Габриэле д'Аннунцио - Том 5. Девы скал. Огонь

• Название: Том 5. Девы скал. Огонь
• Автор: Габриэле д'Аннунцио
• Издательство: Книжный Клуб Книговек
• Жанр: Классическая проза
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-904656-80-5

Габриэле Д’Аннунцио (настоящая фамилия Рапаньетта; 1863–1938) — итальянский писатель, поэт, драматург и политический деятель, оказавший сильное влияние на русских акмеистов. Произведения писателя пронизаны духом романтизма, героизма, эпикурейства, эротизма, патриотизма. К началу Первой мировой войны он был наиболее известным итальянским писателем в Европе и мире.

В пятый том Собрания сочинений вошли романы «Девы скал» и «Огонь».

---

Трагическая душа трепетала, как бы овеянная дыханием Бога. Она превратилась в живую материю, послушную всем приказаниям поэта.

— Не вспомнишь ли?

„О, любовь, любовь Париса, роковая для его рода! О, вы, родные воины Скамандры! У ваших берегов протекали дни моего детства…“

— Ах! Божественная, твой голос воскрешает Эсхила! Я помню, как душа толпы, подавленная твоими воплями, отдохнула на этом мелодичном стоне, перед нами проносились призраки минувших лет и безмятежного счастья. Ты в праве сказать: „Я была Кассандрой“. Говоря о ней, ты вспоминаешь исчезнувший мир… Ты держишь в руках ее маску…

Он схватил ее руки и без всякой осторожности ломал их. Она не чувствовала боли. Оба чутко прислушивались к тому, что рождалось из их совместного творчества. Один и тот же электрический ток пробегал по нервам обоих.

— Ты стоишь у праха принцессы-рабыни, ты касаешься ее маски… Что ты говоришь?

Наступила пауза, они оба, казалось, ждали вспышки молний. Но вот глаза актрисы снова сделались неподвижными, она была слепа. Лицо казалось серо-каменным. Художник инстинктивно выпустил ее руки, и она сделала ими жест, как бы ощупывая золото гробницы.

— Как велик рот!

В голосе ее послышалось, что перед ней нечто осязаемое. Он вздрогнул.

— Так ты его видишь!

Она смотрела пристально и неподвижно.

— Я его тоже вижу. Он велик. Он расширен пророческими воплями. Ведь она беспрерывно кричала, стонала. А как ты себе представляешь этот рот среди безмолвия?

Не меняя позы, как бы в экстазе, она медленно произнесла:

— Он ужасен среди безмолвия!

Казалось, она повторяет слова, нашептываемые ей таинственным гением, но, слушая их, поэт чувствовал, что то были его собственные, невыговоренные им слова. Она вся трепетала, точно присутствуя при совершении чуда.

— А ее глаза? — спросил он в волнении. — Как ты думаешь, какого цвета были ее глаза?

Она молчала. По окаменевшему лицу пробежала тень страдания. Глубокая складка образовалась между бровями.

— Быть может, черные? — спросил он шепотом.

Она заговорила:

— Нет, но они казались черными, в пророческом экстазе зрачки расширялись во весь глаз…

Она остановилась, с трудом переводя дыхание. Пот выступил у нее на лбу. Стелио смотрел на нее молча, бледный, а среди окружающей тишины слышно было, как сильно бьется его сердце.

— В промежутках между воплями, — медленно и с трудом произносила художница, — когда она стирала пену с посиневших губ, глаза ее были грустны и нежны, как фиалки.

Она снова замолчала, переводя дыхание и как бы задумавшись о чем-то очень печальном. Губы ее были сухи, виски влажны.

— Такими они должны были быть, перед тем как сомкнуться навеки.

Теперь его целиком захватил вихрь лирического вдохновения, он дышал исключительно пламенной атмосферой своего творчества. Мир звуков, породивший идею драмы, вылился в форму Прелюдии, над которой он теперь работал. Трагедия свободно развивалась на фоне музыки: образы приобретали яркость сценических красок и звучность оркестра. Мелодия необычайной силы сопровождала появление Рока, среди волн симфонии.

— На сцене нового театра ты будешь играть в „Агамемноне“, „Антигоне“ и, наконец, в „Победе Человека“. Моя трагедия — это борьба: она является возрождением драмы, торжеством Воли над чудовищным Роком, истребившим род Лабдакидов и Атридов. Она начинается стоном жертвы древности и заканчивается „воплем освобождения“. В звуках музыки воскресают Мойры, появляющиеся перед глазами Хозфора у гроба задушенного короля.

