Алексей Слаповский - Издранное, или Книга для тех, кто не любит читать

• Название: Издранное, или Книга для тех, кто не любит читать
• Автор: Алексей Слаповский
• Жанр: Современная проза
• Год: 2009
• ISBN: 978-5-17-058017-0, 978-5-271-23081-3

"Издранное, или Книга для тех, кто не любит читать" — самое полное собрание рассказов Алексея Слаповского. Автор представляет их так: "Это стилистика антиабсурда. Такого нет (или очень мало) в реальной жизни, но может быть и должно быть".

Мир абсурден, перевернут с ног на голову. А если его вернуть в исходное положение? Получится мир людей беспредельно честных и добрых, любящих и бескорыстных… До абсурда. На самом деле все, как в жизни, — только интересней.

---

— Пойдем. Это хуже смерти!

Дантист Сладков, представившийся, однако, ортодонтом, человек с иронически-доброжелательным взглядом, усадил Селиверстова в кресло, осмотрел и молвил:

— Да-с…

— Что? — испугался Селиверстов, который и так был весь в поту.

— Ничего. Сначала к хирургу рвать и лечить, потом — ко мне.

Эпопея длилась два месяца. Селиверстову выдрали семь корней, запломбировали пять еще целых зубов, после этого ортодонт Сладков, блистая искусством обрабатывать зубы, одновременно их заговаривая всякими байками, поставил Селиверстову три стационарных моста и один съемный протез, потому что некуда уж было там ставить мост.

Я догадываюсь, вы ждете развязки. Например: Селиверстов на радостях напивается пьяным, падает, ударяется лицом об землю и ломает все зубы вместе с челюстью. Или, того лучше, попадает под машину и погибает вместе с зубами, не успев ими воспользоваться. Я согласен, это красиво, поучительно и художественно, я бы такой финал и придумал, благо что Селиверстова мне не жалко, он мне — никто.

Но я не придумываю, а пишу по фактам жизни.

А в жизни Селиверстов пришел домой, подошел к зеркалу, открыл рот и сказал себе:

— Давно бы так.

Пра-а-айдет!

Долго ли, коротко, а оказались Андрей и Анна, должен выразиться со всей прямотой, окончательно близки.

— Нравишься ты мне, — говорила Анна, трогая плечо Андрея, а тот протяжно и ласково отвечал словом, которое очень часто употреблял в своей жизни, высказываясь и о дожде, и о политике, и о какой-нибудь болезни своей или другого человека.

— Пра-а-айдет! — ласково выпевал он, и Анна, понимая шутливость его голоса, прижималась к нему еще крепче; она знала, что он умен и всегда прав, да и без его ума понимала, что пройдет, но не хотела думать об этом.

А было это, как вы, конечно, догадываетесь, в городе Саратове.

Шло время, Анна говорила уже не так, как раньше. Она говорила прямо:

— Влюблюсь я в тебя, не дай Бог. А зачем мне это?

— Пра-а-айдет! — успокаивал ее Андрей.

Но вскоре и он стал поговаривать, глядя с укоризной в ее серо-голубые, да еще с карими, да еще с зелеными оттенками глаза:

— Что-то нравишься ты мне.

— Пра-а-айдет! — отвечала Анна со смехом.

А пройти обязательно было должно, потому что у Андрея была жена и он не собирался от нее уходить, а у Анны был муж, и тоже хороший человек.

Однако не проходило.

— Бросил бы ты меня, что ли, — говорила Анна. — Это ведь уже невозможно так. Больно это уже.

— Пра-а-айдет! — по привычке говорил Андрей, но голос его звучал как-то неинтеллектуально, даже как-то глуповато и растерянно, чего с ним раньше никогда не случалось.

Однажды они находились вместе и до такой тоски ощутили счастье жизни, что, казалось, дальше жить уже некуда. Но оба промолчали.

Вечером они были опять вдали друг от друга, и Анна подумала, что она умирает. Ей хотелось пожаловаться мужу, чтобы он ее понял и посочувствовал ей, но она не могла. Только ласкова к нему была.

— Когда же это кончится? — сказали они одновременно при очередной встрече. — Нельзя же уже так!

И оба потом молчали, не знали ответа.

Но Андрей был мужчина. Он приходил в себя, распрямлял красивые плечи, встряхивал кудрями волос и, открывая чистые белые зубы, смеялся:

— Пра-а-айдет!

Анна, благодарная ему за его легкость, откликалась:

— Пра-а-йдет!

Была осень.

Лили дожди.

Улицу имени Сакко и Ванцетти опять перекопали, троллейбус номер два перестал ходить своим маршрутом. Саратов, одно слово. Несерьезный город.

Праздник

Потапов нашел ящик водки.

Он шел после работы к дому, как обычно сокращая путь — через пустырь, заросший густой травой.

В этой-то траве, чуть в стороне от протоптанной тропки, он и увидел ящик водки.

Не веря своим глазам, приблизился.

Точно: ящик водки.

