Юрий Слёзкин - Рассказы

• Название: Рассказы
• Автор: Юрий Слёзкин
• Издательство: Совпадение
• Жанр: Эротика
• Год: 2013
• ISBN: 978-5-903060-25-2

Воспитанный на Пушкине и Чехове, Мериме и Флобере, талантливейший незаслуженно забытый русский писатель Юрий Львович Слёзкин (1885—1947) высоко ценил в литературе мастерство, стиль и умение строить крепкий сюжет. В его блестящих рассказах, таких разных — и лирических, и ироничных, и проникнутых духом эротики — фрагменты реальной жизни фантазией автора сплетены в причудливые сочетания и скреплены замечательной фабулой.

---

А дома Илья смеялся и говорил с теткой, и в нем опять подымалось острое, тайное желание сделать ее своей, а потом бросить.

И ему как-то бессознательно казалось, что это не та красивая, правдивая страсть, которая охватывала его, когда он был с Любой, а другая — черная и пугающая, неотвратимо холодная, как речная глубь ночью.

У него вспыхивали странным огнем глаза и смотрели они исподлобья, воровато и непроизвольно-пристально. И когда глаза его встречали глаза Лии Дмитриевны, те тоже вспыхивали острой точечкой света, сами собой, и сейчас же опускались; и чувствовался в их взгляде неосознанный страх женщины.

Инстинктивно она стала избегать оставаться с племянником наедине, а когда с ними была Люба, долго и утрированно нежно ласкала ее и говорила о том, какое счастье быть такой молодой и хорошенькой, как она.

И от того, что все знали, что Лия Дмитриевна — чуткая, воспитанная и умная женщина, ее слова казались неестественными и неприятными.

Она сознавала это, смолкала на полуслове и казалась себе еще глупее, точно действительно могла ревновать своего племянника.

Два раза приезжал в Марево отец Любы и каждый раз долго и уединенно разговаривал с матерью Ильи, а потом они выходили к молодежи и, улыбаясь, старались повернуть разговор на интересующую их тему — скорую свадьбу «детей».

И эти разговоры, и покровительственные улыбки, точно что-то снисходительно-прощающее, неприятно щемили Илью. За ними он видел благонамеренное «позволение» любить, уступку их молодости и увлечению.

А он не хотел «позволения», не хотел «уступок» и любил не потому, что «можно», а потому, что не мог не любить. Как изменились бы их лица, если бы они узнали, что Люба уже принадлежит ему, и еще другое, то, что он сам скрывал от себя. Куда спрятались бы тогда их улыбки и покровительственный тон? Почему у этих умных и образованных людей столько маленьких «можно» и больших «нельзя», которые мешают им смотреть на жизнь правдиво и ясно?

Илья выпрямился и невольно сжимал свои пальцы, готовый на что-то сильное и смелое; опять хотелось отдаться всему без остатка какому-нибудь порыву — испробовать свои силы.

— Я так хочу! — с силой повторял он, и было так радостно прислушиваться к этим словам.

Но жило в нем одно, чего он не мог определить. Жило в нем, глубоко забившись в душу и мысли, и как будто покоряло его, потому что ему он не мог сказать: «Я хочу!..» И оно заставляло его ежиться и искать оправданий.

Люба ему дорога… Но почему же это желание? Ну, а если и да! Только на время, только на секунду… А потом — к Любе, к этой смеющейся Любе, которую он так горячо любит…

Но тут уже не было — я хочу!

VII

Молчало небо, густеющее, низко спустившееся к земле, и молчала река — неподвижная и сонная в чутких, прислушивающихся берегах, над которыми реяло что-то невидное, чуть ощутимое.

Деревья сплотились и вздыхали густым парным дыханием, грузные под ношей плодов и печальные в ожидании смерти.

И все казалось круглым, тяжелым и упругим, точно переполненным последними соками, сытостью остановившейся в своем творчестве земли.

Быстро и незаметно стушевались закатные краски и падали синие тени прямо сверху, как хлопья копоти, медленно, но ровно, сжимая дали.

Мысли делались вязкими, тягучими и теплыми, а в теле чувствовалась усталость и напряжение, точно весь день ворочал под солнцем тяжелые камни.

Манило в темную глубину воды, от которой шел пар и запах водорослей.

Казалось, если туда погрузиться с головой и сделать несколько сильных, широких движений, то опять придет бодрость и ясность мысли, упругая подвижность тела.

Илья сидел на мшистом валуне над омутом, где он всегда купался, невдалеке от купальни, нагнувшейся к реке серым пятном. И глядя на раздавшиеся, закругленные контуры купальни, он думал, что скоро придет осень с запахом прелых листьев и бодрыми утренниками; что он уедет с Любой в город и будет вместе с ней ходить в университет, но мысли эти — раньше такие свежие и цельные — теперь казались расплывчатыми и безразличными. Думалось, что какое-то течение охватило и понесло его, неизвестно зачем и куда, и он не шевелится, безучастно смотря по сторонам.