— Ты помнишь, — объяснил он актрисе их внезапное появление, — помнишь обезглавленного Марка Красса в поэме Плутарха? Я решил как-нибудь воспользоваться ее сюжетом. Под роскошной палаткой армянин Атавазд дает великолепный праздник в честь Ирода Парфянского, полководцы пируют за столом, и дух Диониса овладевает варварами, не лишенными чувства ритма. Траллийский актер Язон стоит перед пирующими и поет о похождениях Агави в „Вакханках“ Эврипида. Пир еще продолжается, и вот внезапно входит Силлакес с головой Красса, воздав почести королю, он бросает окровавленную голову на середину залы. Парфяне испускают крики восторга. Тогда Язон отдает одному из хористов костюм Пентея, сам же, схватив голову Красса, охваченный безумием Диониса, поет следующие строфы:

Мы несем с гор
В наши жилища только что срезанные лозы,
Добычу победы…

Хор в восторге. Агава говорит, что ей без сетей удалось овладеть этим львенком. Хор спрашивает, кто же нанес ему первый удар. Агава отвечает:

Честь эта принадлежит мне…

Тогда вскакивает один из пирующих по имени Помаксафор вырывает голову из рук опьяненного актера и заявляет, что слова эти должен произнести он, как действительный убийца римлянина. Чувствуешь ты все очарование этой удивительной сцены? Жестокий лик Жизни проявляется во всем своем блеске наряду с неподвижной маской актера, запах крови возбуждает ритм вакхического хора, рука настоящего убийцы срывает завесы фантазии. Этот чудный эпилог к похождениям Красса приводит меня в восторг. Итак, вторжение древних Мойр в мою современную трагедию похоже на неожиданное появление Силлакеса на пиру армянина. Начинается она так: на террасе стоит девушка с книгой трагических стихов в руках и, смотря на стены, работы циклопов и ворота львов, читает вслух, жалобы Антигоны. Божественная воля Рока витает над образами страдания и преступления. Все эти образы оживают при ее чтении наряду с белоснежным пеплумом фиванской мученицы развеваются пурпурные складки предательской тоги Клитемнестры, все герои Орестии воскресают мало-помалу, в то время как один из действующих лиц разрывает их гробницы в Агоре. Подобно теням носятся они в глубине сцены, прислушиваются к диалогам, отравляют воздух своим дыханием. Но вот раздаются крики, возвещающие о великом событии. На сцене внезапно появляется человек, проникший в их гробницы, видевший лица Атридов, глаза его искрятся восторгом от зрелища сокровищ и смерти! Он похож на безумного. Души трепещут. Не для того ли восстала из могилы легенда, чтобы снова ввести в заблуждение смертных? Они трепещут, прислушиваются. Проклятие и разрушение врываются в их жизнь и влекут их к преступлению. Ожесточенная борьба начинается. Неподвижные трагические маски сорваны: лик жизни появился. Девушка не смеет более открыть книгу, которую она читала, и души чувствуют, как оживает в них ужас далекого прошлого, они дышат его атмосферой, бредят жизнью его героев, преследуемых Роком. Прошлое воскресло. Иллюзия Времени разрушена. Единство Жизни вне сомнения. Величие идеи пугало его. Порою он тревожно озирался, вглядывался в пространство, прислушивался к безмолвию, как бы ожидании, он подолгу сидел с закрытыми глазами, закинув голову назад.

Необходимо, понимаешь ли? Необходимо, чтобы сознание толпы мгновенно охватило эту громадную идею. В этом задача моей Прелюдии. Это кульминационный пункт моего произведения. Я должен дать в ней яркое освещение моей идеи и создать музыкальное настроение, самую подходящую почву для чудесного откровения. „Искусство, подобно магии, есть практическая метафизика“, — говорит Даниэле Глауро. И он совершенно прав.

Порой он взволнованный и задыхающийся внезапно прибегал к своей подруге, точно преследуемый одной из фурий. Она не задавала вопросов, но от всего ее существа веяло таким спокойствием, что волнение его быстро затихало.

— Я, прямо, боялся, — сказал он однажды с улыбкой, — боялся задохнуться… По-твоему я отчасти сумасшедший, да? Помнишь ты тот вечер, когда я во время грозы вернулся с Лидо? Как ты была тогда нежна, Фоска! Незадолго перед этим, на мосту Риальто я нашел мелодию, перевел на музыку голос Стихии, представляешь ты себе, что такое Мелодия? Маленький ручеек, дающий начало множеству рек, зерно, порождающее целые леса, маленькая искорка, производящая бесконечные пожары — словом, плодотворность ее бесконечна. В мире явлений нет элемента более могущественного, нет фактора более деятельного. Для деятельного сознания нет большей радости, как способствовать развитию этой энергии…

Нет большей радости — да порой нет и большего ужаса!

Он рассмеялся своим простодушным смехом. Его способ выражать свои мысли указывал на удивительную способность к обобщениям, подобную той, которая наблюдалась у всех великих первобытных художников. Чувствовалась глубокая аналогия между быстротой создания мифов и невольно льющимися с его уст яркими сравнениями по поводу всего, что производило на него впечатление.

— Я только что работал над мелодией этого бурного вечера. Вот она.

Он подошел к инструменту и взял несколько аккордов.