Потапов не вор, не любитель чужого, поэтому он стоял возле ящика не меньше четверти часа и только после этого взвалил его на плечо, поняв, что ящик ничейный, взвалил — и понес. Он понес его, конечно, не домой, а к другу, кочегару Алексею, в котельную.

По пути ему встретился Антипов, актер драматического театра, который шел в театр играть драматическую роль в вечернем спектакле, но подумал, что еще сто раз успеет, и пошел с Потаповым, восхищаясь чудом такой находки.

Потом встретился хулиган и рэкетир Василевский, который направлялся на свидание с девушкой, но не с хулиганскими намерениями, а с любовью, с цветами. И он тоже пошел с Потаповым.

Потом встретился работник культуры Боровков, который вышел на свежий воздух собраться с мыслями, потому что обещал завтра утром сдать в одну из саратовских газет статью, а она не написана, придется сидеть вечер и, возможно, ночь, а раз так, время еще есть. И — присоединился.

Потом встретился совершенно необразованный человек, но с фамилией Книгин, которому надо было встретить жену из города Раскардака; он подумал, что жена и сама доберется до дому, не впервой, а вот друзей он сто лет не видел, да еще с таким поводом, — и пошел с друзьями.

Потом встретился сторож Яшудин, которому пора было заступать на суточную сторожевую смену, а сторожить, собственно, в унылом учреждении нечего, Яшудину было обидно, что государство не нашло лучшего применения его силам, он уже был близок к выводу, что жизнь никчемна и однообразна, и вот ящик водки, неожиданный, как океанский корабль в деревенском пруду, разубедил его, и от благодарности по отношению к своему просветлению он пошел за ящиком.

Потом встретился студент Володин, сдающий завтра госэкзамен и заранее готовящий для преподавателей такую длинную речь о необходимости поставить ему удовлетворительную отметку, с такими подробностями, деталями, частностями и логическими отступлениями, что, если бы записать эту речь, получился бы объем никак не меньше «Войны и мира». Ему-то примкнуть к компании сам Бог велел.

Наконец встретились кинокритик Усатов и интеллектуал-любитель Судец. Они шли в кинотеатр, где Усатов должен был предварить краткой лекцией показ нового фильма итальянского гения Узрелли, а Судец собирался ему оппонировать, считая Узрелли не гением, а всего лишь просто талантливым человеком. Увидев компанию с ящиком, Судец вдруг прекратил спор, сказав, что Узрелли, наверное, и в самом деле гений, а Усатов в ответ возразил, что Узрелли всего лишь просто талантлив. То есть они помирились — и грех это не отметить!

Они все были уже у входа в котельную, но тут Потапов посмотрел и увидел, что их десять человек, включая кочегара Алексея, четное число, плохая примета. Нужен одиннадцатый для нечетности. И, не снимая ящика с плеча (а отобрать у него эту честь никто и думать не смел), он пошел к телефону-автомату звонить мне. Я сказал, что, во-первых, творчески и плодотворно работаю, а во-вторых, как известно Потапову, совершенно не пью. Но Потапов рассказал о своей находке, и я, как русский человек, со всех ног помчался к котельной, заранее не веря глазам своим.

Но он был, он стоял среди нас — ящик с водкой, двадцать бутылок, одна к одной, мерцающие, словно люстра в торжественной и таинственной высоте темного замкового зала.

Потапов решился. Поперхав, чтобы придать голосу нарочитую грубую мужественность вместо просящейся нежности, он сказал: «Чего смотреть-то?» — и начал откупоривать бутылки и разливать по стаканам, которых было у Алексея достаточно.

Сглотнув от волнения, Потапов спросил:

— Ну? За что?

Мы не могли ответить.

Лики наши были светлы.

Мы верили в Бога и в будущее нашей великой обездоленной страны, мы верили в будущее человечества и Земли, мы верили, что где-то есть и другая Земля — и не одна, мы верили, что никогда не умрем.

Тихо заплакал светлыми слезами рэкетир и бандит Василевский.

— Выпьем, — тихо, из души произнес Потапов. И это стало тостом.

И мы выпили.

Шутка

Тимофеев был женат и заботлив о семье, а Ашот был холост и шутник. Тимофеев жил, как вы сами понимаете, в городе Саратове, а Ашот жил тоже догадываетесь где: на Черном море в небольшом поселке и работал в ботанической лаборатории лаборантом — он любил выращивать цветы.

Тимофеев отправил жену с дочкой на отдых в пансионат «Крутой берег». В туристическом бюро, где брали путевки, им даже сказали телефон этого пансионата, и вот на второй или третий день, не имея никаких известий, кроме телеграммы о благополучном приезде, Тимофеев стал звонить. Он не знал, что этот телефон уже полгода как передали ботанической лаборатории стараниями ее начальника Автандила Егоровича, а «Крутой берег» оставили пока без телефона. И трубку снял Ашот, заранее улыбаясь.

— Это «Крутой берег»? — спросил Тимофеев.

— Что вы хотели? — поинтересовался Ашот.