Ричард Бах - Дар тому, кто рожден летать

• Название: Дар тому, кто рожден летать
• Автор: Ричард Бах
• Жанр: Научная Фантастика

---

Мы приземлились на двух небольших аэропланах, чтобы разжечь огонь у озера, расстелить наши спальные мешки и приготовить себе ужин на костре, глядя, как заходит солнце.

- Эй, Джон, - сказал я, - не такое уж и плохое местечко, не правда ли? Он смотрел на догоравший закат и на то, как его отблески движутся по воде.

- Это хорошее место, - сказал он после паузы.

Но вот что странно: хотя это и было прекрасное место для полетов, мы не хотели останавливаться здесь больше, чем на одну ночь. За это короткое время поле становится знакомым и немножко скучным. К утру мы уже были готовы подняться в воздух и уступить озеро, траву и холмы лошадям.

Через час после восхода солнца мы уже были на высоте двести футов в воздухе, бороздя небо двумя аэропланами, пролетая над полями цвета молодой кукурузы, над старыми лесами и глубоко вспаханной землей.

Бетт некоторое время управляла аэропланом, соблюдая дистанцию до второго самолета, а я выглядывал через борт вниз и спрашивал себя, существует ли где-нибудь во всем этом мире хоть одно совершенное место. Может быть, именно его мы ищем все это время, думал я, летая на наших движущихся горных вершинах, построенных из стали, дерева и ткани. Может быть, мы желаем найти одно-единственное идеальное место где-то на поверхности земли, я когда заметим его, мы спланируем вниз, чтобы приземлиться и больше никогда не чувствовать нужды лететь дальше. Возможно, пилоты - это просто те люди, которые несчастны в местах, где они уже бывали, и как только они обнаружат это одно заветное место, где они могут быть счастливы на земле, как и все другие люди, они продадут свои аэропланы и не будут больше всматриваться в горизонт, путешествуя под.! + *, (.

Наши разговоры о прелестях полета, должно быть, являются разговорами о прелестях побегов. Ведь даже само слово "полет" в английском языке является синонимом слова "побег". В то же время, если бы мне удалось за этой небольшой полоской деревьев разглядеть свое идеальное место, у меня больше не возникло бы желания летать.

Эта мысль показалась мне неприятной, и я посмотрел на Бетт, которая лишь улыбнулась, не отрывая взгляда от другого аэроплана.

Я снова огляделся по сторонам и заметил, что земля под нами на какоето мгновение превратилась во все самые прекрасные места, которые я видел. Вместо фермерских угодий внезапно под нами заиграло море, и мы начали заходить на посадку на небольшую полоску ровной поверхности, вырубленную на кромке океанского побережья, нависающего над водой. Вместо фермерских полей вдруг показался Мейгз-филд, который находится в десяти минутах ходьбы от неисследованных джунглей штатов Чикаго и Иллинойс. Вместо полей я увидел Траки-Тахоу, окруженный со всех сторон острыми, как бритва, вершинами горного массива Сьерра. Вместо полей внизу оказались Канада, Багамские острова, Коннектикут, калифорнийская Баджа, днем и ночью, на закате и на рассвете, в ненастье и в хорошую погоду. Все эти места были интересны, большинство из них прекрасны, некоторые просто великолепны. Но ни одно из них не было совершенным.

Затем снова внизу появились фермерские угодья, а двигатель заработал сильнее, когда Бетт прибавила газу, чтобы последовать за Аэронкой Джона и Джоан Эдгренов на высоту первых летних облаков. Она передала мне управление аэропланом, и я почти забыл все, что думал о полетах, побегах и идеальных местах.

Но не совсем. Существует ли на земле такое место, которое может положить конец потребности летать у того пилота, который его нашел?

- Замечательные облака, - сказала Бетт, перекрикивая двигатель.

- Да.

К этому времени облака уже заполонили все небо, разрастаясь своей белоснежной массой по направлению к солнцу. У них были отчетливые, яркие края. Можно было лететь, задевая облако крылом, но не ухудшая при этом видимости перед ветровым стеклом. Вокруг нас проплывали, клубясь, большие снежные глыбы, исполинские скалы и бездонные пропасти.

Именно в это время ответ на мой вопрос откуда-то возник и похлопал меня по плечу. Ведь само небо - это и есть та сказочная земля, к которой мы стремимся, к которой мы летим!

В облаках не встретишь валяющихся баночек из-под пива и сигаретных упаковок. Здесь нет уличных знаков, светофоров и бульдозеров, которые превращают воздух в бетон. В небе не о чем беспокоиться, потому что все здесь всегда одно и то же. Но и не скучно, потому что все здесь всегда, меняется.

Что вы можете знать об этом! - думал я. - Наше единственное идеальное место - это само небо! Я взглянул на Аэронку и засмеялся.

