Вернер Альбринг - Городомля. Немецкие исследователи ракет в России

• Название: Городомля. Немецкие исследователи ракет в России
• Автор: Вернер Альбринг
• Издательство: «Европейский Дом»
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1997

Вернер Альбринг описывает богатые приключениями события, приведшие его и его семью из разрушенной и растерзанной послевоенной Германии в уединение маленького острова на озере Селигер. «Остров Городомля» — в отличие от других работ Альбринга, не научное произведение. Его основная область исследований — техника ракетостроения и механика потока — разумеется, затронуты в книге, но эти темы привязаны к необычному опыту повседневной жизни в плену, если вообще возможно говорить о повседневности в подобных условиях. Этот документальный материал раскрывает для нас до последнего времени малоизвестные страницы новейшей истории.

---

СМЕШНЫЕ, СЕРЬЕЗНЫЕ, А ИНОГДА ТЯЖЕЛЫЕ И ПЕЧАЛЬНЫЕ ЭПИЗОДЫ НАШЕЙ ЖИЗНИ НА ОСТРОВЕ

Уже перед самой Второй мировой войной в Германии появилась мужская мода на очень удобные в теплое время года светлые брюки до колен. Возможно, эта мода пришла из Англии. Название брюк — «шорты» в переводе с английского обозначает «короткие брюки». Однако традиция носить короткие штаны с давних времен существовала в некоторых сельских местностях и у нас на родине. Короткие кожаные брюки, которые назывались «скрипучая кожа», носили крестьяне Баварии. Будущие шорты можно было увидеть и у скалолазов в Саксонской Швейцарии и в горах Эрцгебирге. Издавна существующие традиции программируют взгляды новых поколений на модное и чудовищное.

Между немцами и русскими культурный обмен, который мог бы познакомить их с различиями в обычаях друг друга, в прошлом был небольшой. Во время своего пребывания в должности посланника в Петербурге Бисмарк выполнял также обязанности консула по отношению к примерно шестидесяти тысячам прусских граждан, среди которых были инженеры, врачи, мастеровые, домашние учителя. Культурный обмен между странами с впечатлениями и сравнением не развивался.

Теперь опять о коротких мужских брюках. В тридцатые годы на конгресс Союза писателей в Москву был приглашен баварец Оскар Мария Граф. После длительного путешествия в поезде он был рад наконец расположиться в Москве в удобной гостинице. Он переоделся к обеду и, ничего не подозревая, появился в обеденном зале в коротких баварских брюках. И был очень удивлен, что привлекает всеобщее внимание. Когда же он пришел в таком виде на первое заседание конгресса, члены президиума сразу же демонстративно покинули свои места, а некоторые делегаты потребовали его немедленного удаления из зала. Всех успокоить и примирить смог только председатель конгресса Максим Горький, который, много путешествуя, имел возможность познакомиться с особенностями западноевропейской моды.

В романе Льва Толстого «Война и мир» можно прочитать о кошмарном сне Пьера Безухова, приснившегося самому себе в коротких брюках на людях и ужасно этого застыдившегося.

Еще в первые десятилетия после Второй Мировой войны на международных соревнованиях по велоспорту все русские участники были в длинных брюках. В России существовало стародавнее мнение, что показывать обнаженные мужские ноги не только не прилично, но даже непристойно.

Этого всего мы, немцы, в первое время нашего пребывания на острове не знали. Уже в конце мая установилась солнечная и теплая погода. Наконец-то после длительной и суровой зимы можно было снять ватники и валенки. Из шкафов была вытащена летняя одежда. И тут случилось следующее: русский руководитель острова господин Сухомлинов вызвал к себе руководителя немецкого коллектива и спросил его, что должна означать устроенная нами провокация: Немецкие мужчины разгуливают в общественных местах в нижнем белье и даже в таком виде приходят на работу. Только теперь мы с изумлением узнали, что в России считается неприличным показывать голые мужские ноги.

Разумеется, мы отказались от этой моды, тем более что обладатели таких брюк рассказывали, что русские женщины при встрече с ними выглядели очень смущенными и даже отворачивались. Наша подруга, девятнадцатилетняя Сабина, экстерном училась в девятом классе школы в Осташкове. Она жила там у вдовы, сын которой погиб на войне, и теперь эта русская женщина по-матерински заботилась о немецкой девушке. Сабина, по тогдашней моде, коротко подстригла свои длинные вьющиеся волосы, и все русские соученицы завидовали ей. По строго установленной традиции все русские девочки во время учебы в школе должны были носить косы. Остричь волосы можно было только после окончания школы. Среди русских школьниц также было не принято носить теплые брюки в холодное время года, на девочках всегда должна была быть только юбка.

В первую весну нашей жизни в Городомле родился наш сын Петер. Теплой майской ночью Гертруд разбудила меня и сообщила, что начались регулярные схватки. Я тут же встал и оделся. Гертруд чувствовала себя бодро. Я должен был привести акушерку. Была глубокая очень тихая ночь. На фоне неба, усыпанном звездами, выделялись силуэты высоких сосен. Я пошел по едва заметной тропинке. Через влажный луг и небольшой участок леса она вела к маленькому двухэтажному домику, оборудованному под поликлинику. Там было темно. Я постучал, и вскоре в окне на первом этаже зажегся свет. Выглянула женщина, с полным спокойствием выслушавшая мое торопливое сообщение. Свет погас, и вскоре в сопровождении молодой женщины, зубного врача, которая должна была ассистировать, вышла акушерка. Когда мы пришли, Гертруд ходила по комнате. Она дружески поприветствовала вошедших и уже приготовила кровать. Мне объяснили: то, что должно произойти, это женское дело. И с этими словами меня отправили на кухню. Я зажег примус. Сначала с помощью встроенного насоса создается давление в керосиновом бачке, затем к небольшим соплам подносится зажженная спичка, и появляется пламя. Я налил большую кастрюлю и поставил ее на примус. Но очень скоро звук гудящего примуса заглушил светлый детский крик. Я поспешил в спальню. Акушерка как раз заворачивала в полотенце что-то маленькое. Гертруд спросила: «Девочка?». Обе помощницы ответили в унисон, и для меня это прозвучало как голос ангела: «Нет, сын». Мы оба очень хотели сына как товарища по играм для четырехлетней Катрин. Теперь мы были очень счастливы.

