нашим-вашим давай спляшем.

Разговора не получилось. У Лже-Гоголя был низкий хриплый голос, полный безразличия и тоски. Должно быть, толковать за жизнь он не был охотником, имея на то свои причины.

Но Веня не любил молчать и не считал, что молчание — золото. Он снова посмотрел на старика и, решив, что надо начинать разговор с другого конца, сказал:

— Ты, отец, на Гоголя похож.

Старик неторопливо отозвался, продолжая возиться с трубой:

— У каждого свой запас, у кого — пиво, у кого — квас. Я, почитай, давно бы знаменитым стал. Только люди у нас какие? Каждый думает о своей шкуре.

Веня никак не ожидал, он даже и не мог подумать, что разговор вдруг обернётся таким образом, и поэтому не знал, что ответить.

А старик и не ждал ответа, возвращая своими удивительными пальцами трубу к жизни. Он горько вздохнул и продолжил свою незаконченную мысль:

— Не дают мне хода. Не хотят. Наплевать им на меня и на всё на свете. Что я для них? Соболь без шкуры.

И он снова вздохнул, словно искал у Вени сочувствия.

А как Веня мог ему посочувствовать? Ему почему-то показалось, что старик шутит, и он несмело улыбнулся.

Лже-Гоголь понял Венину улыбку по-своему. И сразу же его глаза вспыхнули, как зажжённые свечи в темноте комнаты, и голос задрожал, зазвенев от негодования:

— Смеёшься?

— Мне показалось…

— Смеёшься? — не слушая никаких возражений, грозно спросил старик и отодвинул трубу в сторону на край стола. — Не веришь?

Меньше всего в этом хриплом низком голосе было угрозы. Он был наполнен глухой обидой, зашифрованной тоской, светившейся в его усталых глазах.

Лже-Гоголь медленно, словно ещё не решившись, достал из ящика, стоявшего на столе, толстую пачку бумаги и спросил Веню:

— Ты откуда?

— Я? — машинально повторил Веня. — С Лисьей горы. Слышал? Трассу тянем. А к вам, батя, в город на побывку приехал.

Старик кивнул головой и положил перед Веней пачку исписанной бумаги.

Калашников бегло просмотрел эту пачку бумаги, в которой было не меньше килограмма веса. Это были десятки писем и ответов на них, повторные письма и повторные ответы, жалобы, просьбы, заявления, аннотации, апелляции, выводы комиссий, заключения учёных советов. На всех ответах, которые были напечатаны на машинке, стояли круглые, четырёхугольные, квадратные, элипсообразные печати. Веня увидел письма в Верховный Совет, Академию наук, Центральный Комитет, в различные научно-исследовательские институты. Боже мой! Переписка длилась пятый год.

В письмах речь шла о каком-то уникальном изобретении, несомненно талантливом, как утверждали многие авторы ответов, но которое не может найти себе практического применения. Выводы всех комиссий сводились примерно к одной мысли: случай очень редкий в истории науки и техники, который говорит о чрезвычайной одарённости автора, совершившего напрасный подвиг.

Одно из писем Веня перечитал дважды. Известный профессор Московского университета тепло и трогательно писал, что он удивлён изобретением, что считает его просто чудом, совершённым руками русского человека, что он долго раздумывал над его судьбой и с огорчением признаёт, что изобретение Лже-Гоголя может служить только игрушкой для молодёжи, влюблённой в технику.

Веня ничего не мог понять.

Как так? Уникальный шедевр, который никому не нужен? Талант, который все отвергают, признавая его в одно и то же время? Как так могло получиться?

Он окончательно запутался в письмах и ответах и честно признался старику, который, подперев голову руками, смотрел на него немигающими глазами, что ничего не понимает.

Лже-Гоголь ничего не стал объяснять. Он поднялся из-за стола. Тяжёлой походкой направился в другую комнату. Веня прошёл следом за ним.

Эта комната была побольше, попросторней. Здесь, наверное, коротал свои вечера одинокий старик. Мебели никакой не было. Хозяин или распродал всё, что у него было, или стремился к суперпростоте, во что было трудно поверить.

