Энтони Райан - Песнь крови

• Название: Песнь крови
• Автор: Энтони Райан
• Жанр: Иностранное фэнтези
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-699-70563-4

«Шестой Орден держит в руках меч правосудия и поражает им врагов Веры и Королевства».

Ваэлину Аль-Сорна было всего десять лет, когда отец оставил его перед железными воротами Шестого Ордена, рыцари которого посвятили себя битвам. Отныне и Ваэлин будет вести суровую, трудную жизнь послушника, закаляя себя тренировками и воздержанием. У него больше нет иной семьи, кроме Воинов Веры. Ваэлину лучше забыть, что когда-то его отец был владыкой битв у короля Януса, правителя Объединенного Королевства. И все-таки ярость Ваэлина не знает границ. Он не может простить отцу, что тот лишил его положенного по рождению и бросил к порогу Шестого Ордена, как какого-то подкидыша. Но юный Воин Веры свято чтит память своей матери, что бы ни говорили о ней в Ордене. Ваэлин пока не подозревает, что придет время и он начнет понимать своего отца, что одна-единственная истина затмит собой все остальные, что наступит будущее, когда изменится не только Объединенное Королевство, но и весь мир.

Впервые на русском языке!

---

Но, невзирая на изнеможение, риск получить увечье и монотонный труд, Ваэлин помимо своей воли обнаружил, что начинает увлекаться этим процессом. В этом была особая красота: постепенное рождение клинков под молотом мастера Джестина, ощущение лезвия, касающегося точильного камня, узор, проступающий на отполированном клинке, темные разводы на серо-голубоватой стали, как будто пламя горна каким-то образом застыло в металле.

– Это из-за соединения заготовок, – объяснял Баркус. – Там, где соединяются разные виды металла, остается знак. Наверно, на орденских клинках это особенно заметно, благодаря звездному серебру.

– Мне нравится, – сказал Ваэлин, поднимая полуотполированный клинок к свету. – Очень… интересно выходит.

– Это же просто металл, – Баркус вздохнул и снова отвернулся к точилу, на котором он правил свой собственный меч. – Знай себе кали, куй да точи. Ничего таинственного тут нет.

Ваэлин следил за приятелем, работающим у точила, за тем, как ловко движутся его руки, как умело он наводит кромку. Когда пришла очередь Баркуса, мастер Джестин даже не стал ему ничего показывать, просто отдал клинок и ушел восвояси. Кузнец каким-то образом видел, что Баркус и так все умеет. Они почти не разговаривали, лишь изредка односложно хмыкали или говорили «угу», так, словно много лет работали вместе. Однако Баркусу эта работа, похоже, не доставляла ни удовольствия, ни удовлетворения. Он брался за все с готовностью и мог посрамить своим умением любого из них, но на лице его все то время, что они находились в кузнице, отражалось несвойственное Баркусу угрюмое долготерпение, и веселел он лишь тогда, когда они возвращались на тренировочное поле или в трапезную.

На следующий день пришло время насаживать эфесы. Эфесы были изготовлены заранее, они были почти одинаковые. Мастер Джестин насадил их на клинки и закрепил тремя железными гвоздями, проходящими сквозь хвостовик. Мальчишкам же было поручено спилить шляпки гвоздей, чтобы они были заподлицо с дубовыми рукоятями.

– Вот и все, – сказал им Джестин под вечер. – Мечи ваши. Носите их с честью.

Это был единственный раз, когда он вел себя почти как другие мастера. Сказав это, он снова отвернулся к горну и не произнес больше ни слова. Мальчики остались стоять в нерешительности, держа в руках мечи и гадая, надо ли что-нибудь говорить в ответ.

– Э-э… – сказал Каэнис, – спасибо вам за наставления, мастер…

Джестин снял с наковальни недоделанный наконечник копья и принялся раздувать меха.

– Проведенное здесь время стало для нас очень… – начал было Каэнис, но Ваэлин ткнул его в бок и указал на дверь.

Когда они уже уходили, Джестин снова подал голос:

– Баркус Джешуа!

Они остановились. Баркус обернулся. Лицо у него сделалось настороженное.

– Да, мастер?

– Эта дверь для тебя всегда открыта, – сказал Джестин, не оборачиваясь. – Помощник мне пригодится.

– Извините, мастер, – сказал Баркус бесцветным тоном, – боюсь, мои занятия не оставляют на это времени.

Джестин отпустил меха и положил копейный наконечник в горн.

– Ну, когда устанешь от крови и дерьма, я по-прежнему буду здесь, и кузница тоже. Мы будем ждать.

* * *

Баркус пропустил вечернюю трапезу, чего на их памяти не случалось еще ни разу. Ваэлин отыскал его на стене после того, как навестил Меченого на псарне.

– Вот, принес тебе кой-каких объедков.

Ваэлин протянул ему узелок, в котором лежал пирог и несколько яблок.

Баркус кивнул вместо «спасибо», не сводя глаз с реки. Вниз по реке, к Варинсхолду, шла баржа.

– Ты хочешь знать, в чем дело, – сказал он, помолчав. Его тон, против обыкновения, не был ни шутливым, ни ироническим. Ваэлин похолодел, обнаружив в нем еле заметный оттенок страха.

– Только если ты сам захочешь рассказать, – ответил он. – У всех нас есть свои тайны, брат.

