Антонина Коптяева - Собрание сочинений. Т. 4. Дерзание.Роман. Чистые реки. Очерки

• Название: Собрание сочинений. Т. 4. Дерзание.Роман. Чистые реки. Очерки
• Автор: Антонина Коптяева
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Публицистика
• Год: 1974

В четвертый том собрания сочинений А. Коптяевой включены роман «Дерзание», заключающий трилогию о докторе Аржанове, и книга очерков «Чистые реки», которую составили путевые заметки писательницы разных лет, ее раздумья о писательском труде, о своей жизни, о современности.

---

В дни, когда писалось «Дерзание», я снова начала ходить по Москве пешком, проверяя маршруты своих героев и их влюбленными глазами глядя на город. Ведь они не были коренными москвичами, которые ничему не удивляются и многого не замечают!

Целые дни я проводила в операционных и в палатах больных 1-й Градской больницы, наблюдая за работой Евгения Николаевича Мешалкина, с которым слился для меня в то время образ Ивана Ивановича. Операции на сердце при пороках его, панцирное сердце… И иногда, забываясь, я «видела», что у операционного стола долгими часами вел борьбу за жизнь человека не Мешалкин, а Иван Иванович. Так он был «зачислен в штат» 1-й Градской больницы, как и акушерка Елена Хижняк. А потом начался конфликт Ивана Ивановича с Варей из-за нового направления в его работе…

После окончания работы над трилогией о медиках мне хотелось взять тему полегче. Изучение медицинских проблем для «Дерзания», как и поездки в Волгоград для романа «Дружба» и многодневные, иногда суточные дежурства в Институте имени Склифосовского, дававшие мне представление о стихийной военной травме, — все это было очень тяжко и утомительно. Отчего же мне теперь не взять какое-нибудь красивое, веселое производство, например, «Трехгорку», и не показать крупным планом такую героиню, как, например, Анна Северьянова? Но я еще не успела толком продумать этот вариант, как жизнь потащила меня совсем в другую сторону: я стала писать о нефти.

О большой нефти Поволжья, преобразившей глухие районы Башкирии и Татарии, истерзанные суховеями. О юных светлых городах. О людях, добывших из-под земли целое море нефти, но еще не научившихся жить без ошибок и конфликтов. Здесь писательские поиски оказались опять очень трудными, особенно в изучении разработки нефтяных пластов и освоении богатств, поднятых из недр. Невероятно сложно писать об этом человеку, не специалисту по нефти. Может быть, это и есть «муки творчества», когда ты не инженер, не разведчик-буровик, не технолог по переработке нефти, а должен вообразить себя и тем, и другим, и третьим. Вот это действительно муки! Но обойтись без них невозможно потому, что для нас, советских людей, профессия — половина человека. И зачастую лучшая, красивейшая.

Обойтись описанием только общечеловеческих чувств советскому писателю невозможно: ведь чувство — проявление характера. А характер образуется окружающей средой. И большие писатели прошлого отлично это понимали. Показывая расплывчатость и мелкость обломовской любви к Ольге, Гончаров вскрывает своей Обломовкой истоки мягкотелости и слабоволия русского барина Обломова. Левин Толстого не просто человек, а прогрессивный помещик, Вронский и Нехлюдов — представители дворянской военной касты. Стива Облонский — обленившийся, беззаботный бюрократ. И у каждого из них социальное положение — словно основа характера, на которой распускаются пышным или бледным цветом, но с одинаковым мастерством обрисованные человеческие чувства, устремления и мечты.

Нам надо учиться у классиков гибкости, выразительности и точности языка, лепке характеров, мастерству портрета. Но духовная жизнь наших героев богаче, ярче. Наш человек интереснее живет. Беда лишь в том, что мы не всегда пишем о нем по-настоящему. Почему?

Талантов в нашей литературе достаточно. Но мы часто шарахаемся из одной крайности в другую. Или «боимся» «производственной» темы или так загромождаем ею произведение, что и человека зачастую не видно.

Писать о труде, конечно, нелегко, потому что он становится все сложнее, пронизывается высокой наукой. Но писать надо и учиться надо, чтобы это получалось так же интересно, как в жизни!

Мой новый роман «Дар земли» посвящен нефтяникам — рабочим и инженерам гигантской отрасли нашей промышленности. Этот роман, по существу, — старая задумка, но долго не было такой производственной «площадки», на которой он мог бы появиться.

Еще в 1933 году, когда судьба забросила меня в Аргаяшский национальный округ на юго-восточном Урале, сразу полонили сердце картины прекрасной природы: раздолье лесостепи, горы, сказочные озера. Полюбились жители: татары-ногайбаки, предки которых были высланы на Урал при Иване Грозном, и проживавшие в русских селах башкиры. Чего стоила одна девчонка-сорванец Биби-Ямал (ставшая прототипом Зарифы в романе «Дар земли»), по-уличному Бибишка, звонкоголосая, дерзкая, на каждом шагу получавшая подзатыльники от своей работящей, но суровой матери и никогда не унывавшая.