Помощницы ушли. Я искупал маленького сына и под руководством детальных указаний Гертруд, которые она давала мне лежа в постели, надел на него распашонку и маленькую вязаную кофточку и завернул пеленку.

Юный член семьи к нашей радости частенько давал нам возможность услышать его крепкий голосок. Это продолжалось иногда до самого утра, пока не вставало солнце, и я не прощался со всеми, уходя на дневную работу. Маленький кричал непрерывно. «Это он укрепляет свои легкие», — говорили мы друг другу. Я стучал в квартиру над нами. Ильзе Фризер предложила нам помощь по уходу за младенцем. Она работала посменно вместе с женой Клозе. Так в первые недели жизни за нашим малышом ухаживали жены двух профессоров. Я тогда с юмором определил это обстоятельство как раннее начало академической карьеры. В институте в Городомле я работал в одной комнате с моим будущим шурином Освальдом Конрадом. Он знал о моем большом желании иметь сына. Утром я вошел в комнату со словами: «Он уже здесь», особенно подчеркнув голосом местоимение «он».

Рождение и смерть являются для нас глубоко волнующими вехами жизни. К сожалению и смерть в Городомле случалась тоже. Коллектив немцев на острове в основном был молодым. Но среди них было несколько пенсионеров, дедушек и бабушек. Из работающих старейшим был профессор Вальтер Пауер, который приехал на остров шестидесятилетним. Несколько младше по возрасту, пятидесяти лет, были профессор Клозе и доктор Вольф. По статистике было трудно представить смерть в этом коллективе. И каждый раз смерть была сильным потрясением для всего нашего коллектива. В последние годы нашего пребывания повесилась душевно больная женщина, несколько ранее умерла молодая девушка. Но самая большая потеря была в секторе аэродинамики, когда умер доктор Иоганн Шмидель, с которым я начинал работать в Блайхероде, в области аналогии с плоским водным каналом. В Городомле Иоганн Шмидель жил вместе с женой и маленькой дочкой в двухэтажном доме № 9.

Госпожа Шмидель была переводчицей и учительницей русского языка в начальной школе. Катрин училась у нее читать и писать по-русски. Иоганн Шмидель умер в 1949 году в Московской больнице после того, как врачи установили у него рак в запущенной стадии, когда опухоль была уже не операбельна. В Городомле приняли это известие очень тяжело. Руководитель сектора организовал прощание с ушедшим в большом зале клуба. Присутствующие, одетые в темные одежды, встали, когда доктор Шварц ввел в зал вдову и предложил ей место в первом ряду. Один из коллег поднялся на подиум и произнес траурную речь.

«Дорогой Иоганн Шмидель, ты раньше нас ушел в путь, в который мы тоже должны однажды отправиться. Воспоминание о тебе еще так живо в нас, что трудно поверить, что ты ушел навеки. Прошло всего восемь недель с того момента, когда мы еще работали вместе. Тогда ты в первый раз сказал о своей болезни и о том, что, возможно, тебе придется прервать работу. Ты сказал, что с некоторых пор чувствуешь себя плохо. И только тогда я заметил, что ты бледнее, чем обычно и очень худой. Но кто бы мог предположить твою страшную участь и представить, что твое нездоровье будет означало не временный перерыв в работе, а конец.

За три года нашей совместной работы мы познакомились с тобой так хорошо, что знаем, что если бы ты узнал о безнадежности своего состояния, то пошел бы навстречу безжалостной судьбе без жалоб и страха. Счастливое детство, бурная молодость и вся жизнь остались на фотографиях. Все золотится в лугах заходящего солнца. Мы глубоко озабочены твоим уходом. Ты оставил жену и дочь, твоих любимых, для которых ты был кормильцем и защитником. Как охотно мы бы взяли твою заботу, как охотно заверили бы тебя, что Твои не останутся без средств и защиты. Мы здесь, чтобы помочь. Но ты прожил последние дни далеко от нас, ты был лишен этого утешения. Однако сегодня мы хотим высказать тебе нашу ответственность с полным сознанием нашего долга перед тобой: Дорогой Иоганн Шмидель, твои любимые принадлежат к нашему сообществу, они никогда не останутся беззащитными, они никогда не будут бедствовать. И еще одно хотели мы тебе сказать. То, чего никто до сих пор тебе не говорил, но что многие ясно осознавали. Теперь мы можем сказать открыто. Твои поступки, твои слова, твой образ жизни многих восхищали. Восхищали тех, кто тебя ценил, тех, для кого твоя бескорыстная постоянная дружеская помощь означала утешение в неприятностях, нередко слагающихся в буднях житейской прозы. Я вижу тебя перед собой. Вижу, как ты, вежливо улыбаясь, но вполне решительно отвергаешь эти признания. Я хочу сказать также о твоем вкладе в науку, которой ты посвятил большую часть своей жизни. Мы благодарны тому, что ты рано смог поставить вехи в научном мире. Ты внес большой вклад в составление справочника по экспериментальной физике. Твои исследования по сопротивлению шара в жидкости вошли в учебник Людвига Прандтля…»