И странно было видеть себя, всегда бодрого и радостного, таким вялым и придавленным.

В синем покое неба метнулась изумленно-встревоженная зарница и погасла.

И точно все испуганно вздрогнуло, а потом сгустилось и застыло.

Еще гуще запахло яблоками и рыбой, ниже спустилось небо, и темными шапками распластались деревья над ржавеющей травой.

Выходило из-за деревьев что-то темное, шептало, приникнув к самой воде, и пряталось в молчании…

Опять широко моргнуло небо одним глазом, а другое держало прищуренным и сонным.

Моргнуло судорожно, белым ужасом прошлого, и ослепло…

Выросли в реке неясные, тающие призраки и распластались над ней чуть видной дымкой.

И опять потянуло туда, в черную глубь — жуткую, тайно живущую.

Илья быстро разделся, потом встал на валун и замер, смотря вперед.

Опять выплывали неясные тени и таяли, расходясь в стороны, широко расставив руки.

Тело дышало густым воздухом и казалось полнее и мягче.

Илья крепче надавил голыми пятками влажный валун и натянул мускулы, прямо вытянув ноги.

Потом прошелся глазами по смолкнувшей глади реки, выполз по обрыву, задел серое пятно купальни и остро врезался в змеистую тропку, сползающую к воде.

Она шла медленно, склонив шапку волос, с четким изломом плеч и бедер, с размеренным колебанием, сдерживая шаг под уклон.

В руке держала белое…

Ее Илья узнал сразу и почему-то сказал, чуть пошевельнув губами:

— Белая простыня…

И понял свою мысль, родившуюся внезапно и дрогнувшую, как струна, сорванным звоном.

Понял, что надо сделать…

Осторожно сжался, не сводя глаз, и соскользнул на землю, к самой воде.

В виске колотилась мысль, жгла щеки.

Теплыми струями обняла вода его тело. Теплым и темным кольцом, в котором скрывался холод.

Он умел плыть так — незаметно, чуть шевеля под водой руками и стягивая ноги. Плыл и смеялся, и вздрагивал. И не мог сдержать улыбки и не знал, чему улыбается…

«Она сказала, что видела меня в ванночке, мальчиком…— урывками плыли воспоминания,— маленьким мальчиком… А у нее красивое белое тело, которое я сейчас буду чувствовать… В солнечном блеске женщина в красной рубахе… Длинные, красивые ноги»…

Вот близко старые стены, они точно плывут дальше и дразнят. Скорее…

Илья втянул голову в плечи и нырнул.

Там черными кругами слилась над ним вода, здесь — темно и жутко. Потом вынырнул. Оторванный кусок неба висит в черном квадрате купальни.

Чуть слышно щелкают о лесенку волны от его движений.

Вот перила, помост.

Илья встал на ноги и вслушался.

Качнулись со скрипом доски трапа, упруго и мягко сгибаясь, зашлепали по воде.

Щелкнул ключ.

Что-то сжалось в груди — маленькое и трусливое; тело вздрогнуло и покрылось пупырышками.

Илья стиснул губы и присел…

Хотел что-то вспомнить — сейчас далекое и милое, но не успел.

Замок ударился об стену и дверь открылась.

— Кончено,— почему-то шепнул Илья и на время почувствовал, что слабеет.

Но зажегся белым огнем квадрат над ним и угас.

Где-то из глубины брызнул жгучий луч и наполнил тело.

Вырос во что-то радостное и ликующее и снова почувствовал, что сливается с землей, которая готова родить…

Дохнуло круглое, тяжелое и упругое, как мяч, осело на воду и отпрыгнуло.

Илья быстро вскочил на мостки и, остро вглядываясь в темный контур, двинулся к нему.

— Кто тут? — крикнул сорвавшийся голос, метнулось темное, нервно ляскнул крючок.

— Я,— почему-то звонко, радостно ответил он и потянулся влажными руками вперед…

— Я!..

Теплое дыхание коснулось его щеки. Мелькнули белки глаз.

— Ты?

Что-то прошло в этом вопросе,— не один страх, а другое, тайное…

Точно оба изумились чему-то и не поняли, но сознали.

Упруго вытянулись полуобнаженные женские руки, скользя по его мокрым плечам, и оттолкнули его от себя, оттолкнули, судорожно цепляясь пальцами.

— Ты? — снова повторила она и потом вся забилась под его поцелуями…— Сумасшедший!..

Это тоже было вопросом — она точно не верила себе.

— Только ребенок,— смеялся он,— только маленький мальчик… Тетя — женщина…

И смеялся, и целовал, и не верил, что целует и смеется, и не знал, что это правда.

Дверь распахнулась сама собой. Дали мигнули синим, и зазмеилась впереди дорожка.

— Ты женщина,— упорно твердил он,— и ты можешь быть моей…

Потом поднял ее и упал с ней на доски. И почувствовал, что ей должно быть больно, и рад был этому.