– Вроде того, почему ты так бережешь этот платочек? – Баркус указал на платок Селлы, который Ваэлин носил на шее. Ваэлин затолкал платок под одежду, похлопал Баркуса по плечу и повернулся, чтобы уйти.

– Это впервые случилось, когда мне исполнилось десять, – сказал Баркус.

Ваэлин остановился, ожидая продолжения. Баркус по-своему мог быть не менее скрытным, чем все остальные. Он либо станет рассказывать, либо нет, понукать и уговаривать его бесполезно.

– Отец приставил меня к работе в кузнице, когда я был еще маленьким, – продолжал Баркус, помолчав. – Мне там нравилось, нравилось смотреть, как он кует металл, нравилось, как светится в горне раскаленное железо. Некоторые говорят, будто ремесло кузнеца полно тайн. Для меня все это было так просто, так очевидно. Я все понимал с ходу. Отцу меня даже и учить-то особо не приходилось. Я просто знал, что делать. Я видел, какую форму примет металл, еще до того, как опустится молот, сразу знал, будет лемех резать землю или станет застревать и не отвалится ли подкова с копыта всего через несколько дней. Отец мною гордился, я это знал. Он у меня был не особо разговорчивый, не то что я, я-то в мать пошел, но я знал, что он гордится. Мне хотелось, чтобы он гордился мною еще сильнее. В голове у меня роились идеи: я представлял себе ножи, мечи, топоры, которые только и ждут, чтобы их выковали. И я точно знал, как их сделать и какой именно металл для этого потребуется. И вот однажды ночью я пробрался в кузницу, чтобы выковать одну вещь. Охотничий нож, безделицу, как мне казалось. Подарок для отца к Зимнепразднику.

Он помолчал, глядя в ночь. Баржа уходила все дальше вниз по реке, фигуры матросов на палубе выглядели смутными и призрачными в свете носового фонаря.

– И вот, значит, ты сделал нож, – подсказал Ваэлин. – Но твой отец… он рассердился, да?

– Да нет, не рассердился, – с горечью ответил Баркус. – Он перепугался. Клинок был прокован в четыре слоя, чтобы вышел прочнее, лезвие достаточно острое, чтобы разрезать шелк или пробить доспех, и такое блестящее, что в него можно было смотреться, как в зеркало.

Легкая улыбка, появившаяся было у него на губах, тут же исчезла.

– Он выкинул его в реку и велел мне никогда никому об этом не рассказывать.

Ваэлин удивился.

– Но ведь ему бы следовало гордиться! Его сын сделал такой нож! Чего же он испугался?

– Отец многое повидал в жизни. Он путешествовал с войском лорда, служил на купеческом корабле в восточных морях, но никогда еще не видел ножа, откованного в кузнице с холодным горном.

Ваэлин удивился еще сильнее.

– А тогда как же ты…

Но что-то в лице Баркуса заставило его остановиться.

– Нильсаэльцы – замечательные люди во многих отношениях, – продолжал Баркус. – Закаленные, дружелюбные, гостеприимные. Но больше всего на свете они боятся Тьмы. У нас в деревне жила когда-то старуха, которая умела исцелять прикосновением – по крайней мере, так говорили. Ее уважали за ее труды, но всегда боялись. И когда пришла «красная рука», она ничего не смогла сделать, чтобы ее остановить. Десятки людей умерли, каждая семья в деревне кого-нибудь потеряла, а она сама даже не заразилась. И ее заперли в доме и дом подожгли. Развалины так и стоят на прежнем месте, ни у кого не хватило духу там построиться.

– Но как же ты сделал тот нож, Баркус?

– До сих пор не знаю. Я помню, как ковал металл на наковальне, помню молот у себя в руке. Помню, как насаживал рукоятку. Но, хоть убей, не могу припомнить, чтобы я разжигал горн. Как будто, стоило мне взяться за работу, я потерял себя самого, словно я был всего лишь орудием, вроде молота… словно что-то иное работало моими руками.

Он потряс головой: это воспоминание явно его тревожило.

– После этого отец меня в кузню больше не пускал. Отвел меня к старому Калусу, коннозаводчику, сказал, что, уж как он ни бился со мной, а кузнеца из меня не выйдет. И обещал ему по пять медяков в месяц за то, чтобы он обучил меня своему ремеслу.

– Он пытался тебя защитить, – сказал Ваэлин.

– Да я знаю. Но для ребенка это все выглядело совсем иначе. Как будто… как будто он испугался того, что я сделал, и боится, как бы я его не опозорил. Я даже подумал, вдруг он мне завидует. Ну и я решил ему доказать, показать ему, на что я способен на самом деле. Я дождался, пока он уехал на летнюю ярмарку, торговать, и вернулся в кузню. Там и работать-то было особо не с чем, старые подковы да гвозди. Большую часть запасов отец увез с собой на ярмарку. Но я взял то, что он оставил, и сделал нечто… нечто особенное.

– И что же? – спросил Ваэлин, представляя себе могучие мечи и сверкающие топоры.

– Солнечный флюгер.

Ваэлин нахмурился.

– Это как?

– Ну, как обычный флюгер, только вместо направления ветра показывает на солнце. Где бы на небе оно ни находилось, ты всегда будешь знать, сколько времени, даже если небо в тучах. А когда солнце садится, он показывает на землю и следит за ним под землей. Я его еще и красивым сделал, с пламенем, вырывающимся из оси, и все такое.