Как интересны были поездки по уральским дебрям, встречи и разговоры в башкирских селах. Сколько хороших людей и сколько жизненных драм! Трудное положение женщины в семье. Владычество мулл и старших. Подчинение стремлений сердца вековым обычаям и законам шариата. Замкнутость быта, и крушение его, и желание жить по-новому, связанное с борьбой за право на любовь и счастье, за признание своего человеческого достоинства. Все это отложилось в душе, волновало, постоянно напоминало о себе.

В 1935 году я приехала в деревню Райман, что находится рядом со станцией и одноименным селом Туймазой на границе Башкирии и Татарии. Опять лесостепь и горы по берегам реки Ик. Опять встречи с башкирами и татарами. Убогие деревни — кучи соломы на голой земле. Редко — кулацкий дом под железной крышей. Стаи голосистых псов. Толкучка базаров. А на тучных, черноземных, но не ухоженных еще колхозных полях, разделенных межами, поросшими полынью, зарождение коллективного хозяйства. Масса трудностей, саботаж. И те же образы женщин, вечных тружениц, овеянные поэтической горестью неразделенной любви, самоотверженного материнства, стремления к большой работе, учебе, счастью. Чудесный народ со своей чистоплотностью во всем, уважительностью к старшим у молодежи. Снова масса впечатлений, прочных и беспокойных.

В предпоследний год войны, когда шумела вовсю нефть Башкирии, было открыто знаменитое месторождение девонской нефти в Туймазе… Я уже напечатала тогда роман «Фарт», написала еще не изданную «Товарищ Анна» и вплотную усаживалась за роман «Иван Иванович». Туймаза опять всколыхнула давно возникшие, но еще неясные задумки: люди, знакомые по Южному Уралу и степной Туймазе, «просились» на нефть. Возникло место действия. Нефть дала возможность не только для возникновения новых городов вместо убогих соломенных сел, но и для роста людей. Но и это еще не рождало романа.

В 1957 году, когда подходила к концу работа над трилогией о хирурге Аржанове, я поехала на Куйбышевскую ГЭС и в Жигули. Нефтяные вышки уже смотрели в просторы Заволжья с гор, воспетых русским народом. Потом поездка в Заволжье, в Муханово-Первомайск. Поразили чудовищные огненные факелы, ревевшие у самой дороги в облаках густой черноземной пыли. Молодой город нефтяников обступали упрямые избушки, не желавшие уступать насиженного места. В одном из больших бараков произошла у нас встреча с настоящим героем — буровиком, добрым отцом своих детей и невольным их деспотом. Он-то и стал прототипом Яруллы Низамова. История Ахмадши и Нади Дроновой в действительности была более трагичной, чем та, которую я показала в своем романе. Тут была и уступчивость Минсулу, из-за которой девушка осталась вековушкой, и яростная борьба ее брата за свою рухнувшую любовь. Но это была наша современная молодежь, совершенно захваченная трудом на производстве.

Я много еще ездила по нефтяным промыслам Поволжья, жила там, встречалась со многими людьми, ставшими прототипами моих героев, изучала работу нефтеперерабатывающих заводов. Огромное впечатление произвел на меня такой завод-гигант в Новокуйбышеве. Ездила на заводы «Синтез спирта» и «Синтез каучука», на строительство химического гиганта под Казанью. Очень помогли мне работники Московского нефтеперерабатывающего завода. Особенную помощь в работе над романом оказал директор этого завода — Демид Васильевич Иванюков. Человек колоссальной энергии, новатор, не дающий покоя ни себе, ни окружающим, он превратил свой завод в настоящую научную лабораторию. Одна проблема за другой решались на этом заводе. Чего стоило создание своего метода по полипропилену! А дизельное топливо, не застывающее при больших морозах?! А уксусная кислота — продукт для парашютного шелка?! А охлаждение оборотной воды путем обогрева теплиц и многое, многое другое?! Все эти иванюковские идеи позволили реконструировать маленький подмосковный завод в отличное громадное предприятие, организовать на нем прекрасно слаженный трудовой коллектив. Тут хватило бы проблем на сотню литературных героев.

Иванюков вдохнул живую душу в Алексея Груздева, несмотря на то, что у Груздева уже было несколько прототипов. Внешне мой директор похож на бывшего председателя Казанского совнархоза Алексея Шмарева. Многие черты заимствованы у директора завода «Динамо» Козлова, у Рудского — отличного директора Дорогомиловского завода. Но Груздев стал героем романа только после моей встречи с Демидом Иванюковым. А поместила я его на завод в Нижнекамск тогда, когда еще не было и самого Нижнекамска. Только еще намечались площадки строительства на берегу Камы, и шел бурный спор между Казанским обкомом КПСС и совнархозом — с одной стороны, и Госпланом и Госэкономсоветом — с другой. Казанцы хотели ставить у себя промышленный комплекс: нефтеперерабатывающий завод и рядом химический комбинат с общей тепловой электростанцией. Госплан утвердил только химическое производство.