Цянь Чжуншу - Осажденная крепость

• Название: Осажденная крепость
• Автор: Цянь Чжуншу
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Современная проза
• Год: 1989
• ISBN: 5-280-00707-2

Роман о бездуховной жизни «образованного» общества в гоминьдановском Китае 30-х годов нашего века, о неуверенности людей в завтрашнем дне, о скудности, мелочности их существования, об их одиночестве и разобщенности.

Рассказы писателя — тонкая сатира на китайскую интеллигенцию тех лет.

---

— Между прочим, несостоявшиеся любовники чаще думают друг о друге. Может быть, ты во сне почувствовал, что приснился Су!

— Откуда у нее время видеть сны, да еще о таких бесприютных бродягах, как мы! К тому же видеть меня во сне значило бы изменять Цао Юаньлану.

Заметив, что приятель относится к разговору слишком серьезно, Фан решил разрядить обстановку:

— А ты настоящий диктатор! Своей будущей жене даже сны видеть не позволишь, чего доброго, еще наймешь детективов следить за ее подсознанием.

Три дня спустя путешественники втиснулись в как всегда переполненный автобус, идущий в Наньчэн. Ничего, утешали они друг друга, ехать не так уж долго, можно и постоять. Одно из сидений занимал парень в коротких штанах с лоснящимся лицом; он так прочно сидел, расставив ноги, что казался неотъемлемой деталью автобуса. Перед ним стоял большой мешок — по-видимому, с рисом. Синьмэй спросил Сунь, не хочет ли она присесть на мешок — на нем даже мягче, чем на сиденье. Та и сама подумывала об этом, но стоило ей попросить разрешения у хозяина, как тот, рассердившись, замахал руками:

— Нельзя, там рис, который едят, понимаешь?

Синьмэй также сердито уставился на него:

— А что случится, если на него сядет такая маленькая женщина?

— Сам не понимаешь? А еще мужик называется! Это же рис, его в рот кладут.

Сунь топнула ногой и заявила, что не хочет сидеть на мешке, но ее спутник не унимался, а парень все твердил, что «это рис, его в рот кладут». Чжао и Гу потребовали, чтобы в таком случае он уступил свое место. Видя, что он в меньшинстве, парень согласился, чтобы на мешок сел кто-нибудь из мужчин, но ни в коем случае не Сунь. Мужчины ее усаживали, девушка обиженно отказывалась. Наконец владелец мешка, которого назвали уже и нахалом и суеверным невеждой, не выдержал, смерил злым взглядом Сунь, вытащил из-под себя и постелил на мешок куртку. Очевидно, ей предназначалась роль изолирующей прокладки. Уставшая от тряски Сунь уступила уговорам спутников и села.

Наискосок от нее оказалась молоденькая белолицая женщина в трауре, но с ярко накрашенными губами. Черты лица ее были настолько невыразительны, что их, как говорится, можно было стереть одним прикосновением влажного горячего полотенца. Сначала женщина молча наблюдала за происходящим, потом заговорила с Сунь на сучжоуском диалекте, кокетливо улыбаясь и выказывая неровные зубы. Она осведомилась, не из Шанхая ли Сунь, и обозвала местных жителей грубиянами, с которыми невозможно разговаривать по-хорошему. Ее муж, служивший в провинциальном правительстве Чжэцзяна, недавно заболел и умер, и теперь она направлялась в Гуйлинь к деверю. Она позавидовала Сунь, которую сопровождают четверо мужчин, пожаловалась, что едет в одиночестве, если не считать слуги, и выразила желание вместе добираться до Хэнъяна — все легче будет.

Автобус остановился, водитель и большинство пассажиров пошли завтракать. Женщина осталась, достала корзинку и уговорила Сунь отведать ее печенья из рисовой муки. Чтобы не вводить вдову в расход, Чжао и Фан отправились погулять. Гу Эрцянь вытащил из кармана недокуренную сигарету. Ли наклонился к женщине и тихо сказал:

— Будьте осторожней, не говорите во всеуслышанье, что едете одна. Вокруг толчется разный народ, мало ли кому какие мысли могут в голову прийти.

Вдова бросила на Ли Мэйтина быстрый взгляд:

— Вы, я вижу, человек заботливый. Афу, уступи господину место!

Рядом с вдовой, касаясь ее плечом, сидел молодой человек, припудренный, с напомаженной головой, похожей на лакированный орех, в синей куртке, с несколько суетливыми манерами, по виду вовсе не напоминающий слугу. Бесцеремонное поползновение на его покой было ему не по вкусу, однако сиденье пришлось уступить. Сунь эта сцена не понравилась, и она тоже вышла из автобуса. Когда все вернулись, Ли уже жевал печенье, а вдова и Афу дымили сигаретами. Хунцзянь сказал Синьмэю по-английски:

— Как ты думаешь, чьи это сигареты?

— А что тут думать? Конечно, Ли на общественные деньги купил. Станет он свои тратить!

— Теперь будут отравлять воздух всю дорогу. Зажег бы ты свою трубку — у нее запах приятнее.