Почти всю комнату занимал миниатюрный макет. Удивлённый и поражённый, Калашников остановился перед ним. Было чему удивиться! Честное слово! Конструкция, которую увидел Веня, состояла из тысяч шайб, проводов, передач, сцеплений, гаек, винтиков, очень крошечных и маленьких, и представляла собой двухэтажный автоматический ресторан. На маленькой медной пластинке Веня прочёл название ресторана: «Белые паруса».

Никакой фантазии! Никакого сна! Веня увидел перед собой творение простых человеческих рук, хотя и с трудом верил в то, что видели его собственные глаза. Веня принялся внимательно изучать макет.

Лже-Гоголь ласково смотрел на своё изобретение, он как-то весь распрямился, стал моложе и бодрее. И Вене показалось, что его глаза улыбались, сделались глубокими, словно и не было в них никакой тоски и грусти.

Он взял с крошечного столика, за которым стояли три таких же маленьких стула, несколько монет и опустил деньги в кассу. Касса сработала и выдала несколько маленьких стальных шариков.

— Ну, будем обедать? — улыбнулся старик. Он улыбнулся сам себе и сам себе ответил: — Будем.

После этих слов Лже-Гоголь опустил стальные шарики в едва заметные дырочки на столе. Шарики медленно один за другим раскатились в разные стороны.

И вдруг, как по команде, в движение пришли все тысячи деталей макета. Заработала кухня, зазвенели ножи на первом этаже, послышался звон тарелок, заиграла тихая музыка на втором. А все детали двигались, поворачивались, приводя в движение различные устройства передачки тарелки с первым, вторым и третьим из разных уголков кухни медленно поднимались наверх. Вслед за ними на столе появился хлеб, графин с водой, ложка, вилка, бутылка вина, салфетки. Словом, всё, что нужно было к обеду.

Веня был в немом восхищении. На какой-то миг он решил, что всё это ему показалось, почудилось, и тогда, не отрывая глаз от макета, он сам своими руками повторил операцию, бросив маленький шарик в отверстие.

На этот раз сработали другие пружины и механизмы, за которыми сразу было трудно уследить. Всё медленно убиралось со стола, менялась скатерть, продолжалась тихая музыка, а на первом этаже мылись тарелки, вытирались и расставлялись по шкафам.

Веня посмотрел на старика, улыбнулся и сказал:

— Премьера чуда.

— Сначала все так считают, — иронически ответил Лже-Гоголь. И вдруг он снова изменился, как-то сморщился, постарел, осунулся, и его глаза устали и загрустили и показались Вене плоскими. — Очарование проходит быстро, — тихо добавил он и засмеялся неприятным, злым смехом.

Потом он уселся на единственный жёсткий стул в комнате и медленно заговорил:

— За моими плечами приходская школа, четыре класса. Но это я сделал своими руками и своей головой. Всё сам. Всю жизнь я работал над этим. Здесь двенадцать тысяч деталей, сделанных без всяких чертежей. Вот этими руками, — и старик вытянул вперёд сухие руки с длинными нервными пальцами. — Сорок два года работы… А они предлагают отдать «Паруса» на выставку в Дом пионеров. — И он снова засмеялся злым, неприятным смехом.

Скоро Вене всё стало ясно. А когда он понял, ему стало жаль старика, но он не мог ничем ему помочь.

Изобретение пять лет назад привлекло внимание, но после несложных расчётов инженеров (у самого старика не было ни одного чертежа) выяснилась трагическая судьба, ожидавшая его многолетний труд.

Стальной шарик, который приводил в движение весь механизм автомата, должен был при обычных размерах ресторана весить сто пятьдесят килограммов. Это практически зачёркивало всю работу одержимого чудака. У него не было ни одного собственного расчёта, всё делалось на ощупь, по интуиции. Всю работу нужно было начинать заново, и прежде всего на бумаге, с карандашом в руках. Риск не оправдал себя. Теория торжествовала победу над практикой.