Мертвые петли, голоса и страх смерти

Это должна была быть простая мертвая петля, фигура высшего пилотажа, которую проделывают высоко над землей, просто ради удовольствия. Ветер с ревом продирался сквозь туго натянутые расчалки моего аэроплана со встречной скоростью сто миль в час, и я поднял нос аэроплана вверх, набирая высоту, затем летел вертикально, затем продолжал взлетать вверх на перевернутом самолете: и вдруг в верхней точке двигатель заглох, и я повис на ремнях вниз головой над тридцатью двумя сотнями футов прозрачного и пустого воздуха. Ручка управления бездействовала в моей руке, а самолет, лениво переваливаясь с боку на бок, начал медленно выпадать из неба, как #(# - ba* o ладья. Песок и солома, которые лежали на дне кабины, посыпались вниз по моим очкам и лицу. Ветер перестал выть равномерно и стал как-то странно посвистывать. Это напоминало агонию тридцатифутового шмеля.

Нос аэроплана ничто не заставляло обратиться в направлении к земле, двигатель упрямо не заводился, и я впервые в своей жизни оказался пилотом самолета, который просто падал вниз: его кто-то поднял над землей и отпустил.

Сначала я был раздосадован, затем у меня возникло плохое предчувствие, когда я понял, что механизмы управления не работают, и вдруг меня охватил страх. Мысли вспыхивали передо мной, как сигнальные ракеты: мой самолет вышел из-под контроля, и у тебя еще есть время, чтобы выпрыгнуть с парашютом; но при этом мой самолет разобьется; это была совсем безобидная петля; я - самый никудышный пилот; почему я не могу управлять падением; ведь самолеты никогда так не падают; нужно направить нос к земле:

Все это время наблюдатель, находящийся за моими глазами, с интересом следил за происходящим. Его совсем не волновало, останусь ли я жить или погибну. Другая часть меня была панически испугана и вопила, что это очень серьезно, что ей это совсем не нравится. ЧТО Я ЗДЕСЬ ДЕЛАЮ?

Что я здесь делаю? Я могу поклясться, что этот вопрос обрушивается на каждого пилота, который встречается лицом к лицу с опасностью. Когда Джон Монтгомери начал отрезать веревку, соединявшую его планер с воздушным шаром, который поднял его над землей, он обязательно спрашивал себя: "Что я здесь делаю? " Когда Уилбур Райт понял, что не сможет выровнять крылья прежде, чем его Флайер столкнется с землей; когда пилоты-испытатели понимали, что Иглрок Буллет или Салмсон Скай-Кар после пятнадцати оборотов в штопоре не могут выйти из него; когда пилоты почтовых самолетов, сбившись с пути в тумане над морем, осознавали, что двигатель заглох, использовав последнюю каплю горючего - все они слышали этот вопрос, произносимый внутри испуганным голосом, хотя, возможно, у них не хватило времени ответить на него.

Поговорка гласит, что тот пилот, который утверждает, что никогда не был испуган, - либо глупец, либо обманщик. Наверное, бывают исключения, но их немного.

Когда я учился летать, самым трудным для меня был штопор. Боб Кич обычно сидел спокойно на правом сидении Ласкомба и говорил: "Сделай мне три оборота вправо". Я ненавидел его за это, становился напряженным, как сталь, и с ужасом ожидал тех мгновений, которые должны вот-вот последовать. Отводя ручку управления назад, я сильно давил на правую педаль, и мое лицо становилось бледным, как старое мыло. Я выдерживал это испытание, прищурив глаза для того, чтобы считать обороты. Когда я снова возвращался к нормальному полету, я с болью понимал, что знаю, что он собирается мне сейчас сказать. Он собирается сказать: "А теперь сделай мне три оборота влево". И Кич, сидя рядом со сложенными руками, говорил: "А теперь сделай мне три оборота влево".

Однако, этот час уходил в прошлое, мы заходили на посадку, а затем приземлялись, и стоило мне только коснуться ногой земли, как все мои страхи улетучивались, и я вновь горел желанием подняться в небо.

Что я здесь делаю? Пилот-ученик слышит в своих ушах этот вопрос, когда, летая над пересеченной местностью, не может в течение тридцати секунд найти ориентир для посадки. Многие другие пилоты слышат его, когда погода меняется от хорошей в сторону не-та-кой-уж-хорошей, или когда двигатель начинает работать с перебоями, или когда температура масла выходит за красную черту, а его давление при этом понижается.

Одно дело - разговаривать о том, как здорово летать, развалившись в кресле летной конторы, а совсем другое - почувствовать себя высоко в небе на самолете, двигатель которого взорвался, заливая ветровое стекло жидким золотистым маслом, а внизу имеется лишь небольшое овсяное поле на вершине холма, которое может подойти для посадки, причем с одной стороны поля находится забор.