В Наньчэне вдова и ее слуга поселились в одной гостинице с пятью нашими путешественниками. Ли рассчитал, что вдова и Сунь должны занять один номер, Афу же предстояло спать отдельно. Но сколько ни доказывал Ли, что так будет экономнее, Сунь не соглашалась. Впрочем, вскоре выяснилось, что вдова уже сняла номер для себя и Афу. Все удивились, а господин Ли пришел в благородное негодование и даже процитировал правило домостроя: «Да живут порознь мужи и жены, да блюдется различие между знатным и подлым». В это время Гу Эрцянь, раздобывший свежую газету, закричал:

— Плохо дело, господа!

Оказывается, японцы предприняли наступление на Чанша, главный город Хунани, причем положение создалось критическое. Началось совещание; все согласились, что с имеющимися деньгами возвращаться назад невозможно, единственный выход — добраться до Цзианя, получить перевод, а потом уж решать, как быть дальше. Ли Мэйтин ту же поделился новостью с вдовой, причем сообщил такие устрашающие подробности, словно располагал секретной информацией непосредственно из японского штаба. Напуганная женщина повторяла на разные лады:

— Как же нам быть, господин Ли?

Ли ответствовал, что такие люди, как он, нигде не пропадут, из любой беды найдут выход. А вот слуги ненадежны, у них нет знаний — разве человек со знаниями пойдет в слуги? Положиться на слугу — значит накликать беду… Но едва Ли вышел из номера вдовы, как донесся сердитый голос Афу:

— Столоначальник Пань назначил меня сопровождающим, а ты липнешь к каждому встречному! Откуда ты знаешь, что это за тип? Случись что-нибудь, как я оправдаюсь перед начальством?

— Ишь ты, взревновал! Какое тебе дело? К нему относятся по-человечески, так он и место свое забыл. Неблагодарный, черепашье отродье!

Афу хладнокровно возразил:

— Это ты сначала из своего дохлого муженька черепаху[113] сделала, а теперь, значит, за меня принялась?

И тут раздался вопль, Афу выскочил из номера, а вдогонку неслись крики вдовы:

— Схлопотал по морде? Не то еще будет! Ты у меня узнаешь что почем! Впредь не надейся…

Ли Мэйтин понял, что отношения между госпожой и слугой сомнительного свойства. На сердце ему словно капнули яду, очень захотелось дознаться у вдовы, что и как, а потом отколотить этого Афу. Он выглянул за дверь: Афу стоял в коридоре, потирая распухшую щеку. Увидев краем глаза Ли, он проворчал:

— Смотрелся бы ты, дядя, вместо зеркала в ночной горшок! Тоже мне ухажер, нашел лакомый кусок…

Этого не снес бы и более выдержанный, нежели Ли, человек:

— Ты кого это честишь тут, свинья?

— Тебя, свинья!

— От свиньи слышу!

Такой обмен любезностями в принципе бесконечен, побеждает тот, у кого глотка здоровее. Чтобы скандал не разросся, Гу затащил Ли обратно в номер со словами:

— Ну, стоит ли спорить с такими людишками!

Почувствовав, что последнее слово остается за ним, Афу закричал:

— Чего прячешься, как черепаха в нору? Выходи, если ты не совсем баба! Боялся я таких…

Тут не вытерпели Чжао и Фан:

— Чего орешь? Видишь, с тобой не хотят разговаривать!

Афу отступил, но все-таки не сдался:

— Как хочу, так и ору, нечего в чужие дела лезть.

Чжао потер свои крупные ладони и сжал кулаки:

— Нет, я больше терпеть не намерен.

В глазах Афу отразился страх, но в ту же секунду вдова выскочила из номера:

— Кто тут задирает моего слугу? Двое на одного, хороши! А еще мужчины называетесь, бесстыдники. Бедную вдову обижают…

Приятели поспешно ретировались. Вдова с довольной ухмылкой послала им вслед еще несколько проклятий и впустила Афу к себе в комнату. Синьмэй сделал внушение господину Ли, после чего Хунцзянь сказал потихоньку приятелю:

— Когда выскочила эта тигрица, нам надо было выставить против нее Сунь. Тогда еще посмотрели бы, кто кого!

Всю вторую половину дня вдова делала вид, что не замечает своих попутчиков, тогда как Афу с перекошенной физиономией смотрел на Ли Мэйтина ненавидящими глазами. Вдова обращалась к слуге воркующим, медоточивым голосом. Ли ворочался, вздыхая, до полуночи.

Они провели в гостинице еще день. Встречаясь наедине, вдова и Сунь приветствовали друг друга кивком головы или говорили о трудностях с билетами, о скуке ожидания. Но спутников Сунь вдова в упор не видела, будто все они враз сделались невидимками. Назавтра, перед посадкой в автобус, Синьмэй распорядился сдать крупные вещи в багаж; налегке путники сумели занять сидячие места. Вдова вещей в багаж не сдала, все пожитки пришлось нести Афу. Как видная персона, которой приходится обмениваться рукопожатиями с множеством приветствующих его людей, он был бы рад одолжить у тысячерукой богини Гуаньинь несколько рук, но увы… Видя, что и госпожа и слуга остались стоять, Синьмэй заметил: